От розы к подснежнику

Юрий Мещаненко
                ARMARIUM BOHEMICA


                                 Miscellanea


Литературные переводы Юрия Владимировича Мещаненко



Богумил ГАВЛАСА
ОМУТ
Роман
Издание второе
Типография Йозефа Л. Швикала
Млада Болеслав
1918
Страниц всего: 290

 
                Богумил ГАВЛАСА


                ОТ РОЗЫ К ПОДСНЕЖНИКУ


                Кавказско-армянские картины


                (Стр. 231 — 243)



231


   В русском военном лагере (под Карсом)
   10 мая 1877 года

 
   Мир, полный чарующей красоты, край роз, олеандра и рододендроновых предгорий, территория ароматов свежего воздуха, палящего солнца, родина абхазов, мингрелов, ахалцев и имеретинцев; минуя его Вы оказываетесь в итальянском климате Грузии со столицей Кавказа — Тифлисом. Прошло уже первых десять дней апреля и европейские жители Тифлиса нарядились в белые полотняные одежды. Температура — двадцать пять градусов тепла.

   В Тифлисе Вы впервые встретитесь в бароном Востока, армянином, который, говорят, сотворён чёртом Буцефалом скрещением разных народов с прабабушкой дьявола в насмешку над творцом человека, так же, как мингрел сотворён конокрадом. Мингрелы, для которых кража коней — единственная радость в жизни, сами рассказывают анекдот, который характеризует и армян тоже.

   Когда Иисус уже был распят на кресте, палачи хотели забить ещё один, шестой, гвоздь в Его тело, как делали со всеми преступниками. Но не было гвоздя.

   Евреи, разыскивающие гвоздь, нашли его только у одного армянина; тот, видя, что просящие в нём очень нуждаются, потребовал от них огромную сумму денег. Воины бросились искать деньги; в это время к берегу причалил мингрел и, по врождённой наклонности, гвоздь украл.



232


   Иисус не был проколот шестым гвоздём и из великодушия разрешил мингрелу воровать «без наказания, стыда и греха».

   В Тифлисе насчитывается более 160.000 жителей и это действительно  один из самых интересных городов Востока.

   Когда русские им овладели, здесь было всего несколько сотен убогих хижин. Если до Тифлиса ещё доходили ноги путешественников, то от Тифлиса до турецко-азиатской границы — пространства, миру почти не известные. Если тёплый климат Кавказа с его красотами — благодарная цель путешественников и естествоиспытателей, то горы Армении с их холодом, пустотой и редкой растительностью не привлекают никого. Поэтому я шире опишу путь до Александрополя, который вместе с Кишинёвом полгода притягивает к себе внимание всей Европы. Ведь здесь, как известно, расположен штаб командующего русской кавказский армии генерала Лорис-Меликова.

   Выехал я из Тифлиса через день после провозглашения манифеста, то есть 25 апреля. Одиннадцать троек гнали наперегонки к ближайшей станции. Ехали в сопровождении казаков, потому что везли деньги для армии. Было дождливо.

   Особенно интересное зрелище наблюдать, как по плодородной земле вдоль Куры галопом несётся колонна повозок, на которых едут десятки людей, сидящих, как мумии в черных лохматых бурках с желтыми капюшонами, рядом с ними два стремительно несущихся всадника, этих живых монстров, лиц и тел которых никогда нельзя увидеть; лохматые, черные длинные бурки и желтые башлыки полностью закрывают человека. Башлыки развеваются на ветру, сабли звенят о стремена, карабины сверкают в блеске дождевых струй и всё летит вдаль в диком галопе, которым известны казаки и русские войска. Краткий дождь прекращается, обжигающее солнце быстро высушивает воду, и через полчаса повозки и всадников полностью окутывают облака пыли. В большинстве случаев Вы видите только их темные контуры.

   При приближении к станции начинается бешеная гонка троек.


233


   Приезжаете на станцию к отдельному строению с конюшнями на берегу Куры.

— «Нет коней!» — раздаётся через минуту.

   И почтмейстер сгибается под лавиной криков и заклинаний.

— «В моей подорожной (предписание на предоставление почтовой лошади) ясно написано «без промедления»», — кричит чиновник полевого телеграфа.

