«…И все страницы Носова сочатся полнозвучными русскими словами, а в диалогах – живейший русский язык, в нем и характер каждого говорящего, и достоверно скрестившийся момент.» (А. Солженицын)
(Из выступления на церемонии вручения Е.И. Носову премии Солженицына)
В качестве примера языковых изысков Е.И. Носова Александр Исаевич приводит встречающиеся в произведениях нашего земляка, к примеру, такие мало употребляемые, или вовсе не употребляемые слова-эндемики: укромистые луга, снеготал, дурнотравье, приспособа, намерзь, ветрополье, засумерило, угонистая разновсячина ( под косой) и т. д. Этакие роднички народной мудрости, являющиеся ее подлинным украшением, говорящие о неистощимых глубинах русского языка.
Попробовал и я отыскать такие слова –самородки в произведениях Евгения Ивановича. В качестве примера взял его великолепный рассказ «Кулики-сороки», который впервые был опубликован в первом номере журнала «Поле - Куликово» в 1995 году. Я безмерно радовался и одновременно удивлялся умению писателя обогащать своё творчество такими «самородками», от прочтения которых становилось радостно на душе и в сердце. К великому сожалению, «золотинок», подобных Носовским, ограненных к тому же еще и житейской мудростью, лично мне отыскать в русском языке ни разу не довелось.
Какое же у него словарное богатство, целые россыпи, которым бы, наверное, позавидовал знаменитый знаток русского языка Даль. Цитирую: Родные займища и кулиги «день ото дня полнились вешним лу-че-зарь-ем (разрядка моя), кап-ле-звон-ким сне-го-та-лом, гомоном и пересвистом сорок, сарычей, грачей и под-со-роч-ников». И все это словарное богатство уместилось в одном абзаце текста! Буквально рядом, через несколько абзацев, в душу западают такие вот откровения, связанные с приходом весны. Бабушка Варя растолковывает внуку: « Не успел на двор Хведот, а его уже Герасим взашей толкает, а Герасима – Конон, а Конона Василий потарапливает, своего места хочет. У каждого особ норов. На Василия с крыш капает, а за нос еще щипает. Ну, да цапай, не цапай, а там уж и Сороки – вот они, знай, готовь квашню, солоди жито… Кулики - сороки полетят…»
Какая же мудрая у внука его родная бабушка, все-то она знает, кто есть кто: кто Хведот, а кто Василий, кто кого взашей толкает, не хочет уступить.
«Святочтимого Федота она величала безо всякого почтения, вроде как обыкновенного деревенского мужика, что-то там не сумевшего спроворить, и не на церковную букву «Ферт», а на простоволосый манер – Хведот. Так же, как фонарь называла хвонарём, фуфайку – куфайкой…
-Лишь много спустя, открыл для себя, - пишет автор,- что, оказывается, в исконно славянском языке не было слов на букву «Ф» и что все слова с такой буквой в своем начале и даже внутри чужие, пришлые, не свойственные нашему зву-ко-ре-чию ( разбивка моя), а потому славянский говор долго сопротивлялся инородному новшеству и переиначивал привнесённые звуки на свой лад»…
Ну где ещё вычитаешь такие разъяснения насчет толкования букв «Х» и «Ф», кроме как у Носова?!
Автором рассказа опоэтизирован образ и самой бабушки Вари. У неё «под белым косым платочком желтенькие, швыдкие глазки в прищуре, нос утицей, привядшие губы, сдернутые шнурочком, чтоб, казалось, не говорила, не просыпала лишнего… Кофтенка на ней неприметная из ситцевого мел-ко-тра-вья – мышиный горошек с вязелем, но зато юбка – из грубого волосяного тка-нья… вся в вольных складках, готовых во всякий миг ринуться вправо ли влево ли вокруг нее, и все это почти до пола; памятен ветер, который, сама будучи неказистой, ростом деду Алексею по грудную пуговицу, взвихривала своей юбкой, когда принималась домовничать, шастая бесшумно, словно витая, от печи в сени, из сеней снова к печи с бе-рем-ком лозовой по-ру-би и опять за порог с переполненной лоханью, на пог-ре-бицу за капустой, или в горницу, к лампаде за огоньком.
Все у бабушки Вари особое, неповторимое, по-носовски поучительное. «Кулик,- говорит бабушка,- это тебе не то да сё, да енто самое. Его из хлебного остатка да оладьев не вот-то свар-на-ка-ешь. Сиволапый получится. Кулик он ба-а-а-рин (разбивка на слоги автора рассказа),- нараспев произносит охочая на шутки-прибаутки слово бабушка Варя.- Штоб лепился-то ладно, да послаще был».
И вот бабушка-затейница приступает к этому самому действу – подготовку любимого внуком печева. Её юбка опять туда-сюда по кухне «за-вол-но-бро-дила». Бабушка Варя стала подмешивать в дёжке остатное от хлеба тесто, после чего положила кругляк колоба на стол и «заходила по нему обоими кулаками ловко, со шлепками, под-те-тёш-кивая и подминая один край под другой».
«Взвихривала», «подтетёшкивала», «швыдкие глазки», «лучезарье», «голубоглазый пламенёк», «толички заря наклюнется» - этакие золотинки, перемешанные с алмазинками, которые так и хочется подольше подержать на устах, почувствовать их «вкус», красоту языковых изысков писателя. Попробуйте заменить эти чудо-золотинки, ничего путного не выйдет, это будет что-то другое, без душевной теплинки, не по-носовски.