Огонь в очаге уже не был таким ярким и резвым как ещё час назад, когда южное вечернее небо быстро погрузило комнату во мрак. Он был спокойным и своим видом зачаровывал взор, меняя свои формы каждую секунду. А вслед за его языками плясали тени на стенах. Вид огня подталкивал к размышлениям и воспоминаниям, а жар тем временем делал своё дело с насаженным на вертел большим куском мяса. Сидящий в просторном кресле старик никуда не спешил и время от времени подкручивал на огне предстоящий ужин. Мясник из соседней лавки всегда снабжал его лучшим товаром.
«Надолго ли? Быть может, через несколько дней и он отвернётся от него?» - происшедшее совсем недавно с ним крушение (а по-другому те события и невозможно было оценить) терзало его, вначале яростно, а сейчас… А сейчас и не понятно как, только покоя всему этому грузному существу уже нет. И не предвидится.
Какой-то мальчишка, неотёсанный чурбан, обвёл его вокруг пальца и выставил на посмешище перед всеми горожанами! В тот момент ничто не остановило бы его от расправы над негодником, да вот руки оказались коротки.
Старик подошёл к очагу и провернул вертел: «Ещё чуть-чуть и у меня будет прекрасный ужин». У огня было не то что тепло, но даже жарковато. Потерев друг об дружку ладони, он вернулся в своё кресло и растянул в нём себя, вытянув ноги к очагу. Который раз за эти дни он мусолил свалившийся на него позор!
«Как же тебя угораздило? Как же ты опростоволосился? Ты…» - он вдруг запнулся, сам удивился своему открытию: многие годы старик называл себя только на «ты» или «он». Как будто его «я» и не существует.
Покопавшись в памяти, старик пришёл к выводу, что всё это началось, когда он взял себе псевдоним, а своё имя стал употреблять всё реже и реже. Вот и сейчас он вытащил из потайной комнатки памяти своё настоящее имя и произнёс его, сначала тихо, потом в полный голос. Но ничего не тронуло его, это был пустой звук, вмиг поглощённый стенами. Подойдя к столу, он вывел своё имя на листе бумаги и вновь удивился своему безразличию. Тогда старик рядышком написал свой псевдоним и медленно прочёл:
«КА-РА-БАС БА-РА-БАС».
Да! Это было то звонкое и сочное имя, которое создало из него того, кем он стал в городе! Перед ним заискивали, его боялись, ему подчинялись, с ним считались. Вся масса человеческих эмоций крутилась вокруг его нового имени, но единственное, что невозможно было «присоседить» к нему – это равнодушие.
Невесть откуда взявшийся Буратино-торнадо ворвался в его жизнь и разметал всё созданное им за многие годы. И вот знаменитый Карабас, доктор кукольных наук, остался без кукол, без зрителей, без друзей (Ой! Пардон: друзей у него никогда и не было).
Подняв взгляд от стола, Карабас долго наблюдал на стене за плясками теней от очага, как будто прошлое пыталось что-то втолковать ему. Нерукотворный театр теней был знаком ему с детства, он был по сути первым шагом к пробуждению его страсти. Весёлый и озорной мальчишка был счастлив в окружении любящей его семьи, средиземноморский тёплый ветер ласкал его лицо, а залитые солнцем улицы родного города каждое утро приветствовали его. На волне этой безотчётной радости появление бродячих лицедеев и музыкантов было ярким подарком ему от жизни. Тогда и возникло желание быть поближе к этой стороне жизни. И именно тогда он услышал о каком-то волшебном мире за закрытой дверью, запечатанной холстом с изображением очага. Никто толком не мог рассказать, что ждёт обладателя этого клада, но желание было столь велико, что мальчик облазил все закоулки города в поисках заветного мира. Но все старания оказались тщетными. Только маленький золотой ключик в кармане его сюртука напоминал многие годы о неразгаданной тайне.
Карабас Барабас оторвался от воспоминаний и подошёл к очагу.