— «Еду за захваченными турецкими лошадями! — кричит жандармский полковник, — Не смейте меня задерживать!»

— «Моя подорожная подписана Начальником Генерального штаба!» — докладывает третий.

   Но через полчаса и тот и другой смиряются с судьбой.

   Я, по содействию своего попутчика (пассажир без подорожной), получил место у казацкого прапорщика (соответствует австрийскому поручику).

— «Возьмите одного моего жандарма, я не могу его взять, а без него тоже не могу отъехать», — просит полковник.

   Прапорщик указывает на меня:
 
— «Этот пан уже занял место».

— «Моё почтение!» — кричит полковник и чертовски ухмыляется; на всех возбуждающе действует отъезд первой тройки; знают, что на следующей станции будет снова нужда в лошадях и получит коня — первый.

   В этих местах пейзаж принимает некоторую болезненную окраску.

   Вдалеке поднимаются слегка зеленоватые горы.

   Под высокой горой, которая круто поднимает весь рельеф вблизи буйно поросшего берега Куры, появляется станция Егужа. По виду эта станция ничем не отличается от предыдущей.

   Но здесь господствует тишина; положение её очень приятное.

   И всё же эта тишина не оставалась долгой. Через минуту нас догнали в облаках пыли несколько троек, а с ними — уже знакомый нам полковник.

   Здесь он обнаружил, к своей злости, что опять вместо пяти получит только четыре лошади, потому что «этому пану уже запрягли», показал на меня почтмейстер.

— «А! — принуждённо улыбнулся полковник, — Опять Вы! А нет ли у Вас места для жандарма, который сидит у меня на пятом коне? Нет? Хорошо. Четыре коня мне! Едем! Теперь я не позволю Вам обогнать меня. В галоп!»


234


   Полковник ускакал первым. Мы выехали на высокий холм. Отсюда вид местности приобрел степной характер. Равнина. Ни кустика, на деревца, только яркие вспышки молний приближающейся бури на тёмном вечернем небосклоне.

— «Если барин позволит ехать без дороги, обгоним полковника», — предложил возница. Иван, мой попутчик — камердинер коменданта генерала Лорис-Меликова, крещённый польский еврей радостно закивал. Через полчаса мы сбились с пути. Камердинер в тревоге не находил себе места; это было видно.

— «Поезжай, как и куда хочешь», — говорю я ямщику, и тот выполняет приказ, не обращая внимания на возражения камердинера.

   Я восхитился, признаюсь, дальнейшими действиями ямщика. Вокруг нас была тёмная ночь, перед нами ровная долина. Ямщик производил на меня впечатление пловца, высматривающего в седом море потерянный путь, положившись на Промысл Божий  — и вскоре путь нашёлся.

— «Ей Богу, — кричал камердинер Иван, — не получишь ни копейки чаевых. Мы не только не обогнали полковника, но ещё и позволим другим обогнать нас!»

   На своём пути мы видели сотни фургонов с пехотой, отдыхающей по обочинам дороги.

   И так весь путь, до Александрополя.

   Почтовые тройки были переполнены телеграфными и почтовыми чиновниками, офицерами и армейскими служащими.

Дорога была забита караванами верблюдов с грузами для армии, фургонами и транспортными повозками.

На станции камердинер поспешил за конями, но те были уже заказаны полковником.

— «Беда! — кричал он нам при встрече. — Надеялся Вас обогнать, но заблудился, проклятая темнота!»

— «Мы тоже, но здесь мы оказались раньше Вас», — радовался я.

— «Судьба», — пожал он плечами.

— «Дальше не поеду, завтра Вы не будете мне мешать. Закажу по телеграфу лошадей на всех станциях, а сам здесь останусь спать; ну, а сейчас приглашаю Вас на чай».


235


   Дальше пейзаж почти не меняется. Та же степная пустота, позже холмистая возвышенность.

   Ни одной деревни, только одиночные дома станций.

   Лишь утром первая станция была расположена в деревне, находящейся  в 130 верстах от Тифлиса.

   Называется Узунталы, население — грузинское. Расположена в долине на горной реке Акстара. Отсюда начинается подъём на один из самых красивых горных перевалов, которые я когда-либо видел. Длина его составляет от 60 до 80 вёрст; с перевала течёт Акстара, а по её берегу змейкой ползёт дорога на Александрополь.
По ширине ущелье, почти везде — только ширина реки и дороги, да и то, в пользу последней кое-где стёсаны скалы.

