Вдалеке послышался конский топот. Все обернулись в его сторону: и казаки, и пленные красноармейцы.
– Кажись, наши, – проговорил приложив ладонь ко лбу и вглядываясь в даль, Нечипорук.
Охрименко приложил к глазам бинокль, отобранный у Митяя.
– Точно наши. Бач, усё як на ладони, – протянул он бинокль Нечипоруку. Тот, вскочив на коня, приложил бинокль к глазам.
– Верно. Это наши кубанцы, Второй Терской эскадрон, а с ними юнкера и, кажись, ротмистр Балаковский.
– Его нам только не хватало. Несёт его нечистая сила. Не человек - смола.
– Да, радости с ним беседовать мало. Как бывало, из рейда вернёмся, начинаются допросы. А это как? А это где? Что из документов захватить у противника удалось?
– Служба у него такая. Ты же знаешь, как капитана Горелова убили, он стал зам начальника разведки полка. С тех пор у нас разведданные всегда точные.
– Всё равно он чокнутый.
– Что, в самом деле?
– Это я так. Сильно он кровь любит. Как красного на допрос к нему приведут, то своими ногами редко от него кто выходит. Обычно выносят, всех в крови.
– Так ведь одно слово – разведка. Они, видать, данных ему давать не хотели, вот и получили. Да ты что, краснопузых пожалел?
– Чего мне их жалеть? Они моего брата убили и хату спалили. Я им спуску не даю. Но одно дело в бою или в расход определят. Шлёпнул из карабина и всё, а он часами над ними измывается. Если даже ему всё расскажут как на духу, он живым не отпускает. Да еще представленье затеет. Сначала объявит: если, мол, победишь меня в поединке, то домой отпущу. Только его еще никто не победил.
– Он что дуэли устраивает?
– Вроде того. Только оружием он пистолет не признает, хотя стреляет отлично. Пуля, говорит, дура. С солдатами на штыках бьётся, с офицерами на саблях, а то горца когда привели пленного, он с ним на кинжалах драку затеял. Тот вёрткий был, чуть Балаковского к Богу в рай не отправил, даже ранил его в руку. Однако, ротмистр у нас тоже не лыком шит – всадил ему кинжал в живот по самую рукоятку.
– Он что, балдеет с этого?
– Вроде того. Глаза как у пьяного делаются. Ему нужно, чтобы руки у него в крови были. Руки вытрет, потом вроде как очнётся, нормальный делается.
Тем временем пока казаки обсуждали достоинства и недостатки ротмистра Балаковского, он вместе с эскадроном уже подскакал к стоявшей в степи группе.
– Что за проблема, казаки? Это кто рядом с вами? – обратился он откозырявшим ему кубанцам.
– Трёх краснюков пымали, господин ротмистр, – ответил ему Охрименко, как старший по званию. – Удрать хотели за лошадь держась, а снарядом их накрыло, так что мы их догнали, ваше благородие.
– И что теперь? Почему один валяется?
– Так он помер, вроде
– Вроде – в огороде. Отчего помер. Кто определил?
– Я его шашкой тыкал, – ответил Нечипорук, – сердце, похоже, не выдержало.
Ротмистр обратился к сидящему на коне в последней шеренге всадников молодому парню в фуражке и каком-то синеватом мундире: «Юнкер Зайцев! Спешиться. Проверить, это действительно труп или недобитый товарищ решил прикинуться мёртвым».
Тот слез с коня. Потом подошёл к телу Грицька и, нагнувшись, начал определять есть ли у него пульс на запястье.
– Вы, юнкер, где – в бойскаутском отряде или на войне с красными? У вас оружие есть?
«Видно юнкером он стал недавно – мундирчик, то у него гимназический. Только и успел гимназию закончить», – сообразил Митяй, глядя на происходящее.
– Есть карабин, господин капитан, – ответил юнкер.
