Ответ

Ольга Соменко
Светлеет небо. Рассвет ясный и чистый. Я встречаю его уже не первый раз в обездвиженном теле. Моя голова – огромная ноздрястая  симпатичная  вытянутая «морда»  со смиренно – прикрытыми глазами, прежде наводившая трепет и ужас на любую живность своим всевидящим взором и пламенным дыханием,  безвольно распласталась на каменном полу.  Своё огромное чешуйчатое тело, заканчивающееся упругим сильным длинным хвостом, я уложила  по направлению к выходу .  Но я приняла решение:  никогда не появляться снаружи  моего дома, моей крепости, моей пещеры с высоким сводом, построенной   далёкими предками и так долго бывшей свидетелем моей яркой, очень долгой  вспомянутой жизни.
Массивные  мощные лапы и перепончатые веерные крылья ещё полны сил и помнят свист, рассекаемого воздуха, когда в полёте, высоко поднимаясь, я,    кувыркалась в восторге   от необозримых просторов, свободных путей и всегда послушного тела.
Последние дни и  ночи я занимала себя тем, что вспоминала  из неподвижной точки умирающих глаз, глядя за проём пещеры в ночное, или дневное небо. Сменялись ночи и дни, да мне это было уже не нужно.  Тем  карнавалом жизни  владели победившие меня, радуясь, что в вековой борьбе, наконец, одержали полную победу над моим временем. Поэтому мне надо просто однажды заснуть и не проснуться. Тело требовало еды, воды, движения, впечатлений, но я приняла решение!
Я заставлю его умереть, потому, что  несоизмеримее страдания тела, оказалась та разъедающая, ноющая,  разрывающая    нутро  сила, переносить которую больше  не могу.
Не позволяя себе подняться,   в  полузабытьи,  рассматриваю картинки свей памяти – последнюю ниточку, связывающую    дыхание с   потухающим сознанием.
Эта пещера с удобным,  овальным, грамотно устроенным с инженерной точки зрения выходом, была приютом множества  поколений. В самой пещере  много залов, есть озера, ручьи и несколько замаскированных выходов. Где-то в глубине  удобная терраса с внутренним углублением, что б не выкатывались яйца, выложенные и согреваемые материнским  нежным телом. Чаще яйца оставались одни – теплые, готовые проявить жизнь. Я проклюнулась тоже оттуда, быстро выбравшись из  осклизлой скорлупы, переползая через мертвых братьев и сестер, застрявших, обессиливших в борьбе за существование.  Далеко не всем удавалось выбраться из гнезда и заявить  о  своём праве на жизнь. Сразу же осваивала свой дом, перемещаясь на дрожащих, но стремительных лапках,  потом осваивала жизнь снаружи под присмотром старших, потом училась парить  в небесах, любить всё  и всех вокруг, потом одного единственного,  воспроизводя нашу любовь в милых расползающихся   из яиц «головастиках». Мои   выжившие дети,   мгновенно вылупившись,  оказывались  необычайно шустры, полноценно осмысляющие своё бытие. Мы  росли в бесстрашии – у нас почти не было врагов, пока не появились  маленькие,  странные черноголовые настырные существа – люди. Мои предки даже делили с ними свою долину, когда   пришельцев  было мало.  Люди  появились неожиданно   и не докучали нам.
Потом они, таясь, научились пробираться в пещеру и воровать яйца . Зачастую  в пещере не было никого и они там хозяйничали.  Мы начали нападать на их поселения и убивали, не успевших спрятаться.
Ещё на заре своей молодости я построила  загон из камней, куда приносила маленькие тела живых людей, иногда очень маленькие. Я рассматривала их часами, мне хотелось понять,   насколько они разумны, если имея ножки, не могут ими пользоваться, а только лежат на спине и визгливо кричат. Какие маленькие , слабые тела и как легко их лишить жизни:  одно слабое моё прикосновение и голова ломалась набок. Я искала ответ  на вопрос, почему , люди, рождаясь , как мы не встают сразу на ноги, зачем им эти слабые, бессильные , деградировавшие тела. Я их жалела и брезгливо сворачивала набок головы, когда сильно докучали визгом. В моём мозгу в этот момент возникало белое пламя  вспышками в ответ на звуки из этих человечьих тел – они состояли   из страха, ужаса, безумия, эти звуки взрывали мозг изнутри своей убийственной энергией.  Нам была она не знакома.  Люди были источником страшной, разрушающей жизнь силы. И я их не любила.
