Люди в кавычках. Окружение состоит из безликих существ. Под плащами. И капюшонами. Под сильным дождём. Из окна видна очень большая лужа. Есть и другие, но она – первое, что попадает в поле зрение. Так вот, на луже пляшут многочисленные круги. Серое небо извергает воду. Туда-сюда снуют автомобили. Им хорошо. Имеется в виду, водителям и пассажирам. Машинам всё равно.
Глоток. Кофе с молоком.
Взгляд на туманные дали. Хорошо, что не нужно по делам. Без транспорта или на крайний случай зонта на улице лучше не появляться.
Я знаю.
Я там был. Весь день. Учёба. Затем переезд из одного города в другой. На задних сидениях грелся, слушая музыку в своих белых наушниках и любуясь очаровательными соседками. Если попробовать начать разговор, то они с большой долей вероятности перестанут нести шарм и превратятся в самых обыкновенных девиц. Дождь стучал по крыше автобуса в перерывах между песнями. Хотел в родном городе купить сделанный в кофейном автомате местного автовокзала горячий шоколад, там же его выпив, согреться хоть как-то. Но двери оказались закрытыми. Многие люди ринулись под навес, едва выйдя на свежий воздух. Не исключение и я. Хотел попасть во внутрь. Но двери оказались закрытыми. Разочарованный, вышел в ливень, предварительно напялив капюшон, и направился к светофору…
Глоток.
Сирень на окне и классическая музыка. Наблюдаю за падающей с неба водой.
Было холодно. Мокрая обувь, мокрая одежда. Удивительно, что трусы сухие. Мой путь домой напоминал полосу препятствий. Найди лужи менее глубокие, чем высота твоих ботинок.
Дома мать набрала ванну для меня…
Это было вчера. Сейчас мне тепло и сухо.
Смотрю, как природа старательно пытается затопить город. Река скоро выйдет из берегов. Из открытого окна веет свежесть. Сирень, делящая подоконник с другими растениями и старым временно отключённым магнитофоном, пахнет так, как должна пахнуть.
Люди в кавычках. Бегство от экзистенциальной тоски. Работа-дом, дом-работа. Оттягиваю такое проведение жизни, как умею. Осознание смерти, что делает жизнь невыносимой. Просмотр телепередач. Чтение литературы разной степени качества. Посещение сайтов для взрослых по ночам. Посещение высших учебных заведений. Обсуждение последних сплетен с друзьями за кружкой пива. Обсуждение твоих поверхностных микозов на левой пятке с лечащим врачам. И хобби. Вышивание бисером. Рисование на заборе посредством баллончика с краской. Сочинение нелепых стихов в свободное от преподавания время. Коллекционирование любовников и любовниц… Всё, что угодно. Лишь бы не чувствовать бессмысленность существования.
Кофе с молоком и взгляд на непогоду с высока…
С высоты пятиэтажного дома.
Внезапное воспоминание: свет фар проезжающей мимо иномарки подсветил бурлящую от крупных капель лужу, делая её огненной. Красиво.
Это было вчера.
Серый город отдавал безысходностью. Нуаром. И выхлопными газами. В отсутствии транспортных средств, – хотя бы в поле зрения, – вполне сошло бы за постапокалипсис. А так – нуар.
Я вошёл в подъезд. Пока поднимался съел два творожных сырка, купленных в магазине возле дома. Длительное хранение в холодильной камере сделало их твёрдыми, да только мне плевать на это. У меня в желудке ничего не было, кроме кофе утром да сладкого чая ближе к обеду. Поднялся – принял ванну. Поел борща.
Вчера был четверг, сегодня – пятница. Дождь льёт второй день. На собственной шкуре убедился, что за ним лучше наблюдать, сидя в тёплом и уютном доме, перед камином, укрываясь тёплым пледом и попивая вино, но это как получится. На деле можно обойтись уютным домом. Со всеми предлагающимися. Включая кофе с молоком и сирень.