   Страшно высокие скалы самых дичайших форм, окрашенные буйными лесами, дальше гигантские зелёные лесистые горы, полные различных зверей, наполненные звуками птичьего пения; магической красотой и даже тишиной которого человек не устаёт наслаждаться; ко всему этому восхищает путешественника и свежий тёплый воздух, нагретый сияющим южным солнцем. В другой, привлекательнейшей позиции ущелья, находится ближайшая к Узунтале станция, одиноко стоящий почтовый дом Тарсечай.

   Акстара с обилием редких рыб бурлит, кружась и прижимаясь к поясу высоких гор, густых манящих лесов с обилием зверей по одной стороне. На другой стороне поднимаются друг над другом на прекрасных террасах лесистые холмы, примыкающие к скалистой возвышенности вблизи станции, а сбоку от неё поднимается вверх склон вулканического холма панорамной картины и живописных крутых обрывов. Картину эту словами описать невозможно, но поверьте моему честному слову, она — волшебна. Красочность её и весь характер напоминают великолепные отрезки южной дороги в Краине и в небольшой части Штирии, но здесь преобладают горы и меньше скал. Более всего подобна некоторым районам Краины, надо признать, станция Дилижан.


236


   Деревня, населенная армянами, раскинулась на крыльях гор.

   Это девятая станция от Тифлиса. Здесь находится постоянная военная застава и госпиталь.

   В тот момент, когда я увидел Дилижан, там раскинули в палатках лагерь, кроме заставы, две армейские сотни. Ездить по окрестностям Дилижана и в мирное время очень небезопасно. По крайней мере так меня заверял начальник гарнизона, не позволив мне опустить Дилижан пешком, как я хотел сделать в раздражении на постоянное ожидание коня для меня.

   Его я получил только поздно ночью, после 10 часов.

   Я злился; ведь нет ничего нуднейшего, чем сидеть в дождливую погоду на  заброшенной станции в обществе нескольких отвратительных армян. Камердинер Меликова, раздражённый постоянными спорами о  лошадях на станциях, согласился таки на место в военном караване и выехал с ним в Александрополь.

   Я оставался здесь в одиночестве...

   Только после одиннадцати часов вечера я выехал из Дилижана. Уже через несколько минут очутился в окрестностях Акстары с очаровательными галереями скалистых, поросших лесом, гор на берегу моря.

   Волшебная эта езда! Над головой громоздятся романтические стены и скалы с шумящими борами, под дорогой спешит в диком порыве Акстара, здесь всего лишь горный ручей. От Дилижана до источника он состоит из тысяч водопадов высотой до трёх метров и падение их раздаётся в молчаливой тени ночи, в возвышенном мире её величества природы ликующим рокотом. На другом берегу Акстары зелёные ступени гор; наивысшие из этих лесистых холмов сливаются с чёрным небом. И всё это пропитано горячим воздухом юга с ароматами растений, дождём освежённых.

   С папиросой в зубах, револьвером на коленях после ста восьмидесяти вёрст пути на стремительных, но неудобных тройках у вас начинает болеть всё тело, если Вы решились всё же ехать в ночь по прорытой горной рекой долине.

   Никаких попутчиков, кроме остановившихся на стоянке транспортов, мы не видели.
   Навстречу же нам ехали тройки. Извозчики сменив путешественников, возвращались домой.

   Акстара в ущелье, как всегда, была чарующей, билась на каскадах в узкой теснине, горячий воздух почти сразу опьянял, дорога уводила нас ввысь. Вскоре река осталась глубоко под нами, дорога подняла нас ещё выше, и Акстара пропала с глаз; ямщик гнал коней ещё с четверть часа — и нашему взору открылось чудо природы.


237


   Холодный ветер свистел над ландшафтом: бесплодным, холмистым, без леса и зелени; исчезла романтика пышных лесов, игрушечных холмов и сладкого южного воздуха.

— «Смотри-ка — север!»

   За двадцать минут езды я достиг севера, с ледяным ветром, холодным воздухом, пустым пейзажем, а по левой руке — со скалами почти в 300 футов высотой, до самого основания засыпанными снегами.

