Волжское очарование.
Кончился еще один этап в моей жизни, а с ним и моя деятельность, как инженера. Наступил этап созерцания и философствования. Жизнь продолжают мои дети.
Еще в прошлом – 1987 году, задумав уйти на пенсию, я в поисках места на Волге объездил на Запорожце турбазы вдоль берега. Я готов был работать на любой, но особенно мне приглянулось место напротив верхнего по течению края острова Голодный, откуда открывался вид на широкое раздолье Волги у села Ширяево.
И, о, радость – турбаза, куда я устроился работать, была на этом, самом лучшем месте Волжского берега.
Расположена она у Царевского кургана, на береговой гряде между протокой Волги, отделяющей остров Голодный от нашего берега, и длинными озерами в старом русле Курумки, потерявшими всякую связь с ней. Домики для отдыхающих поставлены на этой гряде в один ряд между вековыми дубами. На берегу Волги растут осокори в два обхвата, а на берегу озера осины. Берег в этом месте песчаный – наше место исключительное. Выше по течению глинистый обрыв, ниже по течению – илистый, заросший кустами.
Село у кургана издревле звалось Большая Царевщина, потом каким-то интеллектуальным кретинам ударило в голову, что этим славится царский режим и село переименовали в поселок Волжский. Сейчас это звучит издевательски, потому что состоятельные люди скупили Волжские берега, построили там для себя «базы отдыха», и своими заборами отгородили жителей села от Волги. Мне очень интересно, ударит ли в какую-либо новую голову мысль вернуть поселку старое название, или это название останется, как духовный памятник идиотизму. Могу только с определенностью сказать, что жителям всякие переименования доставляют одни неудобства.
Жили мы на улице Производственной, никакого отношения к производству не имеющей, ну назвал ее так какой-то администратор, ну и черт с ним. Производственная, так производственная, но потом появилась благая и очень правильная идея увековечить память, можно сказать, строителя поселка – Николая Дмитриевича Кузнецова. Переименовали бы кинотеатр «Космос», или Дворец культуры «Чайка», построенные заботами Кузнецова, или парк «Юность», и все были бы довольны, так нет, переименовали улицу и доставили людям массу неудобств.
Между прочим, на открытии кинотеатра «Космос» глаза Николая Дмитриевича увлажнились слезами счастья. Многими его хлопотами досталось ему это счастье, и было бы оправдано присвоение кинотеатру его имени.
Или в городе был «Переулок Специалистов». Эти специалисты превратили купеческое поселение Самара с двумя или тремя городскими улицами, не имеющего ни одного высшего учебного заведения, в гигант индустрии и региональный центр образования Куйбышев. А именем Высоцкого назвали бы клуб бардовской песни.
Недавно (в начале третьего тысячелетия) на радио выступал какой-то ученый геральдик с размышлениями о том, какие улицы следует переименовать, чтобы воспроизвести историю.
Дорогой уважаемый ученый, мне совершенно все равно на какой улице я живу: на Мамаевой, или на Дмитриевской;
- на Мокрой, или на Сухой;
- на Кирова, или на Мясницкой.
Лишь бы она осталась той, которая записана у меня:
- в паспорте;
- в водительских правах;
- в праве собственности на гараж;
- в праве собственности на квартиру;
- в праве собственности на 6 дачных соток;
- в 5-ти акциях РАО ЕС;
- в договоре со Сбербанком;
- в договоре с электросетью;
- в договоре с газовой сетью;
- в медицинском полисе,
- в доверенностях
- и т.д., и. т.д. и т.п.
Потому что для замены адреса в этих документах надо писать заявления, получать справки о переименовании и ходить с этими справками по всем перечисленным конторам. А некоторые учреждения еще требуют и копию постановления о переименовании, и все ради чего? Ради того, чтобы «Любитель старины» с картины Маковского был доволен восстановлением исторической справедливости?
Пожалейте нас – ЖИТЕЛЕЙ!
Как и все жители, поселок у Царевского кургана я буду именовать по-старому – Царевщина.
