Польские интонации Фредерика Шопена преломляются в музыке Аренского и Скрябина.
Музыкальный стиль Прокофьева возникает под непосредственным влиянием музыки Глазунова, хотя это на первый взгляд не заметно .
В «Благородных и Сентиментальных вальсах» Равеля звучит романтизм, завуалированный экспрессионистическими красками. Это сближает Равеля с александром Скрябиным.
Фантазия для фортепиано с оркестром на темы Рябинина Аренского предвосхищает многие характерные черты музыки его ученика Сергея Рахманинова.
Скромная музыка Симфонических размышлений Евгения Светланова выгодно отличается от холодного конструктивизма Щедрина и декоративной красочности Канчели.
Камиль Сен-Санс и Александр Глазунов – два столпа безмятежности.
Сергей Прокофьев мелодически щедр и виртуозен, как жизнерадостный Россини.
Если Сергея Прокофьева сопоставляют с Маяковским, то Дмитрия Шостаковича нужно соотносить с Пастернаком.
Будь Сергей Танеев гением, в России появился бы Иоганн Себастьян Бах!
Пауль Хиндемит – мастер перелицовывать музыку других композиторов . Надо изрядно постараться, чтобы из Вебера сделать оркестровое чудо-юдо!
Произведения Джона Филда – бледное отражение музыки Вольфганга Амадея Моцарта.
Джон Филд – северный Моцарт, чья простая и ясная музыка приятна на слух.
Муцио Клементи, Иоганн Гуммель, Джон Филд – творцы блестящей фортепианной музыки.
Пётр Чайковский воспринимает от учителя Антона Григорьевича Рубинштейна два замечательных качества: профессиональную выучку и мелодизм.
Талант и гений – в таком соотношении находятся Антон Рубинштейн и его ученик Пётр Ильич Чайковский.
Зигфрид Ден – учитель Михаила Глинки и Антона Рубинштейна – учителя Петра Чайковского. Так что Немец Зигфрид Ден – музыкальный отец и дедушка двух русских гениев!
Чтобы быть гением, недостаточно обладать композиторской техникой письма. Ею владеют и Сезар Франк , и Сергей Танеев, но – гении ли они?
По мастерству Сезар Франк сопоставим с Петром Чайковским, но по гениальности они - несравнимы.
Пётр Чайковский и Сергей Прокофьев – два величайших гения и два величайших труженика!
Никто из русских композиторов так интенсивно не работает, как Чайковский, Прокофьев и Шостакович. Не случайно именно они становятся всемирно известными композиторами.
Вивальди, Моцарт, Шопен – абсолютные гении.
Ян Зелёнка – чешский Моцарт.
Георгий Дмитриев принадлежит к мусоргско-свиридовской музыкальной школе.
Борис Чайковский – тот же Шостакович, только окрашенный в позитивные тона.
Борис Чайковский – нравственный Шостакович.
Прежде, чем появляется эпизод «нашествия» в Седьмой симфонии Д. Шостаковича, Александр Мосолов пишет «Завод», Владимир Задерацкий – ещё один «Завод», а Сергей Прокофьев – Вторую симфонию. Во всех четырёх произведениях механистическая музыка.
Существует прямая музыкальная связь между Скрябиным и Николаем Рославцем, Николаем Мясковским, Александром Мосоловым и Сергеем Прокофьевым . Символизм и экспрессионизм их музыки постепенно перерождается в традиционный реализм.
Артюр Оннегер пишет жизнеутверждающую музыку. В этом отношении он сподвижник Сергея Прокофьева.
Нельзя сказать, что советский композитор Николай Мясковский не испытывает влияние Скрябина. В Десятой симфонии написанной им в 1927 году, явно присутствует скрябинская экспрессия.
Между «светлыми» композиторами Скрябиным и Прокофьевым стоят «тёмные» композиторы – Стравинский, Мясковский, Шимановский, между русскими творцами музыки – польские.
Наблюдается преемственность в сочинении кларнетовой музыки между Карлом Стамицем, Вольфгангом Моцартом и Карлом Вебером. Кларнет в их музыке неизменно яркий и блестящий.