«Пора!» - с воодушевлением отметил он и снял с вертела приготовившееся мясо. Его запах, как и запах сдобривших его специй, вызывал желание немедленно приступить к трапезе. Однако Карабас сдержал своё нетерпение, не спеша расставляя на столе приборы, блюдо, вино и роскошный подсвечник. Он любил поесть в удовольствие. В отсутствие посторонних глаз образ безудержного самодура сбрасывался в тёмный угол, и появлялась возможность побыть самим собой. Пусть даже не тем самим собой, каким был вечность назад, а хотя бы обычным человеком.
Отрезав кусочек ароматного мяса и накрыв блюдо крышкой, он начал свой неторопливый ужин. Бокал с сухим вином стоял со стороны очага и светился сочным красным светом. Даже не пробуя его, Карабас ощущал терпкость напитка.
«Ах, да! Буратино!» - как будто вспомнив забытую мысль, неслышно воскликнул Карабас: «А не слишком ли большое внимание я уделяю его персоне? Буратино – всего лишь вырезанная из дерева игрушка. Невоспитанная, импульсивная, неграмотная. Как он мог стать мне соперником? Да никак! Всё дело во мне, старом дуралее! Всего лишь одного упоминания о холсте с очагом хватило для помутнения моего разума! А как же иначе: я годами искал эту тайную дверь и всё понапрасну, а тут кусок деревяшки всего раз сунул свой непомерно острый нос именно туда, куда надо! Это не он вломился в мою жизнь, а это я ошалел от неожиданной возможности осуществить свою детскую мечту и впустил его в свою жизнь. Ну и кто тут виноват? Сам и виноват. И ещё желания. Эти невидимые ниточки, которые покрепче чугунных цепей держат нас на коротком поводке у объектов вожделения. Ну а если желания перерастают в страсть, то всё, ты - раб, потерявший рассудок. И таскать тебе в горести золотые кандалы покуда не поумнеешь».
Доктор кукольных наук отпил глоток и, покручивая сосуд, посмотрел сквозь него на свечи. Многочисленные грани резного бокала создавали замысловатые рисунки.
«Вот взять, к примеру, меня и шарманщика Карло. Мы ровесники, и временами встречались на улицах города. Оба пробивались через тернии жизненных испытаний, питались лепешкой и дешёвым вином. Я стал хозяином театра, а он приобрёл универсальную профессию «принеси-подай». Я пытался через спектакли сделать жизнь горожан лучше, а Карло стоял подле театра и просто крутил ручку шарманки, рассчитывая на подачки от идущих ко мне зрителей. Жизнь меня так обтёрла и перекрутила, что я ожесточился и стал пугалом для многих. С шарманщиком жизнь проделала то же самое, а он так и остался незлобивым и добрым человеком. Вот как в жизни! С одной стороны посмотришь – ты прав, а чуть с другой стороны – совсем другая картина. Буратино, Карло и их новые друзья празднуют победу надо мной, празднуют вторую неделю, но что будет дальше? Эта эйфория от освобождения не может продолжаться бесконечно, горожане вот-вот и устанут от их веселья, да и они сами скоро выдохнутся. Приобретение золотого ключика и вхождение в сказку вовсе не гарантирует наступления счастья. Этот дар - всего лишь шанс, а он может повернуться к ним другой стороной и оказаться испытанием для них» - Карабас Барабас не был философом и умом не блистал, но и глупцом никогда не был.
Счастье! Когда Карабас вспоминал это состояние, у него долго щемило сердце. Потеря этого дара детства произошла в один день – не стало родителей, он остался один, никому ненужный. В мире стало меньше красок, переходы оттенков цветов стали резче, а тени – жёстче. Надо было выживать, а перенять дело у отца он не успел. Тот период жизни вспоминать не хотелось.