До Царевщины с Управы (заводской поселок в г.Куйбышев – Управленческий) я за полчаса доезжал на автобусе, а из Царевщины на работу шел, пересекая по насыпной дамбе еще одно старое русло Курумки у подножья кургана, саму Курумку, протекающую под дорогой в полутораметровой бетонной трубе, и чистый заливной луг. Дорога на турбазу идет по лугу в обход леса с расположенными в нем базами летнего отдыха. От автобусной остановки в Царевщине, до вагончика для сторожей на турбазе, минут тридцать – сорок хода (в зависимости от погоды).
В любую погоду – и солнечным утром, и в жестокий мороз, и в дождь, и в снежную пургу и в половодье – мне эта дорога доставляла огромное удовольствие. В непогоду шел, получая удовольствие от преодоления этой непогоды. В хорошую погоду – наслаждаясь красотой природы.
Преодолевая грязь, снежные заносы чуть ли не по пояс, свирепый ветер при тридцати градусном морозе.
Наслаждаясь тишиной и любуясь опушками леса по краям луга, панорамой Сокольих гор за лесом, зеленью лета и красками осени, широким разливом весной и чистой белизной солнечным зимним утром.
«Когда жестоко ветер веет, когда бросает дождь в лицо, когда нещадно солнце греет, тогда и сердцу горячо» (нет, нет, это я не сейчас, это еще в студенчестве на первом курсе, как говорит Евтушенко, «Стихи читает чуть не вся Россия, и чуть не пол России пишет их»). А дальше в тех стихах девятнадцатилетнего юноши, разумеется, были строчки об ожидаемом счастье, и сейчас я шел с предвкушением счастья – я шел писать.
С собой несешь еду для себя на два дня и килограмм крупы и 200 грамм самого дешевого жира для собак. Я еще нес для себя литературу, перо и бумагу.
Режим работы: два дня дежурство, и затем шесть дней дома. Всего четыре сторожа, один из них был еще и директором этой турбазы. Отапливалась сторожка электрическим камином и печкой. Для приготовления пищи была газовая плита на две конфорки. Что-нибудь лучшее придумать было б невозможно.
Первое дежурство, еще до оформления, попало на праздничный день. В этот день на базу приехало начальство во главе с генеральным директором – поболтать, выпить под шулёмку (картошка с мясом) и погонять бильярд. Обслуживал их в большом клубном зале сторож – директор Левин Андрей Яковлевич, который на этот случай приехал специально. В его обязанность входило натопить печку – огромную буржуйку, выдать посуду и потом ее помыть. Варили они сами.
Ко мне в сторожку перед застольем зашел один из приехавших. Еще было светло, избегая душеизлияния, я ушел на берег и присел на поваленный ствол, любуясь Волгой, закатом и Жигулями. Турбаза находится непосредственно перед Жигулевскими воротами, на самом изгибе Волги, где она обтекает Жигули, так что вид открывается в одну сторону чуть ли не до Тольятти, а в другую до окраин Самары. Когда стемнело, и я вернулся в сторожку, гостя не было – он после застолья или гонял шары, или ушел поболтать в вагончик директора, в котором тот летом жил с семьей, и где был телевизор.
В обязанности сторожей входило вечером включить уличное освещение, а утром его выключить. Зимой – почистить от снега дорожки у клуба, у сторожки и у туалета и накормить собак. Летом – открывать и закрывать ворота для проезда машин и выдавать для катания и для рыбалки лодки. Левин все лето на базе, так что, предупредив его, можно было самому без ограничения купаться. В качестве нагрузки для тела, осенью и в половодье я с удовольствием заготавливал на зиму дрова.
Турбаза принадлежала конторе «Стекломонтаж». Бригады этой конторы по Среднему Поволжью, включая Пензу и Южный Урал, занимаются монтажом стеклянных трубопроводов для пищевой, химической и металлургической промышленности.
На турбазе, кроме утепленных строительных вагончиков, в одном из которых сторожка, а другой закреплен за директором, 13 летних домиков и большой двухэтажный клуб. Домики в основном закреплены неофициально за начальством; большую часть лета в них живут бабушки с внуками, которые приезжают после половодья в середине июня и к началу сентября отдыхающие исчезают. В большом двухэтажном здании на первом этаже большой зал с большим бильярдом и несколько комнат. На втором этаже в комнатках останавливаются бригады, приезжающие за зарплатой и новыми нарядами на работу.