Я зажмуриваюсь. Калейдоскоп перед глазами пляшет в такт с классической музыкой. Запрокидываю голову назад, и затылок встречает мягкую спинку дивана. Расслабляюсь. Получается даже вздремнуть.
До тех пор, пока в дверь не позвонили.
Кто это? Мне интересно (нет).
Сквозь дверной глазок вижу девушку.
С чёрных волос стекает вода.
Голубая лента – коса.
Пальто серого цвета.
Её имя – Татьяна.
Она училась в параллельном классе и по слухам питала ко мне некую симпатию. Даже написала для с меня портрет, который по-прежнему висит в нашем зале. Один раз я пригласил её в кино. Вот и всё. Она поступила в художественный колледж, я – в медицинский… университет. Так разошлись пути. Спустя четыре года Таня стоит на моём пороге. Ни капли не изменилась. Разве что черты лица стали резче. И немного подросла.
Впускаю…
Мы ехали в автобусе. Она сидела, а я стоял рядом. Обсуждали фильм. И не только.
– Какой художник тебе больше всего нравится? – спрашивала Таня.
Я, пожимая плечами, называл Васнецова и Айвазовского, потому что любил реализм и море. В настоящее время мне нравится всякая дребедень типа экспрессионизма, сюрреализма и постмодернизма, но тогда мои ноги были прочнее прикованы к земле.
Таня кивала.
Мы проезжали клумбу разных цветов тюльпанов, расположенную в центре кругового движения.
И тогда она произнесла задумчиво:
– Цветы цветут, потому что не верят в смерть.
Запомнил это навсегда…
Я впускаю уже не совсем ту девушку, которую знал: воздушная художница. Словно на пороге стоит другая. Кожа бледнее, бёдра шире, волосы длиннее. И стала она более худой.
– Меня собираются отчислять, – произносит Таня, вешая пальто.
– За что? – спрашиваю.
– За драку.
Мы сидим на диване в зале и пьём чай. Разворачивая конфету, Таня замечает висящий над нами портрет в её исполнении и признаёт, что за эти годы не нарисовала ничего лучше. Она откусывает часть конфеты, дабы узнать, какая у неё начинка. На девушке надета чёрная рубашка с мелкими якорями белого цвета. Удовлетворившись внутренним содержанием, кладёт оставшуюся часть кондитерского изделия в рот, жуёт, причмокивая, и запивает. Зелёный чай, заваренный во френч-прессе. Драные джинсы на её коленях. Я говорю, что френч-пресс изобретён во Франции изначально для кофе. Изящная штука. Потому что выжимать из чайного пакетика последние соки посредством ложки – не комильфо.
– Сволочи эти французы, между нами говоря, – заключает Таня.
– Так с кем ты подралась? – спрашиваю я.
Отвечает так:
– Одна овца на мою подругу наехала.
– Было за что?
– Просто у неё месячные.
– У овцы или у подруги?
Она закатывается смехом.
– У овцы.
За короткое время нахождения в моей квартире Таня успевает предстать и быдловатой особой, и человеком, которому не безразлична честь близкого человека. Шрёдингер курит в сторонке со своим котом.
– Личико-то ей я хорошо подправила. Особенно нос.
Киваю:
– Да, если тебя исключать собрались.
– Плевать. Тут можно курить?
– Лучше на балконе…
И вот мы стоим на балконе и занимаемся курением. Она – активным, я – пассивным. Солнце, решившее почтить нас, грешников, своим присутствием в связи с окончанием дождя, освещает двор, игрушечные машинки, дома, детскую площадку и маленьких людей, взятых в кавычки. Дым струится к солнцу.
– Помнишь Козлову? Ну, Галя Козлова. Она со мной в одном кассе училась. Никогда не были подругами. Поступили в один колледж. В одну группу. Ну, так вот: она загуляла и залетела.
Образ утончённой художницы, которую я знал в школьные годы, разрушается буквально на глазах.
Таня продолжает:
– И вот самый сок: ей ещё восемнадцати-то не было. А ему жениться пришлось.