   Полагаюсь на волю всех отважных грабителей, револьвер исчезает в кармане, выбрасываю папиросу и весь, до последнего волоска, прячусь под тёплой буркой. Я приехал в Нахичевань — первую остановку в этой суровой местности — промёрзшим насквозь.

   И снова на станции меня задержало многократно слышанное:

— «Коней нет».

— «Проклятье!»

— «К чему злиться, спите... Утром найдём!» — отозвался из постели голос одного из проснувшихся пассажиров.

   Я послушался. Утром меня разбудил пассажир, давший мне вечером совет. Это был жандармский полковник, который обогнал меня ещё в Тарсечае.

— «А, это Вы! И опять без коней!» — рассмеялся он.

— «К сожалению!»

— «Оплачу Вам добром на зло».

— «Как это?»

— «Сегодня у меня есть место! Хотите стакан чаю?»

   Я поехал с полковником, который вперёд послал две сотни жандармов с военным транспортом.

   Ландшафту не хватало черт первой станции, только вулканические горы вокруг подземных лачуг жителей уведомляли о том, что мы находимся в холодных горах Армении. Опишу Вам ближайшую станцию Аманли, возможно Вам будет интересна подобная деревня.



238


   Она расположена на холме; если Вы смотрите на неё сверху — выглядит как развалины, если смотрите издалека, видите только чёрные отверстия, ведущие в подземелье и жёлтые или серые пятна — это собранный навоз, который затем уплотняют и высушивают, превращая в кизяк, являющийся топливом для местных жителей; так же поступают, в случае чрезвычайной необходимости, и чешские пастухи. Прогуливаясь комфортно по этим «городам и весям», разыскиваете отверстия для дыма, ведущие в семьи, и, лишь затем, входите. В сакле, размером побольше, найдёте прихожую, которая служит и сараем, потом светлица для семьи, отделение для коня, иногда две или три светлицы на несколько семей.

   Я встречал сакли, насчитывающие и семь отделений. Иногда бывало всё вместе: и конь, и корова, не исключая и кур. Вам откроет грязный, бородатый армянин с огромной островерхой лохматой шапкой на голове, обутый в сандалии; дети и девушки, совершенно также одетые, разбегутся, а старшие женщины выйдут.

   Можно попросить мадзун (кислое молоко).

   Вас усадят у какого-то подобия котла, вкопанного в землю, что является печью армян; хозяйка подаст Вам хлеба (лепёшки, лаваш).

   Вы видите вокруг себя несколько диванов, возможны и одеяла на ночь, несколько ящиков, возможно, шкафчик, в полфута низкий столик, и это все.

   Пол — утрамбованная земля, постоянно влажная; здесь нет никаких окон; тем более симпатичных квартир. Представляю себе удовольствие от жизни в сырости и на холоде в компании с мышами и прочими божьими тварями.

   Армяне, как известно, брюнеты, не блистающие красотой, хотя лица их весьма регулярны; но нет в них тонкости и природной элегантности в чертах и движениях.

   Одежда армянина — длиннополое пальто, как правило синее, с расклешёнными от плеча рукавами «ош»; цветастая блуза с поясом на талии, разнообразные брюки, на голове остроконечный колпак, наружу выходят в лохматых шапках. Армянки ходят в длинном платье, стянутом фартуком, на голове — низкий чепец, повязанный шарфом.

   Оружием каждого здешнего жителя является ружьё, пистолет и кинжал, иногда ещё и шашка (ятаган).

   От Нахичевани к Александрополю дороги нет — она только строится.

   Шел дождь; здесь всегда идёт дождь.

   Дороги были раскисшими, речки разлились.


                * * *


239



   В Абдулаху вернулся капитан северных драгунов, немец, с двумя конями, сомневавшийся, ехать ли дальше. Это были единственные кони на станции; в ожиданиях здесь сидело около пятнадцати пассажиров; наступила тьма, когда капитан вернулся во второй раз; я воспользовался страхом путешествующих и конфисковал одного коня для себя и чиновника телеграфа. Во время беззастенчивого дождя, по горной, головоломной тропе, упав только один раз, достигли мы Александрополя.
   
   Армянский город Александрополь, вполне себе восточного облика с пятью церквями трёх религий расположен в долинке холмистой нагорной равнины, которую вдали завершают заснеженные горы.