Ни шума, ни музыки, ни радио, ни телевидения. Только во второе воскресение августа, во Всесоюзный День Строителя на базе устраивается праздник. Шумит музыка, устраиваются соревнования мастеров – умельцев, которые тут же делают замысловатые стеклянные устройства. Потом небольшая торжественная часть с награждением грамотами за производственные успехи и общее застолье с песнями и танцами.
После праздника большинство отдыхающих разъезжаются. С отъездом отдыхающих и летом, и зимой тишина и полное одиночество. Знакомые сокрушаются: скучно, да и страшно одному. Я бы не стал здесь работать, если бы дежурили по двое. Я пошел сюда читать и писать, а это возможно только в одиночестве. Я был (и есть) графоман. Незадолго до пенсии я начал предлагать вариант памятника Победы, потом развил эти фантазии и описал виртуальные памятники Первой Всемирной Пролетарской революции. Дядя Вячик попросил описать, как мы пережили блокаду, и я постепенно перешел к родословной. Давал советы Горбачеву и даже Первосвященникам Азербайджана и Армении. Рассуждал об архитектуре Москвы, объясняя столичному градоначальнику, что старые европейские столицы не нарушают стиль центра, строя небоскребы в новых микрорайонах на окраинах. Что было бы прекрасно оставить центр Москвы таким, каким он исторически сложился, а советские высотки, доминирующие в своих секторах города, превратить в Храмы Культуры. Чтобы, глянув на высотку, каждый знал, что там есть библиотека, кинозал, театр, гимнастический зал и все прочее, что относится к культуре в широком понимании этого слова от политеизма, до атеизма. Они и по архитектуре напоминают храмы, и построены в то время, когда пытались осуществить утопическую мечту сделать достояния культуры доступными народу.
Я давал советы и философствовал под аккомпанемент завывания ветра и лая собак.
Мой рабочий день начинается с обновления на Волге проруби. Затем приношу два ведра холодной речной воды и начинаю на два дня готовить для себя щи с мясом, а для собак и кошек кашу. Под вечер протапливаю печку. Все остальное время сижу в одиночестве и или читаю, или пишу.
Когда надоедает сидеть, прерываюсь для прогулки. Днем недалеко на лыжах, а перед сном по дороге, пробитой бульдозером для генерального, чтобы он мог приехать погонять шары.
Собаки и кошки отправляются со мной. У нас две собаки: Черныш и Глаша, две кошки и кот. Глаша похожа на спаниеля, она любит, когда ее чешешь за ухом, но сама на ласку не напрашивается. Глаша постоянно шныряет по кустам, а зимой, когда снег еще неглубок, пытается мышковать, бросаясь двумя лапами на то место, где ей послышался мышиный шум. Вместе с ней охотится и Черныш. Это тоже небольшая собака: больше Глаши, но немного меньше лайки, немного удлиненная, но в целом пропорционального сложения с угрюмым взглядом исподлобья и свирепым от этого видом. С чужими собаками дерется он отчаянно, но человека ни разу не укусил, а Глаша, когда нет отдыхающих, постороннего может слегка и куснуть. Если вне сторожки присядешь на скамейку или на бревнышко, Черныш непременно подойдет и ткнется в колени мордой, выражая этим просьбу приласкать его. Очень приятная собака. И собак, и кошек мы держали на улице. Собак в конуре на два отделения, а кошки зимой залезают под сторожку. В кирпичном фундаменте дыра, а в снежном сугробе, заносившем сторожку по окна, к этой дыре мы прорывали лаз.
Разминаясь вечером прогулкой, я иду в сторону Царевского кургана. Луна освещает снежные наносы на его изломанной людьми вершине, и кажется он настоящей высокой горой. Неподвижный морозный воздух то ли отдыхает после метели, то ли замер перед новой. Собаки и кошки носятся вокруг меня, играют в догонялки, играют в прятки, только что, в снежки не играют.