Непосредственным предшественником Арнольда Шёнберга в « декламационном пении является немецкий композитор Энгельберт Хумпердинк.
Валерий Кикта – южнорусский Садко, в отличие от северного Садко – Николая Римского-Корсакова.
В опере-оратории «Святитель Ермаген» Георгия Дмитриева больше помпезности, нежели истинного патриотизма. Похвально только то, что композитор продолжает оперные традиции Модеста Петровича Мусоргского.
На музыке Белы Бартока и Николая Мясковского лежит печать аморфного экспрессионизма.
Созерцание золотой осени Глазунова восходит к созерцанию холодных перистых облаков в музыке его ученика Артура Лурье.
Начинается Артур Лурье от поэтической музыки Владимира Ребикова, однако в новаторстве он идёт дальше своего предшественника.
Лапидарность и рельефность музыки характерны двум венгерским композиторам – Дьёрдю Лигети и Дьёрдю Куртагу.
Сдержанного мело-декламационного Монтеверди сменяет исключительно эмоциональный Жан-Батист Люлли.
От залива вагнеровской музыки отделяется сероводородный лиман Рихарда Штрауса, который, впрочем, целебен для больных телом и душой.
На перекрёстке дорог русской музыки Глазунов иной раз предстаёт как задумчивый Пётр Чайковский и сказочно-фантастический Николай Римский-Корсаков.
Если дирижёр почувствует разницу между музыкой золотой осени Александра Глазунова и музыкой осеннего ненастья Дмитрия Шостаковича, можно не сомневаться, что у него тонкий эстетический вкус.
Русский по духу симфонизм Александра Глазунова перевоплощается в вокально-хоровую музыку Георгия Свиридова.
Дебюсси созерцает мир, Мессиан – Бога, сотворившего мир.
Оперная тетралогия Вагнера – это вышедшая из берегов Девятая симфония Бетховена!
Вагнер – один из тех композиторов, кто обладает величием духа! Рядом с ним можно поставить только Баха и Бетховена.
Глюк даёт второе дыхание опере, Вагнер поднимает её на такую высоту, где уже трудно дышать!
Молодой Вагнер испытывает «священный трепет восторга» перед музыкой Бетховена и Вебера. Великие немецкие композиторы становятся главными опорами для его оперной реформы.
Вагнер, Брукнер, Малер – титаны духа в музыкальном искусстве.
Насколько Михаэль Гайдн безоблачен в опере, настолько его ученик Карл Мария Вебер – трагедиен.
Вебер переплавляет красоту Моцарта и волю Бетховена в качественно новое содержание, а именно – в немецкий национальный дух!
Вебер – подъёмный мост при въезде в оперный замок Вагнера.
Вебер – надежда немецкой музыки, Вагнер – её торжество.
Вебер и Глинка способствуют пробуждению национального духа своего народа. После их оперных шедевров немцы и русские начинают иначе смотреть на самих себя.
Музыка Дариюса Мийо и Карла Орфа гипнотизирует магией ритма.
В русской музыке Антон Рубинштейн – сервантовский Дон Кихот, его ученик Пётр Чайковский – шекспировский Гамлет.
В композиторе Дмитрии Шостаковиче сосуществуют два лица: симфонист бетховенского масштаба и пацан, бегающий вприпрыжку.
Игорь Стравинский обновляет музыку, Сергей Прокофьев – жизнь!
Божественным даром красоты обладают только три композитора – Моцарт, Беллини, Шопен.
Одухотворённо, с затаённой грустью звучит лирика Яна Сибелиуса и Сергея Рахманинова: эти благородные лебеди классической музыки прощаются с жизнью.
Альбан Берг и Дмитрий Шостакович пишут музыку желчью.
Оперные арии Верди напевает простой народ, арию Пуччини нелегко спеть даже музыканту-профессионалу.
Небесная чистота свиридовской музыки уже присутствует в печальной, но светлой лирике позднего Сергея Рахманинова.
Белые лебеди Георгия Свиридова поднимаются в небо с чистых озёр рахманиновской музыки.