– Примкните штык и всадите ему в сердце, тогда вы будете уверены, что даже если он и прикинулся, то уж теперь отправился к праотцам.
– Может я выстрелю в него, господин капитан?
– Юнкер, запомните: на войне зря тратить патроны - безнравственно. Они вам могут еще понадобиться. Приступайте.
Юнкер трясущимися руками примкнул к карабину гранёный штык от трёхлинейки и остановился возле лежащего тела в нерешительности.
– Не бойтесь, юнкер, красный вас не укусит, – насмешливо сказал ротмистр, глядя на его приготовления.
Казаки захохотали.
– Представьте, юноша, с каким бы удовольствием он всадил штык в вас. Может быть это вам поможет.
Тот занёс карабин прикладом к верху, и, как заметил Митяй, закрыв глаза, всадил штык в грудь лежавшего, как будто у него в руках был лом или пешня. Потом он попытался вытащить штык из тела, но это у него не получалось. Он ворочал в пыли тело туда и сюда, но штык крепко был засажен в грудь.
– Упритесь ногой в него, юнкер. Сколько вы будете возиться?
Зайцев освободил, наконец, свой карабин. Он отошёл в сторону и опёрся на него, двумя руками взяв за ствол. Вдруг рвота фонтаном у него пошла изо рта. Он, было, пытался ладонью удержать её во рту, но это у него не получилось. Вонючий мутный фонтан хлестал у него из желудка, забрызгав мундир и брюки.
– О господи, брезгливо произнёс капитан глядя в его сторону, – да вы, никак, молодой человек с утра браги нахлебались?
– Так точно! – ответил за него один из казаков. - Вы, ваше благородие, не серчайте. Валерию с утра плохо было от вчерашнего, так мы его бражкой опохмелили. Мы ж хотели как лучше.
«Господа юнкера. Обращаю ваше внимание на три ошибки юнкера Зайцева: первая – я приказал ударить красного товарища штыком в сердце, но юнкер плохо выполнил команду, стараясь не смотреть прямо на противника. В результате он штыком попал в середину груди, пробив насквозь грудину. Запомните, штык никогда не застрянет в рёбрах, он скользнёт или выше или ниже ребра. В штыковом бою, всадив штык в грудину, вы потеряете время на то, чтобы его извлечь, а пока вы это не сделаете, вы безоружны. Надеюсь, запомните.
Вторая его ошибка: он набрался с вечера так, что утром не был в состоянии нести нормально службу, видите ли, болела голова. Научитесь, господа пить так, чтобы утром голова не болела. Мы должны быть уверены, что вы воины, на которых остальные могут положиться, а не полубольные обормоты.
Ошибка третья: напиться браги перед боем. Имейте ввиду, казаки её сызмальства пьют и то наверное с юнкером выпили за компанию один – два не больше. Я, верно, говорю юнкер? Теперь вы поняли?», – закончил свой поучительный монолог ротмистр.
– А ведь вы, господин капитан, вместе с нами вчера тоже водку пили, – обтирая себя платком, попытался оправдаться юнкер Зайцев.
Капитан даже побледнел от гнева: «Ошибка четвертая: указать на недостаток старшему по званию и возрасту, да еще при отсутствии серьёзных к тому оснований. Напомню, что, несмотря на употребление мною водки, поутру я на головную боль не жалуюсь и никогда не опохмеляюсь. В шесть утра я уже проверял службу нарядов».
– Я верно говорю? – обратился он к бородачу с погонами вахмистра, который сидел на высоком белом коне сзади него.
– Так точно, ваше благородие, рявкнул тот откозыряв ему рукой с неснятой с нее болтающейся плетью.
Балаковский продолжал: «Так вот, напоминать мне, что я вчера употреблял, у вас причины нет. Вас же вчера произвели из гимназистов в юнкеры, а юнкер это почти уже офицер. Однако вижу, что рановато это сделали, до некоторых элементарных вещей вы пока не доросли. Поэтому я с вами водку пить больше не буду, пока вы не загладите свою вину. Я сам решу, когда это произойдёт, а до той поры будете юнкером, хоть до старости, иначе звания прапорщика вам не видать».