Если во время прогулки послышался лай собак с соседней базы, то наши собаки с лаем уносятся на встречу, а кошки сначала бросаются ко мне, потому что чужие собаки это враги, а потом осторожно выглядывают из-за снежного бруствера и с любопытством смотрят, что там, в снежном поле делается. Вволю налаявшись, собаки возвращаются, и мы гурьбой идем домой. Я опять сажусь писать и философствовать.
На ужин готовлю рыбу с жареной картошкой, или сосиску с тушеной капустой. Утром на завтрак яичница с колбасой и остатками вечернего гарнира.
Перед сном на подушку надеваю свою наволочку и стелю свои простыни. Сплю одетым, чтобы можно было, если залают собаки, быстро накинуть верхнюю одежду и выйти посмотреть. Это бывает крайне редко.
Собаки лают очень часто, весной и осенью они разговаривают через озеро с собаками соседней базы, зимой они с ними встречаются на льду и устраивают дружеские побоища. Но у Глаши есть бесценный дар – по ее лаю можно определить, лает ли она на человека, или это перелаивание со знакомыми собаками. На человека она лает, подвывая, и только тогда надо выйти из сторожки и посмотреть, что это за человек. Обычно это рыбак. Сторожа мы материально не ответственные, мы только присутствуем, чтобы на базе был живой человек. Для озорников и тех, кто замечает то, что плохо лежит, этого достаточно, а для грабителей здесь нет стоящей поживы. Да вообще никакой.
Тишь да гладь, да божья благодать.
В половодье не залитой остается только гряда, на которой расположены домики. Для сторожей это горячее время путины. Очень колоритной фигурой был сторож с близкой к нам базы. Во время половодья он шнырял вдоль всего берега, а так как я в первые годы не рыбачил, то он и наш берег не оставлял без внимания и иногда, перекинуться парой слов, подплывал к сторожке. Плавал он на своей плоскодонке, сидя на корме и управляясь одним веслом. Одет был в полушубок, чуть ли не на голое тело – ну настоящий куперовский герой. Был он балагур и острослов: однажды видит, что его сеть зацепила рыбоохрана,
- Эй, вы что делаете?
- Твоя, что ли?
- А если не ваша, так зачем трогаете?
Года через два он погиб. Морозным зимним днем пошел он в Царевщину, хорошо там поддал и пошел обратно. Разыгралась метель, пробиваться через сугробы было тяжело. Видно, устал он и, не доходя метров двадцать до своей теплой избушки, прилег, да так и замерз с недопитой бутылкой в кармане.
Во время разлива база оказывается на острове, и в день смены вахты сторож утром на лодке отправляется к Царевскому кургану. Собаки страшно недовольны тем, что их покидают и бросаются за лодкой вплавь. При сравнительно небольшом разливе, они доплывают до островка на полпути, а при большом разливе с полпути вынуждены поворачивать за новым сторожем назад. Это повторяется изо дня в день, из года в год. Казалось бы, должны знать, чем дело кончается, так нет, когда сторож отчаливает, воют и затем бросаются за лодкой вплавь. Страшно, что ли им оставаться одним?
Однажды было такое большое половодье, что залило всю гряду, всю землю на базе, и мы перешли на второй этаж клуба. Лестница на второй этаж наружная, и на лестничной площадке второго этаже из листа шифера и фанерки я устроил для собак и кошки укрытие от дождя и частично от ветра. Но собаки прятались там только от сильного дождя, а остальное время или сидели в лодке, или лежали на ступеньках лестницы. При таком половодье собак и кошек надо было на лодке вывозить на ближайший островок для выгула. Кот эти вылазки пропускал и вообще появлялся только во время кормежки, в отношении туалета сам как-то управлялся. Кошки к приглашению покататься на лодке относились очень самостоятельно – иногда с удовольствием садились в лодку, а иногда, если какую-либо из них посадишь насильно, выпрыгивает и вплавь возвращается к лестнице.
В том году у нас еще был кем-то подкинутый щенок. Он с нетерпением ждал выгула, по мере приближения лодки к берегу его нетерпение возрастало, и при первом толчке о берег он начинал мочиться в лодке. Только после того, как его несколько раз за это огрели веслом, у него стало терпения хватать.