   В городе проживает, кажется, около семи тысяч жителей.

   Здесь действует представляющий очень интересное зрелище пёстрый базар, с духом, намного более оживлённым, чем на самых больших рынках Праги. Живость его увеличена ещё и тем, что кроме торговцев, все ремесленники используют свои мастерские в качестве лавчонок под открытым небом. Сапожник, портной, столяр, кузнец, пекарь, гончар и прочие — все шумят, кричат, создавая на улице гвалт. Рядом с городом на пригорке находится армянское кладбище — пёстрая смесь надгробных камней и щёлоковых плит; на кладбище и вокруг него в настоящее время образовалось сборное место русских перевозчиков.

   В четверти часа езды расположилась крепость Александропольская, занимающая два холма.

   Ещё менее четверти часа пути вниз по склону течёт речка Арпачай.

   Вокруг крепости установлены палатки, на земле сложены армейские запасы.

   24 апреля после трёх часов утра русские войска перешли реку и вошли на территорию Турции.

   Захватили всю стражу, поставили мост, и тремя потоками: штаб и артиллерия по дороге, конница и пехота — всегда в нескольких верстах по сторонам — втягивались в древнюю Армению, сегодня карсский пашалык.

   Путь на Карс здесь только один; обычная полевая дорога, которую во время моего путешествия превратили в болото непрекращающееся дожди.


240


   Транспорт, с которым я отправился во внутреннюю часть турецкой Азии, местами тонул в грязи, фургоны боролись с течением в разлившихся горных реках; только через наибольшие из них были переброшены мосты.

   Пейзаж, понятно, свободен от деревьев, нигде не видно ни кустика, он однообразен и пустынен, и, кроме Кирукдары, ничем не запоминающийся.

   Внизу по склону выращивается ячмень и пшеница, выше — только ячмень.

   Жители во всём карском пашалыке обитают в подземных домишках; а одежда их и обстановка ничем не отличаются от тех, что я описал в рассказе об Аманли. Только с небольшой различием у татар и курдов от греков; у первых преобладают тюрбан и пестрый короткий архалук.

   Первая деревня, встретившая нас в Турции, называется Мусамулуй.

   Сегодня там казацкая станица, обеспечивающая безопасность транспорта и почтовой связи.

   Связь с главным штабом — телеграфная, с Визинкевом — только почтовая.

   В Мусамулуе живут армяне. Во второй деревне, Кызыл-Чах-Чах — сегодня уже казацкой станице, проживают татары. В третьей деревне, где мы нашли армян и курдов, в большинстве магометанских, раньше был главный штаб армейского корпуса, а третьего мая, когда я здесь ночевал, в нём расположился лагерем дербентский пеший полк.

   Деревня эта называется Кирукдара, известная с прошлой русско-турецкой войны победной битвой русских войск над карсскими турками.

   Лагерь у Кирукдары защищён низкими насыпями и окружён пушками. С юго-восточной стороны он закрыт конусообразным холмом, от которого его отделяет небольшой ручей, протекающий ущельем.

   Кирурдара расположена среди красивой романтической роскошной природы.

   Горная долина вокруг увенчана покрытыми снегами исполинами, поднимающимися всё выше и выше, исчезая вдали в облаках. Гиганты Армении отсюда всё ещё не видны, Арарат можно увидеть только от Кызыл-Чах-Чаха.


241


   В лагере постоянные почтовая и телеграфная станция, а также госпиталь.

   Интересна в здешнем лагере вечерняя жизнь. В это время мы ходим в деревню за молоком. Темнеет. Вдруг разносится по ущелью артиллерийский выстрел. Тут же полковой трубач посылает сигнал на возвращение в лагерь. Мы ещё в сакле.

   По ущелью разносится дружное «Боже, Царя храни!»

   Русский гимн раскачивает задумчивыми тонами почти весь край.

   А теперь: второй выстрел из пушки.

   После этого полковые музыканты начинают хорал «Коль славен», красивую вечернюю молитву. После а капеллы трубач играет эту же мелодию. Лагерь закрыт!

   С этой минуты на постах всех останавливает караульный возгласом:

— «Кто здесь?»

— «Свой», — отвечаете.