Интересно (нет)…
Прилетел голубь. На одну из металлических перекладин, между которых натянуты верёвки для сушки белья. Смотрит на нас, слушает, но вскоре улетает. Смотрю ему в след. Ему тоже не интересно.
Она делает затяжку и пускает кольца. Стряхивает, и пепел падает вниз. Там ему и место.
– Почему ты не куришь? – спрашивает.
Я пожимаю плечами:
– Не нравится. Встречный вопрос. Почему ты куришь?
Она, выдыхая дым изо рта, задумчиво смотрит вдаль. Несколько секунд.
И говорит:
– Чтобы жизнь мёдом не казалась.
– Хорошо.
– И как дополнение сквозь дым виден мир как он есть.
– Скажи это лёгким своим.
– Они не против. Как и мозг. Жизнь – слишком паршивая вещь, мой друг. Слишком. В любом случае, нам всем умирать.
Сейчас бы философствовать…
Молчание.
Она продолжает вдыхать испарения никотина. Я смотрю с высоты пятиэтажного дома вниз. Туда же падет и пепел.
Дух сигареты сейчас путешествует, оседлав порывистый ветер, а её тело – лишь с одной стороны обугленный фильтр – падает вниз с балкона, с высоты пятиэтажного дома. Девушка докуривает, и мы возвращаемся в дом.
Вдруг Таня интересуется:
– У тебя есть машина? Помню, как ты на права учился.
– Есть права, но не машина, – отвечаю.
– Мне нужен водитель. Дело есть одно. Ты в доле будешь.
Сдаётся мне, именно это стало причиной визита. Неожиданного, словно снег в начале августа.
Интерес взял верх над здравым смыслом.
Я соглашаюсь.
Мы едем в машине, которую Таня взяла на прокат. Какая-то чёрная иномарка. Не разбираюсь. Моего скудного опыта в этом вопросе с лихвой хватает на то, чтобы отличить «Хонду» от «BMW». Но это не то и не другое. Никогда не видел такой эмблемы.
Я рулю. Сосредоточенно слежу за дорогой, а рядом Таня говорит о чём-то.
Мы проезжаем мимо побережья…
«Я хорошо вожу?»
«Ты заметил ту обалденную блондинку, идущую вдоль дороги?»
«Нет»
«Тогда плохо ты водишь» – произошёл однажды диалог между мной и инструктором по вождению…
Я рулю и параллельно любуюсь морем.
Вчера. На месте в хвосте автобуса наблюдал. Сквозь окно – снаружи промокшее от дождя, а внутри запотевшее – море было серым. Холодным. Неприветливым. Совсем как у Гончарова в «Обломове». Но сейчас: солнце отражается в каждом изгибе бирюзовой водной глади. Оно манит и зовёт. Жаль не сезон.
– Поверни здесь, – говорит Таня.
Я сбавляю скорость и аккуратно вхожу в поворот.
Бросаю последний взгляд на океан.
Прощай, море.
Здравствуйте, гаражи.
Они располагаются в несколько кривых рядов, в один из которых мы въезжаем.
Таня командует:
– Стой.
Я плавно давлю на педаль тормоза, и машина постепенно замедляет ход до полной своей остановки.
Она говорит «жди». А сама выходит и направляется к одному из гаражей и исчезает внутри, перед этим открыв его.
Этот ряд оканчивается тупиком в виде огромного, заржавевшего куска металлической пластины. На нём, наверное, была надпись, призывающая не мусорить, но теперь – видны лишь невнятные буквы.
Девушка выходит. Она проходит половину пути, и лишь тогда я замечаю, что в руках у неё два пистолета, держатся ею на манер классических вестернов. Меня бросает в жар, а по спине – мороз. (Странное ощущение.) Не люблю людей с огнестрельным оружием. По одному в руку. Особенно по одному в руку… Она протягивает мне один из пистолетов, после чего садится на своё место и объявляет:
– Ждём клиента. Ты будешь прикрывать отсюда.
