Без родины гл. 19

               
                ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

       Не передать словами, в каком душевном смятении я нахожусь, когда на объекте  появляется Андрей с рабочими. Они привезли электрогенератор. С тех пор, как прошел слух о моем возможном назначении, Андрей стал искать дружбы.  Теперь  подходит ко мне, желая поболтать. Я, почти не слушая его, отвечаю односложно. Вдруг он говорит:

– Наверное, тебе надо знать. Коля повесился!

– Какой Коля? – растерянно спрашиваю я, хотя и сам понимаю, какой.

– Дружок твой больничный. Похороны сегодня. Марфа в очереди за хлебом стояла...

  Мои  переживания после разговора с Эльдаром  сразу отодвигаются на второй план. Я набрасываю куртку и бегу к нашему грузовику. Обещаю водителю бутылку, если  срочно отвезет  меня   в райцентр. Водитель соглашается,  и мы, покинув совхоз, несемся «во весь опор». Я неотрывно наблюдаю за стрелкой спидометра, застывшей на цифре «сорок».  Слушая мои  настойчивые просьбы  увеличить скорость,  молодой парень лишь застенчиво улыбается.  Его старенький «Газ – 52»  давно  должны были сдать в металлолом.

    В результате проститься с Колей я не успеваю. Улочка, ведущая к его  избе, уже усыпана знаками скорби – елочными веточками. В знакомом дворе собрались соседи,  в комнатах видны накрытые  поминальные столы. Всем распоряжается  решительный мужчина с загорелым лицом. У меня такое же было, когда я только приехал. Откуда он взялся?

    Варвару я нахожу в боковой пристройке с незнакомой женщиной в цветастом  платке. Обе женщины плачут. Я становлюсь перед ними, и, опустив голову, говорю:

– Прости меня, Варя!

– А.... Григорий! О чем вы? – с недоумением спрашивает она.

– Винюсь за вмешательство в вашу жизнь. Не надо было его кодировать. От этого только с ума сходят, а не пить бросают. Виноват, прости!

– Что это вы такое придумали?– Варвара от удивления перестает плакать,– причем здесь вы? Не знаете ничего! У него вся родня по мужской линии – самоубийцы. Знала ведь, за кого шла. Но любила, ох, любила покойника! Недолго бабье счастье, короток его век. Проклятая у нас местность, окаянная судьба.  Сколько их, в нашем селе, пьяниц, повесилось  или утопилось,  не сосчитать. И что ж, во всех случаях  тоже друзья и жены виноваты?

       Не найдясь, что сказать Варваре, я вынимаю из кармана заплату, и, роняя мелочь на пол, сую ей в руки:

– Как же ты теперь с малым? Возьми, не побрезгуй!

– Спасибо.  Неловко мне, но возьму, не хочу тебя обижать. А впредь не беспокойся. Без него, прости Господи, лучше будет. Он и детское пропивал. Вот, приехал родственник из средней Азии. Хочет остаться с семьей. Мужик  справный, не пьет, места у нас много, пусть живут, веселее будет.  Девки у них, все мой оборванец,  мальчишничать не будет. Так что не беспокойся за меня, не пропаду! Идем, сядем  миром, помянем покойника!

    Женщины  поднимаются со скамьи  и идут. Я за ними. Глядя на приезжих девочек во дворе,  я замечаю, что они,  от непривычного им мороза,   жмутся  друг к другу.  Я думаю, что, возможно, это великое возвращение русских в Россию, людей,  впитавших культуру  и других народов, изменит Русь не только физически, но и нравственно, идеалистически, даст новый, более мощный толчок к ее развитию?

    После поминок я еду домой на автобусе. Мне везет: достается сидячее место. Я смотрю в окно, на разыгравшуюся снежную пургу, и, погрузившись в свои мысли, вспоминаю подробности  разговора с Эльдаром. Сидящая рядом девушка беспрерывно воюет с огромным количеством коробок и пакетов, которые  расползаются из ее рук. Девушку ситуация  раздражает, и она  в резкой форме  спрашивает у меня:

– Да перестанете вы ерзать, или нет?

  Я мысленно возмущаюсь – это она мне? Кто из нас на самом деле ерзает?  Не ее ли багаж является причиной того, что нам неудобно сидеть?  Я собираюсь выразить  свое возмущение,  поворачиваюсь к ней, и... девушка, глядя на меня,  недовольно  произносит:

– А – а, это снова вы? Почему вы всегда так странно смотрите?

– Вы мне нравитесь. Я приезжий, и до сих пор таких красивых девушек здесь не встречал. Вы для меня –  прекрасный цветок в стране  снега и мороза. – Отвечаю я.