К тому времени я забыла про закон:  что ненавидишь, тем и становишься. Моё настоящее малое тело явно показатель великой прошлой ненависти.
Впрочем, большая привязанность и сочувствие, ведут к такому же результату.
Множество веков прошли в борьбе с черноголовыми, быстро  плодящимися воришками. Однажды, вернувшись после долгой отлучки, не нашла в доме никого. Я  выложила несколько яиц – моё отсутствие предшествовало этому событию.  Там, далеко за горами, жили остатки похожего на меня  летающего народа,  и там был   мой   друг. ОН не мог оставить своих  и поселиться со мной,  и я не могла остаться там насовсем. Друг охранял своих  сородичей от близкой опасности – люди  расселялись совсем рядом, появились и другие, любившие на вкус наши яйца. Видимо, повсеместно наше время подходило к завершению. Но я принесла в себе  свидетельство нашей любви и постаралась сохранить её во что бы ни стало.  Мне пришлось охранять свои яйца, как никогда прежде, но   черноголовые воры проникли и разбили мою кладку, то, что не смогли унести. Они уничтожали своих будущих врагов,  и это была их правда. Однажды   Я не нашла ни одного живого яйца и в этот миг время остановилось.
 Гнев мой был беспределен. Не осталось ни одного их жилища в долине, из людей спаслись только успевшие скрыться в узких расщелинах. Это была заключительная битва и я себя не жалела – все тело в ранах, грудь и лапы сочились  долго  кровью,   Рассыпались скалы под  натиском, сокрушенные, в  моей  попытке достать под ними ненавистных черноголовых. В  беде и горе я взлетела  в такую высь, что  наверняка была  бы   услышана другом.  Мы прежде обменивались призывами голосов, который нельзя слышать  из-за расстояния, но можно чувствовать кожей и  ловить как парусом , веером крыльев, родные далекие вибрации.
И вот я в небе. Лечу и издаю низкий, трубный , отдающий отовсюду эхом, отчаянный призыв. Звук голоса, облетевший, как волна цунами всю планету не мог быть не воспринят. Внизу осыпались слабо устойчивые вершины.  Я звала, звала, звала.  Облетая кругами свои родные горы и долины,   долго прислушивалась к ответу. Ответа не было.
 Я вспоминала озабоченный прощальный взор друга. Он прятал его, но  мне удалось прочесть предрешенное будущее,   в которое так не хотелось верить.
Сейчас, точно понимаю, что только   став мертвым, друг мне не ответил. И я ощутила удар копий,  стрел, которыми сражались люди, в точку , в грудь, где сердце. Может, я почувствовала его смерть. Перехватило моё сердце. Я высоко, стрелы не долетают сюда, но почему так больно.  Это чувство. Я ощутила впервые его. Оно валило вниз, я падала, чудом не врезавшись в землю. Дышать было невозможно, тело скрутил  спазм, который потом назовут тоской.  Зелёной, смертной, невыносимой. С того мгновения она поселилась во мне и сожрала мою душу и тело.
Одиночество это  тоска. Я познавала это чувство во всех оттенках, оно накатывало, захлестывало, топило, откатывало,  набирая силу для нового девятого вала.  И это было невыносимо.
 Зачем оставшемуся одному жизнь?  Не для кого:  никому не рассказать, ни спеть, не порадовать. Это смерть.
 Я лежу в пещере, глядя на мерцающие в  проеме   выхода звезды.  Взор туманится. Пора. Моё послушное тело наконец испустило последние тоскливые вдох и выдох.
 А  я поднялась над горами и увидела, что больше нас нигде нет.   Мгновение и я над океаном. Беспредельный простор, как в моем любимом небе, только здесь  беспредельность вязкая, плотная, соленая. В толще воды вижу огромное морское существо. Это  по мне. Люблю огромные тела, я возьму его и сделаю своим. Мы договоримся, я уверена. И когда стану этим   свободным  существом,  также буду кувыркаться в глубинах  впадин  океана. Буду  призывно  трубить приветствие моим сородичам и кто – нибудь обязательно отзовется.