Она извлекает из сумочки два пакета с белым порошком. Мнёт между пальцев.
– Кокаин? – спрашиваю.
Кивок в ответ.
И зачем я согласился? Кто меня за язык тянул в том момент? Воображение живо рисует пару мёртвых тел в луже крови и репортаж в вечерних новостях. Слёзы моих родителей, склонившихся над трупом в морге. Печально. Но я успел попрощаться с морем. И это успокаивает.
Прошу Таню достать пачку сухарей из бардачка…
Пути назад нет.
Ненавижу ждать. Наверное, потому что это единственное, что я делаю в своей жизни. Жду нового года. Жду лета. Жду пасмурной погоды, чтобы солнце меньше пекло. Жду ясной погоды, так как надоел уже «этот дождь». Жду перемен. Жду стипендию. Жду чуда. Жду смерти.
Ожидаю, что произойдёт что-то.
Я ожидаю, что случится что-то.
Время идёт. Минута за минутой. Они приходят с востока, идут мимо, корча тебе рожи и показывая языки, а после уходят прочь, на запад. И не возвращаются. Никогда.
Таня то задумчиво смотрит на пакеты, то с оживлённым интересом озирается по сторонам. Прошлый образ интересного и творческого человека разрушен о суровый гранит реальности. Кто она? Криминальный авторитет или жертва обстоятельств?
А реальность – дерьмо.
И я говорю:
– Если бы меня выкинули из института, то пришлось, скорее всего, идти в армию.
– Ты же в университете, если верить аббревиатуре.
– Не придирайся к словам.
– Я не уживалась в коллективе. До такой степени не уживалась, что в один прекрасный день эти сучки подкараулили меня в туалете и избили. Так что я рада, что ухожу.
Повисло молчание. Долгу смотрю на белый порошок.
– Ты бы убрала это в бардачок, а то мало ли что.
Недолго думая, она так и сделала.
Минута за минутой…
– Они приехали, – объявляет Таня.
Я вздрагиваю, будто от оцепенения, смотрю в зеркало заднего вида, на подъезжающую белую машину, которая вскоре паркуется в некотором отдалении от нас. И оттуда выходят два субъекта, идеально дополняющие друг друга.
Тарапунька и Штепсель.
Весельчак У и Крыс.
Тимон и Пумба.
С-3PO и R2-D2.
Придумайте здесь образы других двух персонажей: высокого и низкого…
Назовём их Толстый и Тонкий. Они вышли и остановились почти посередине расстояния между нашим транспортом. Стоят и ждут.
– Жди.
И Таня выходит и демонстрирует товар на вытянутых руках. Толстый кивает, они втроём подходят к их автомобилю. Что там происходит? Мне остаётся только гадать об этом. И я жду по завету уходящей девушки по имени Таня. Пистолет наготове. Задумчиво смотрю на него, вращая в пальцах. Что там происходит? Должно быть, они используют весы, обсуждают детали. Смотрю то на пистолет, то на окружающий мир. Так, это дуло, а это мушка… целюсь в дерево, расположенное ближе других, им оказывается берёза. Берёза на мушке. Бэнг – и пуля летит к цели. Из ствола в ствол. Армейский способ забора берёзового сока? Сок с содержанием свинца… конечно, я так не делаю, а продолжаю вертеть оружие. Оно на предохранителе? Да. Ничего себе не отстрелю… ветер раскачивает ту самую берёзу и её соседей, а в сердце зреет тревога. Интересно, берёзы могут испытывать тревогу? То чувство, что мешает жить легко и радостно… Пулю в висок – и никаких чувств, никаких проблем. Думают ли деревья о самоубийстве? Мы можем передвигаться в пространстве, выбирая для себя условия лучше, а они-то этой возможности лишены. Свыше ста лет на одном месте. Идеальная почва для суицидальных мыслей. Мечтают ли они о внезапном ударе молнии во время грозы или о топоре дровосека?