Он выжил, многократно предаваемый, но и сам приобрёл качества весьма сомнительного достоинства. Пришлось научиться выкручиваться, хитрить, давить. А в какой-то момент его самого обвинили в низости, и он понимал, что обвинения справедливы. В конце концов бизнес был заброшен, а на все накопленные деньги будущий Карабас Барабас стал выстраивать театр. Купил помещение, начал набирать труппу. На счастье или на беду, актёры приходили сплошь гениальные, каждый считал себя самородком. Карабас выбрал популярный в то время спектакль, и начались репетиции.
Головная боль пришла в первый же день: все актёры хотели быть главными, все в своих доводах делали упор на свою исключительность. Казалось, этот начавшийся ад будет бесконечен. Вид на жизнь в театре из зрительного зала оказался иллюзией, красивой картинкой, не имеющей ничего общего с реальностью. За бессонную ночь Карабас пришёл к двум выводам: во-первых, табун своевольных «гениальных» артистов ему не нужен, а нужны исполнительные актёры, пусть даже на уровне кукол; во-вторых, здесь должен быть один хозяин! И режиссер, и сценарист, и хозяйственник – всё в одном, во мне. А управлять труппой придётся давним и проверенным методом кнута и пряника.
«Пряничная» составляющая во всех проявлениях быстро себя исчерпала. Ещё бы! Ведь сладенького хочется всё больше и больше, тут нет предела. А вот кнут пришлось приобрести самый настоящий. Трижды с его помощью хозяин театра подавлял «бунт на корабле» (к тому времени у него уже была окладистая бородка, и он выглядел как «морской волк», даже начал курить трубку). В дальнейшем кнут висел на видном месте и напоминал актёрам, кто здесь хозяин. Они менялись, приходили новые, но красочные рассказы о жестоком Карабасе Барабасе передавались из уст в уста, обрастая вымыслами. Хозяина это устраивало, и было достаточно снять кнут со стены, чтобы начинавшаяся буза тут же прекращалась.
Первые спектакли оказались ну очень посредственными. Публика пришла полюбопытствовать, посмотрела на всё это действо и как-то без выражения эмоций разошлась по домам. Это насторожило Карабаса, потому что в его воспоминаниях реакция зрителей на игру комедиантов была бурной и искренней.
Тогда он наряду со спектаклями стал ставить смешные (а порой и совсем несмешные) сценки, подсмотренные на городских улицах. И тут народ повалил! А Карабасу стало грустно: даже те малые переживания персонажей из пьес жителям города оказались не нужны.
«Вы хотите Хлеба и Зрелищ? Пожалуйста! Получайте! По части Хлеба вопрос, конечно, не ко мне, но вторым блюдом я вас обеспечу с лихвой,» - примерно так подвёл Карабас Барабас итог своим размышлениям о неудачах театра.
Во время представления хозяин театра обычно сидел на сцене в сторонке от актёров и наблюдал через небольшую дырочку в занавесе за реакцией зрителей в зале. Это было крайне интересно и поучительно.
Вот во втором ряду булочник с женой и отпрыском. На его лице нескрываемое удовольствие от тумаков, которыми Арлекин одаривал несчастного Пьеро. Но ведь все в городе знают о стычке булочника с мельником, который обдурил кондитера да ещё и поколотил его. Казалось бы, что эта сценка должна была бы напомнить булочнику о происшедшем с ним конфузе? Ан нет! Он вошёл в образ Арлекина и сейчас представляет себе будущую месть. Мельник с семейством сидит чуть сзади и тоже удовлетворён действием, уж он-то точно знает, кого изображают куклы, и в следующий раз наподдаст простофиле булочнику именно так, как делает Арлекин сейчас. Другие зрители в зале тоже хохочут до икоты; видимо, у них своих «скелетов в шкафу» достаточно. А рядом их малые детки смотрят то на сцену, то на родителей и пытаются понять причину смеха. Неважно, что не поймут, но «намотают на ус» и впредь будут знать, что такое «смешно».