Во время одного из таких выгулов всего состава, кроме кота, Щенок на островке разыгрался, и ему стала подыгрывать молодая кошка. Они по очереди выпрыгивали из лодки, и собрать всех вместе никак не удавалось. Даже старые собаки, видя, что отправление задерживается, опять выскочили из лодки и продолжили обшаривать кусты в надежде чем-либо поживиться. Молодая кошка, играя, спряталась от меня за пенек – и выглядывает, а когда я стал к ней подходить, бросилась от меня и гигантским прыжком перемахнула на соседний островок. Я чертыхнулся, собрал остальных и погреб на базу, однако, высадив всю компанию, я еще раз чертыхнулся и погреб за оставшейся.
За время, пока кошка была одна, ее поведение совершенно изменилось. Она не только не убегала от меня, а наоборот, призывно мяукала стоя на пеньке у самой воды. Как только лодка коснулась берега, кошка вскочила в лодку, вскочила мне на плечо и, вцепившись в меня когтями, так, что через рубашку когти меня достали, прижалась к моей щеке, продолжая мяукать. По лестнице кошка поднималась вместе со мной, не отставая и не опережая меня. Я зашел в помещение, закрыв за собою дверь, а кошка встала перед дверью и стала звать меня из-за двери. Не обратив внимания на вынесенную еду, она терлась о мою ногу, а когда я стал ее поглаживать, улеглась на подстилку, каждый раз поднимаясь за мной, как только я переставал ее ласкать.
Через несколько минут все прояснилось. Именно в это время для кошки наступил срок рожать, и она принесла четырех котят.
Как жалко, что я поехал на остров за этой кошкой, теперь на наши головы свалилось проблема избавления от этих лишних котят.
Впрочем, проблемы никакой и не было, был опыт предков, недаром есть фраза: «топят, как слепых котят».
Оставлять в живых можно только тех котят, которых кто-то возьмет на содержание, обеспечивая им сытую жизнь. Грешно обрекать живое существо на мучения голодом. Все мы знали фразу о слепых котятах, но только один среди нас был порядочный человек, который не только знал, но и делал то, что надо делать, не перекладывая неприятную работу на других.
Однако необычность ситуации, вызванная большим половодьем, помешала и ему поступить рационально. Озабоченные ситуацией, кивая друг на друга, мы отдали проблему на волю случая: «К зиме видно будет».
Проблема перенаселения земного шара перед человечеством стоит острее, чем проблема избытка кошек, или собак, и решать эту проблему человек должен сам, а он и эту проблему отдал на волю случая, хотя зима демографического взрыва, и его первая ударная волна в виде терроризма, уже наступает. Есть биологический закон, согласно которому для каждого биологического вида наблюдаются два порога численности этого вида. Порог минимальной численности, ниже которого субъекты чувствуют угнетенное состояние, и у них снижается активность. И порог максимальной численности, выше которого у субъектов формируется чувство дискомфорта и агрессивность. У человека дискомфорт реализуется массовым появлением однополых браков, как биологическим проявлением борьбы с перенаселением, а агрессивность – терроризмом. Но правители, чтобы подданных было побольше, призывают: «Рожайте, рожайте», оправдывая это безнравственным доводом о необходимости кормить стариков.
В до индустриальный период дети не отрывались от родителей, и питались из общего котла. В ХIХ веке десятки людей должны были трудиться, чтобы прокормить одного пенсионера, поэтому пенсию получали только чиновники. В ХХ веке производительность труда так выросла, что достаточно было уже только несколько тружеников, чтобы прокормить пенсионера, и пенсию стали получать все. В ХХI веке производительность труда позволяет одному труженику прокормить несколько пенсионеров, и численность людей на земле может быть стабилизирована, но развитые страны с завязанными глазами скатываются в общество потребления вещей и, чтобы увеличить производство этих вещей (услуг), даже увеличивают пенсионный возраст. А если бы они прозрели, то стремились бы к обществу потребления свободного времени. Сейчас эта фантазия из идеалов коммунизма, провозглашенных Марксом, но, может быть, человечество осознает себя, и «Человек разумный» станет «Человеком сознательным», который встанет на этот путь через 100 или 1000, или 1000000 лет. Жизнь продолжается… (А пока еще и вид «человек разумный» не сформировался?)