   Придёт старший (унтер-офицер), пропустит Вас, и Вы спешите к лагерю, откуда доносится до Вас хоровое пение русских воинов.

   Песни эти звучит до поздней ночи.

   Утром — выстрел из пушки, сигнал... Вы встаёте. Жизнь армии во время войны предлагает невероятно много интересного, но в письме невозможно описать все подробности этой жизни.

   Поэтому коротко расскажу Вам о дальнейшем пути нашего каравана, к которому присоединился ещё и кубанской пеший полк с полковой батареей.

   Местность от Кирукдары — это холмистая равнина. По пути мы миновали станцию пятой сотни тефлисского полка и через пятьдесят пять вёрст пути достигли главного штаба русских войск. Тот расположился в долине по берегам малой реки и на соседних холмах вблизи деревень Займа и Ениково.

   Комендантом здесь был верховный командующий генерал Лорис-Меликов. Начальник штаба генерал Духовской сообщил мне, что командующий кавказской армией хочет со мной поговорить, прежде чем я отъеду в полк. Лорис-Меликов удивил меня своей салонной элегантностью и приветливостью поведения. Он спросил, как и все иные до него и после:

— «Что у Вас думают о русской войне?»

   Отпустил меня командующий со словами:

— «Молю Бога, чтобы дал Вам счастья!»


242


   Пользуясь случаем, хочу сообщить Вам об удивительной учтивости и дружелюбии русских офицеров. Вежливость и доброжелательность русских офицеров широко известны, но от себя я должен добавить, что они несравнимы ни с кем. Из главного штаба мы отправились к самому удалённому, на сегодняшний день, русскому лагерю в Визинкеве.

   От Александрополя до Визинкева, считайте, восемьдесят вёрст; всю дорогу почти постоянно шёл дождь и дул пронизывающий ветер. В горной долине от Займы до Карса сыпал снег. Понятно, что и в нашем лагере, удалённом от снеговых гор тремя часами езды лежат не тающие снеговые сугробы.

   Вокруг небольшого холма, выступающего над горным ручьём, расположилась греческая деревня. Здесь также лагерь, главным образом, конницы. Командир — князь Чавчавадзе. В день моего прихода здесь на рекогносцировке находились две конных сотни под командованием генерал-майора Лорис-Меликова (брата командующего).

   Вблизи Карса появились турки, обстреляли нас из пушек и винтовок, убили одного драгуна и семерых ранили. Русские бросились в наступление. Турки укрылись в крепости Ардаган. Для взятия именно этой крепости сегодня отправлялось русское войско.

   Эрзерум и Карс (их хорошо видно с территории главного штаба) — крепости на саганлугском хребте под командованием Мухтар-паши, известном нам ещё по Герцеговине.

   В предыдущей войне в чистом поле они выступили против русских, сейчас же позволяют русским хозяйничать на территории, как им Бог на душу положит.

   Обыватели всюду приходят встречать командование хлебом-солью; русские ведут себя в крае так, что местные жители всегда будут вспоминать дни, когда у них проживали русские, как золотые времена.

   Карс хорошо виден из лагеря в Визинкеве. Он находится в удалении семи вёрст. Природа из него сделала сильнейшую турецкую крепость.

   Город лежит в долине и защищён с обеих сторон вершинами, укреплёнными и оборудованными цитаделями. Вершины эти — одиночные; вокруг них долины. Кровью залитые эти долины...


243


   Несколько лет назад во время штурма турецкой крепости в нескольких атаках здесь погибло более одиннадцати тысяч русских воинов; много ли падёт их в этом году?


                * * *


   Воины возвратившегося отряда рассказали нам, расположившимся лагерем в краю ледовых дождей, ежедневно падающего града и снега, о красивейшей южной природе, буйствующей в расцвете лета в восьмидесяти верстах впереди, откуда они только что вернулись.
   Увидим...
   Мир здесь — особенный.
   День в дороге — и ты в Сибири, день в пути — и ты в Италии.

 
                Конец


 
                Примечания переводчика
 

*Коль славен — «Коль славен наш Господь» — знаменитый Гимн Бортнянского, его пели на вечерних службах в войсках, на «вечерней заре» или при спуске флага «с церемонией». До сих пор он считается духовным Гимном Русской эмиграции.


                * * *