Так и хочется воскликнуть: «Разлюбезные сеньоры! Сейчас за ВАШИ деньги я ВАМ покажу ВАС и ВЫ будете довольны, ничего так и не поняв!». Но – рот на замок! Потому что это страшная тайна шоу-бизнеса.
Ужин Карабаса уже заканчивался. Вкуснейшее мясо постепенно перебралось туда, куда и должно было попасть, бокал вина был выпит на треть. Усевшись опять в кресло, старик погладил своё брюхо и тихо спросил: «Ну теперь-то ты довольно, ублажил я тебя?». Личный лекарь уже сто раз просил его прекратить это ночное чревоугодие, но каждый раз приходилось признавать, что и этот бой с самим собой он проиграл вчистую. Вот и сейчас сидел перед очагом и ждал удара в печень. Наказание за свою слабость приходило почти каждый раз, и Карабас страдал и от боли, и от ожидания её.
«Нами владеют наши слабости, только не каждый знает их в лицо, да и сколько их на него навалилось?» - хозяин театра тоже не смог сосчитать своих.
За долгие годы управления театром Карабас Барабас успешно выучился игре на невидимом струнном инструменте управления людьми.
Вот первая, самая толстая, струна под названием «страх». Когда владелец инструмента дёргает за неё, у «объекта управления» вибрирует всё естество, и это естество готово выполнить всё, лишь бы избавиться от липкого страха. В мире много людей, для управления которыми достаточно одной этой струны.
Другие струны не такие толстые, и звуки их не такие разрушительные, но всё такие же противные: злоба, жадность, зависть, тщеславие, лесть, ложь …
Достаточно подобрать нужный аккорд – и человечек ваш, с потрохами.
А вот есть такой инструмент – арфа! Карабас Барабас и видел его и слушал его. Слушал … но не слышал! Видел как перебирают пальцы коротенькие струнки, но звук от них просто не доходил до него. Он прекрасно понимал, что эти звуки для кого-то предназначены, и было обидно, что не для него. Тогда внезапно возникло чувство потери чего-то драгоценного и сокровенного. До сих пор мысль о том, что в мире есть что-то недостижимое для него, будоражит душу.
Доктор кукольных наук, так и не дождавшись приступа боли, встал с кресла и неспешно стал ходить по комнате: пришло время подводить итоги дня.
Первое: Буратино, Карло и их друзья устроили рядышком свой балаган и переманили к себе и зрителей, и моих актёров. Хорошо ли это или отвратительно? Карло - единственный из них с жизненным опытом, причём несломленный тяготами. Он – стержень их группы. Буратино – заводила, он не даст никому покоя. На роль администратора подходит только один человек – Мальвина, только она сможет навести порядок в этом балагане. Остальные – так себе, вторичное и третичное. Если они до этого додумаются и не разругаются потом, то вполне смогут создать свой театр. Я им не помощник, а всё-таки интересно получилось бы: мой театр и их балаган. Публика оживилась бы и чаще металась бы между нами. Конкуренция, как ни крути, – это движитель.
Второе: у меня нет актёров. Последним куклам разрезали верёвочки и помогли им сбежать. Какая наивность! Ведь эти же актёры сами привязали ниточки к себе, сложили концы в ладонь, пришли ко мне с протянутой ладонью и попросили: «Возьмите нас! Мы сделаем всё, что Вы захотите. Позаботьтесь о нас, потому что мы сами не в состоянии быть ответственными за себя!». Ниточки были самыми тонкими, но они даже не решились их порвать, ждали спасителя. Скоро им наскучит смеяться, и они вернутся ко мне. Вернётся и Арлекин, потому что ему там не место. А я их всех приму обратно. Мне сейчас и не надо ничего делать. Просто подождать. Два театра в городе – это же здорово! Один – весёлый, второй – другой. Мой театр тоже изменится, главное – разбудить публику. Может, когда-нибудь, люди в нашем городе и услышат на улицах мелодию арфы?