  Девушка краснеет и недовольно поджимает губы:  пассажиры с любопытством наблюдают за нами. Мне становится неловко, я  отворачиваюсь и  опять смотрю в окно.

  Когда   в автобусе  интерес к нам  пропадает, я тихо предлагаю ей:

   –     Давайте часть вашей поклажи, нам обоим будет удобнее.

  После некоторого сомнения девушка откликается на мою просьбу. Сидеть   становится действительно лучше.  Остаток пути  я молчу: боюсь, что в разговоре  выберу  неверный тон, и дальнейшие  отношения  будут невозможны.  Когда на конечной остановке  я с отчаянием думаю, что мы сейчас расстанемся, она вдруг спрашивает  у меня:

 –         Вы торопитесь?

 –         О нет, нет, что вы! – к сожалению, излишне горячо восклицаю я. Ничего не могу с собой поделать, волнуюсь!

– Поможете  сумки до  дому  донести? Мне ещё  надо в магазин зайти, кое-что купить. А тащить, уже рук нет! – она просит  таким голосом, будто только что, ради меня, изменила свои правила.

– Разумеется! – отвечаю я осторожно, боясь спугнуть удачу. Она просит меня о том, о чем я  мечтать не смею! Я иду за ней, как, вероятно, в средние века ходили рыцари за прекрасными дамами, и, похоже, со стороны выгляжу полным болваном.

  В магазине мы стоим в очереди к таинственному окошечку, через которое люди получают некие свертки, завернутые в плотную бумагу и хорошо перевязанные бечевкой. Между нашей очередью и той, что  ждет  хлеба, идет постоянная перебранка, иногда доходящая чуть ли не  до  драки. Я сообщаю девушке несколько  идей, появившихся у меня в связи с  экономической ситуацией в стране, и у нас на эту тему завязывается оживленный разговор. Затем я рассказываю подходящую  смешную историю и пару анекдотов.

  В результате, когда мы покидаем магазин, и направляемся к многоэтажке, где она живет, между нами имеют место вполне теплые, почти дружеские отношения. Воспользовавшись этим, я сообщаю подробности о себе:  холостяк,   тружусь  в связи, ну, и так далее. В ответ я узнаю, что она все про меня знает, работа у нее такая.  Представляется Евгенией, одиноко живущей в доставшейся по наследству квартире.

  На лестничной площадке перед лифтом я думаю, что, пожалуй, достаточно, не стоит тащиться до ее двери. Это будет навязчиво, может испортить все, чего я успел добиться. Девушка вызывает лифт, я возвращаю ей сумки, но не ухожу, стою, глядя на нее. Вот так, без надежды на продолжение знакомства, трудно расстаться.  Створки лифта открываются, сердце мое наполняется печалью, и тут Евгения неожиданно спрашивает меня:

–        Что вы делаете  вечером?

–        Еще точно не знаю. Наверное, буду лежать  на кровати  и думать, как мне  с вами встретится.

–        Ха–ха, шутка понравились! У меня к вам такое предложение: в моей квартире сегодня небольшая вечеринка, и я … приглашаю вас к себе. У нас мальчиков не хватает! – неуверенно улыбнувшись, Евгения заходит в лифт, и  створки скрывают ее лицо.

–       Ах! ах! –  довольный, я  подпрыгиваю на месте  и  смеюсь.

    Однако по возвращении в общежитие настроение у меня портится: дверь в мою комнату не заперта, открывается от легкого толчка. Я осторожно заглядываю, кто у меня. Ну конечно, Валя! Сидит за столом, неумело курит. Очень интересно, где она взяла сигареты с фильтром?

Я вхожу  и  с недовольным видом   говорю:

–       Возмутительно! Подобрала ключ, ходишь ко мне, как к себе домой! Издеваешься над совершенно чужим тебе мужчиной…

–       А мужчина не голоден? –  прервав меня, задает вопрос  Валя и  легким движением поднимает со стола чистое полотенце. Слезы умиления появляются  на глазах: я вижу гречневую кашу с яичницей, и набрасываюсь на еду, не снимая куртки. Валентина напрасно сидит молча. Если попросит, женюсь немедленно!

    Грушевый чай с настоящими конфетами мы пьем медленно, так, что это уже похоже не на чаепитие, а на  особый ритуал. После третьего стакана, устав от тишины, я спрашиваю:

–         Валя, а куда ты все время исчезаешь и откуда появляешься? Ты ведь  ты не в поселке живешь, а в райцентре?

  От такого простого вопроса Валентина неожиданно напрягается так, что мне  становится  неудобно, что я его задал. Она отвечает, избегая смотреть  на меня:

–       В Дальнем,   мой старший брат живет. Жена у него сейчас в больнице. Я переехала пока к нему, помогаю с малой, и вообще…

–      А с женой что? – не желая прекращать беседу, спрашиваю я.