Таня показывается из-за машины. И идёт к своей…
Это происходит быстро.
Я перевожу взгляд с собственного трупа на Таню. Та стоит позади, прозрачная ровно настолько, чтобы, посмотрев чуть дольше, чем обычно, увидеть сквозь её тело зелёную дверцу гаража за спиной. Её труп лежит в нескольких шагах от моего. Лицом в грунт. Этим мы отличаемся – мои расширенные зрачки устремлены в небо. Таня плачет за спиной, я смотрю на свои ладони, сквозь них видно камни на дороге, что стелется под ногами.
И машину угнали…
– Что делать? – дрожащем голосом интересуется девушка.
Я медленно курсирую взором между нашими телами, лежащими в багровых лужах, с дырочками в головах.
Я знаю.
Люди, в основном, мужчины, чьи машины хранят внутри себя эти гаражи, невозмутимыми взглядами осматривают два тела и спокойно проходят мимо. Один неравнодушный даже вызвал полицию.
– Почему они не видят нас? – спрашивает Таня.
Я не знаю.
– Что дальше, – Таня не хотела униматься.
Не знаю…
– Почему «не знаю» твоё любимое слово?
Вслух озвучиваю свои мысли?
Таня говорит:
– Нет, я их слышу.
– Каким образом?
– Не знаю.
Прислушиваюсь. И слышу её мыли. Сотни вопросов «зачем» и столько же упоминаний господа нашего Бога. Она, оказывается, очень религиозна…
Полицейские приехали. Они бегло осмотрели место преступления, затем приступили к допросу свидетелей. Нас они не замечают.
– Сволочи со сволочной начинкой! – кричит девушка.
Нет реакции.
Она подбегает к ним и пытается нанести удар одному из копов, но рука проваливается в него.
Нет реакции.
Вспоминаю фильм с названием «Приведение». Месяцы тренировок, прежде чем главный герой научился перемещать предметы…
Говорю:
– Таня, пойдём отсюда!
И она соглашается.
Идём по обочине и безучастно взираем на кровоток автострады. Никто не обращает внимания на полупрозрачную пару. Может, это к лучшему… Я пытаюсь поднять с земли деформированную банку из алюминия. Нужно перенаправить энергию от сердца к кончикам пальцев. Ну, хотя бы пошевелить. Безуспешно. Девушка смеётся.
– Голливудских фильмов насмотрелся? Энергия от сердца? Чушь всё это!
Прекращаю пытаться. Голливуд подвёл. Но фильм хороший. Мы продолжаем идти вдоль дороги. Этот город когда-нибудь кончится? Идём мы долго, но усталости не чувствуем. Плюсы быть мёртвым… Вдруг Таня прыгает на проезжающий мимо грузовик. Я успеваю схватить руку. Голова тонет в глубине кабины, не причиняя неудобств ни той, ни другой стороне. Грузовик спокойно проезжает, и я вижу, как водитель, смеясь, что-то говорит пассажиру. Они не узнают. Рывок – и девушка оказывается подле меня.
– Почему я не могу умереть заново? – кричит она, – Я не чувствую ни боли, ни усталости, и меня это пугает.
– Ты привыкнешь, – говорю, – Я уже привык.
– Я слышала твои мысли. Ты что влюбился?!
– Теперь это не важно…
И она обнимает меня. Чистая и вечная любовь? Призрачная любовь? Нет ни времени, ни боли. Одна любовь. До гроба.
Мы прошли довольно большое расстояние, когда увидели аварию, коих повидали много на этом отрезке пути. Люди становились призраками, выходя из своих тел, видели нас и либо рассеивались, либо начинали путь, как и мы. Но именно эта авария привлекла наше внимание. Наша машина, которую угнал Толстый, врезалась в другую, а та – в Тонкого. Жалко промежуточное звено, потому что они ни в чём не виноваты. Я бы хотел, чтобы это случилось без посредников… Они увидели нас. Тонкий перекрестился…
Мы начинаем рассеиваться…