Можно сказать, что я и моя подруга Саша познакомились с пелёнок. Но это не совсем правда, потому что, хотя и появились мы на свет в одном роддоме и приблизительно в одно и то же время с разницей в два дня, но наши мамы лежали всё же в разных палатах, таким образом, знакомство состоялось в ясельной группе детского сада. Воспитательница, худенькая блондинка Любовь Михайловна, одна из первых заметившая наше взаимное притяжение, старалась на занятиях усаживать нас подальше друг от друга, пресекая тем самым никому не нужную болтовню. Так что лепили мы пластилиновых зайцев, наклеивали аппликации из цветной бумаги и тому подобную дребедень в полной изоляции, время от времени перекидываясь многозначительными взглядами. Зато во время обеда обе садились непременно за один столик, а нянечка с усмешкой кивала воспитательнице:
– Ну, прямо не разлей вода, опять вместе сели.
Еда была довольно вкусная, за исключением, пожалуй, кипячёного молока, которое из-за мерзостных пенок было отбраковано нами раз и навсегда. Шустрый и сметливый, несмотря на полноту телесную, мальчик Юра быстро сориентировался в ситуации и обратил её в свою пользу. Молоко обычно давали на полдник. И когда мы, быстро сметя с тарелок какую-нибудь запеканку, двигали к нему свои чашки с молоком, он, вытащив оттуда пенки, неторопливо выпивал сразу три порции молока – свою, мою и Сашину. Долгое время его упитанная фигура маячила за нашим столиком, пока однажды я не разочаровалась в нём самым оскорбительным для себя образом.
Дело было зимой. Детский сад – новое двухэтажное здание красного кирпича с несколькими входами. И если в летнее время каждое крылечко украшалось цветочными горшками со свисающими побегами традесканций и хлорофитума, то зимой так называемые «берёзки» – металлические сварные конструкции с креплениями для цветочных горшков – пустовали. Однажды вечером, глядя в окно в ожидании родителей, Юра с интригующим выражением лица подозвал меня:
– Иди сюда, я тебе что-то покажу!
Не подозревая о том, что какой-либо подвох может исходить от этого крепыша, опрометчиво вскормленного молоком из моих и Сашиных щедрых рук, я подошла ближе: – Ну, чего тебе?
– Смотри, какой иней на этих железках, – прошептал Юрка. – Как настоящее мороженое, видишь? Ты мороженое любишь?
– Зимой не продаётся мороженое, – сказала я, но всё-таки стала разглядывать чудесный серебристый иней, обволакивающий металлические прутья «берёзки».
Юрка шмыгнул носом, рассеянно посмотрел по сторонам. Почти всех детей разобрали родители. Воспитательница, усадив пятерых оставшихся на стульчики в позу «ручки на коленочки», писала что-то в своей тетрадке. Время от времени она поглядывала на часы и, задумавшись и перестав писать, грызла колпачок шариковой ручки. Юрке сидеть в этом ненавистном положении было невмоготу, хотелось играть, бегать по группе, кататься на чудесной белой в яблоках лошади с колёсиками. Но перед приходом родителей игрушки уже были убраны и трогать их не разрешалось.
Юрка с видом заговорщика вновь обратился ко мне:
– А вот мой друг говорит, что этот иней на вкус как мороженое.
Я покосилась на крепыша недоверчиво, но в сторону окна даже не обернулась. Тогда он продолжил:
– Даже вкуснее, чем мороженое! Мой друг пробовал!
В это время воспитательница поднялась из-за стола и громко объявила:
– Дети, встаём, подравниваем стульчики и идём одеваться. Родителей на улице подождём. Все радостно вскочили с мест, с шумом задвигали деревянные стульчики, стараясь, чтобы их передние ножки оказались там, где начиналась кромка ковра.
Когда вышли на крыльцо, я моментально оказалась рядом с «берёзкой» и стала рассматривать металлические прутики, сплошь покрытые серебряным инеем. Он был очень красив. Я не видела, что все дети вместе с воспитательницей уже скрылись за углом здания. Если дотронуться варежкой до одной из металлических трубочек – вниз с шуршанием посыплются мелкие и лёгкие, как осколки прозрачной ёлочной игрушки, частички инея.
Я постояла, очарованно глядя на эту красоту, приблизилась лицом и слегка дотронулась языком до инея. Вкус не успела разобрать, почувствовала только холод. Поэтому тут же лизнула второй раз – основательно. И сразу поняла, что язык прилип к металлической трубе. Я легонько отодвинула голову назад – больно. Язык стал как неживой. Я чуть не расплакалась, представив, что так и останусь стоять здесь навсегда с высунутым языком. Из-за угла на меня смотрел Юрка и ехидно хихикал. То ли вся эта затея была спланирована им заранее, то ли просто его развеселил мой беспомощный вид. Это хихиканье меня разозлило и обидело. Я замахала руками, показывая за угол, куда ушла воспитательница, мычала какие-то звуки, а Юрка стоял и смеялся. Я подумала, что если бы здесь была Саша, она бы живо пришла мне на помощь.
Когда наконец Юрка всё же позвал воспитательницу и та, заохав, принесла из группы кружку с холодной водой, я уже плакала горькими слезами, потому что мне казалось, что язык не отлипнет никогда. Но холодная вода совершила чудо: процедура освобождения прошла успешно. А вскоре и мама пришла и забрала меня домой.
Уходя, я презрительно покосилась на Юрку, который чувствовал свою подстрекательскую вину в происшествии и стоял молча, опустив глаза. Когда наутро я рассказала Саше о том, что случилось, та была удивлена такой чёрной Юркиной неблагодарностью. На состоявшемся тут же, на маленьких деревянных стульчиках, чрезвычайном совете, мы решили отлучить Юрку от доппитания навсегда. И когда все стали рассаживаться обедать и ни о чём не догадывающийся Юрка тоже, пыжась, подтащил свой стульчик к нашему столику, в дело вступила Саша – собственной персоной. Через минуту на Юркином месте уже сидел маленький Женька, очень миролюбивый и воспитанный мальчик, который, правда, не сильно возвышался над поверхностью столешницы и терпеть не мог кипячёное молоко, зато никогда не обижал девочек.
Моя мама не любила жаловаться. По пути домой я ей рассказала про приключение своего языка.
– Тебе голова на что дана? – строго спросила мама.
– Чтобы думать.
– Так почему же ты не подумала?
– Я подумала, но уже потом.
– А надо – вовремя! – отчеканила мама.
Пока мы шли домой, я узнала о том, что, оказывается, есть такие люди, которые могут радоваться, когда другому человеку больно.
– Таких людей нужно отличать и стараться не иметь с ними никаких дел, поняла? – спросила мама.
Я-то поняла, но было не совсем ясно, как их «отличать». Мне кажется, я и до сих пор ещё не совсем научилась. Но я стараюсь.