–      Вздумала рожать, да кругом все стало тоскливо, она передумала. Сделала поздний аборт, получила осложнения. Ничего, поправится.

–      Пожелаем ей это! Погоди, так ты что, продукты от больной оторвала? – возмущаюсь я.

–         Нет, нет! –  Валентина отрицательно машет рукой и задает вопрос, – тебе талоны положены?

–        Да. Но я никак не выясню, где их  получить.  К тому же, чтобы  отоварится, очередь  занимают  с шести утра, и стоят в ней по  несколько часов. Я в это время на работе, а кроме меня, в магазин сходить некому. – Я с сожалением развожу руками.

–        Нашла я, где твои продуктовые талоны! У заведующей общежитием! Она так наваривается! Если люди не берут,  продает. Они  ужас, как ценятся! Ничего, я ей  показала «правду-матку»! – с бахвальством говорит Валя.

–        Ты молодец! Что заведующая сказала в оправдание?

–         А то, что ты не подходишь в назначенные ею часы, а она за тобой бегать не будет. Ей некогда!

–        Да чем же она таким занимается? –  от скуки зевнув, спрашиваю я.

–        Эта крыса… махинации.., –  начинает рассказывать Валя.

  Но  до меня доходят лишь отдельные  слова: я придремываю. Перед внутренним взором мелькают люди, события,  и  мои мысли  меняют направление, подобно маятнику, от плохого, к хорошему.

  Валентина звякает грязной посудой. Вздрогнув, я открываю глаза. Чувство признательности за то, что она накормила меня, уже прошло. Как же мне от нее избавиться?

–      Валя, я не знаю, ну, почему тебе, непонятно?

  Валентина опускает лицо вниз и перебирает пальчиками симпатичные бусы из янтаря, которые одела, видимо, для того, чтобы понравится мне. Чувствуя в душе нарастающую неловкость, я продолжаю говорить:

–       Валя, и брат твой! Что он подумает?

–     Он все знает! – отвечает Валентина запальчиво, покраснев.

–     Возможно, ты ему что-то сказала, – соглашаюсь я, – Но у нас нет ничего общего! Ты сама, как представляешь наше «счастливое»  будущее? К тому же   мне грозят крупные неприятности с земляками, которые сводят  счеты…

–       Я знаю! – перебивает меня Валентина.

–      …?! – я смотрю на нее в немом изумлении.

  Теперь Валя смущается гораздо сильнее, чем при рассказе   о своих исчезновениях. Однако  все – таки отвечает, бледнея и заикаясь:

–       И–извини, я не сказала. З–заведующая, как отдала  талоны, стала говорить по телефону. А повесила трубку,  начала со мной ругаться: звонят всякие черные, будь они неладны, о твоем Россланове вопросы задают! И–извини, я не хотела тебя огорчать!

–       Это все? Или есть еще,  что ты не хочешь рассказывать? – зло спрашиваю я.

    Валя, глядя на мое изменившееся лицо, испуганно отвечает:
 
–       Ничего, только это!

    Однако мне внезапно кажется, что не так она проста, эта Валя! Что-то в эту минуту есть в ней  двойственное, ускользающее от моего понимания. Впрочем, думаю я, мне   ни к чему  сейчас думать о ней.  Мои земляки люди жестокие, и  надо сделать так, чтобы  Валентина держалась от меня подальше.

–          Ступай к брату! – отрывисто говорю я ей.

–          Не пойду! – говорит она, сжавшись.

–        Вы, женщины, обожаете трагическую любовь! Пойми, что ты связываешь меня! Тебя что, поколотить, чтобы ты убралась?
 
–        Я не уйду! Ты без меня не справишься! Я тебе  пригожусь! Я люблю тебя и готова  на все! – решительно заявляет она.

  Фантазерка сопливая! Я, не слушая отчаянных возражений, выталкиваю Валентину в коридор,  вслед за ней  выбрасываю ее  потертую шубу и закрываю дверь. Валя падает на пол и всхлипывает  возле порога:

–        Гриша, хороший мой, родненький! Ну почему ты со мной так?

–       Убирайся немедленно, пока я тебя не поколотил! Срам какой! – жестко кричу я.

  Валентина, продолжая всхлипывать, говорит, что забрала все мои вещи стирать, обратно принесет их ближе к ночи.  Поэтому, хочу я этого, или нет, а пустить ее  все-таки придется. Я открываю шкаф и убеждаюсь, что она говорит правду. У меня теперь нет  ни чистой рубашки, ни носков. Вот уж, решила Валентина выйти замуж, так решила! Если ли способ в такой ситуации  остаться  холостяком?.