– Вам все ясно?
– Так точно, виноват, – вытянулся с карабином взятым «к ноге» юнкер.
– Куда вы этих молодцов вели? – обратился он к Охрименко.
– В хутор было велено доставить, в контрразведку.
– Всех троих?
– Так точно, ваше благородие.
– Одного вы уже не довезли. Оставьте мне и этих двоих.
– Так их же в контрразведку надо. Что им там делать? Они что, шпионы? Пусть ловят разведчиков и предателей. Нечего, стало быть, их тащить в хутор. Эти красные обормоты, по обмундировке видно, что от командования далеки, но несколько вопросов я им задать сумею. А потом, учитывая чистосердечное раскаяние, наверное, отпущу им грехи. Как сказано в писании «…и каждому воздастся по заслугам его», может, даже, и совсем отпущу. Вы же меня знаете.
– Так точно, знаем, ваше благородие, – рявкнул Охрименко и подмигнул ухмыльнувшись своему другу Нечипоруку. – Только, вы уж за нас слово замолвите, а то скажут приказа мы не выполнили.
– Не сомневайся, голубчик, я похлопочу. Слово офицера. Поезжайте в хутор.
– Просьба у меня есть напоследок, господин ротмистр, – нерешительно начал Нечипорук.
– Говори, не тяни.
– Дозвольте сапожки с покойного снять. Ему всё равно, а мне сгодятся. Всё же мы их прихватили, наше право первое было. Вот только не успели малость, вы уже подъехали.
– Да, снимай, коли хочешь. Больше никто не претендует? Однако негоже труп на дороге оставлять, что о нас люди-то подумают. Зайцев, – обратился он к юнкеру, который стоял с карабином, понурив голову, – накиньте верёвочную петлю на ноги безвременно покинувшего нас представителя Красной Армии, зацепите себе за седло и поехали.
Пока казак стягивал с трупа Грицька сапоги, юнкер Зайцев, закинул за спину карабин, достал из седельной сумки верёвку и привязал её за ноги, затем вскочил в седло.
– Господа юнкера, – повернулся назад Балаковский, – вы едете с нами. Вон в полутора верстах отсюда, я вижу, овраг есть. Вот мы туда и поедем. От тела там освободимся, признания красных товарищей послушаем и во владении оружием потренируемся. Зайцев, слушай мою команду: ориентир отдельная ветла на краю оврага, сбросишь труп в овраг и нас дождёшься. Всё ясно?
–Так точно, господин капитан.
– Тогда с богом, марш, марш.
Юнкер привстал на стременах, ударил плёткой коня и поскакал в указанном направлении, за ним, раскинув холодные руки, подпрыгивая на кочках, тащилось, поднимая клубы пыли, тело Грицько.
– Господин хорунжий, – обратился он к казаку в чёрной лохматой папахе, с серебряными газырями на черкеске с офицерскими погонами, – прошу вас с эскадроном проследовать в хутор. Не задерживайтесь, предстоит срочная передислокация на соединение с полком донских пластунов. За нас не беспокойтесь, через час, самое большее, мы вас догоним. Кстати, передайте полковнику Благодарову пакет, в нём приказ о наступлении. Аллюр три креста.
– С красными не боитесь встретиться, господин капитан? – спросил красивый хорунжий, гарцуя на вороном коне.
– Типун Вам на язык. Полагаю, что они самое ближнее верстах в пяти отсюда и смазывают пятки в направлении станицы Лозовой.
– Ну что ж, до встречи, господин ротмистр. Эскадрон, – привстал он в стременах для отдачи команды, – за мной рысью марш.
Конный отряд кубанцев поскакал за ним к хутору.
– Теперь малопочтенные красные герои, в направлении старой ветлы за своим мёртвым товарищем, бегом марш.