Голубые канарейки
Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения случайны.
Центральная Россия. Начало 2000-тысячных
Предисловие
В небе летел самолёт. Уходящее за горизонт солнце отражалось на его фюзеляже. Казалось, он летел прямо к нему. Это хорошо было видно даже на такой высоте. Вслед за солнцем латунной змейкой уползала река. Друзья-коллеги думали о наступающей осени. Вечера уже были прохладными. А ещё думалось, что бы с ними сделала родина, узнай она про их дела. Конфискация имущества, тюрьма, а может, даже и вышка. Они понимали, на что шли. Под ногами граждан супердержавы непрерывно циркулируют жизненно важные артерии. От них так много зависит, что кажется, эти артерии перекачивают будущее как раз туда, куда летит самолёт.
Друзья были молоды, а потому полны мечтаний. Но мечты их в каком-то месте разошлись с обещанным им с трибун счастьем. Счастливое будущее и их мечты пошли разными путями. Оба друга - комсомольцы, оба прошли армию, один на флоте, другой на границе. Кроме блика заходящего солнца, в их глазах отражалось что-то ещё. Это была гарантия благополучия, которую не выдаст ни один банк.
Свои дела друзья считали, по меньшей мере, подвигом. Им безразличен был мямлющий генсек и вся эта утопия, царившая от Бреста до Владивостока. Солнце уходило освещать Европу, а СССР накрывала мгла. Топливо сейчас ничего не стоит, его сливают в канаву. Чего ещё ожидать от такой щедрой страны, как ни её гибели? Зато благодаря им, прагматичным и сильным, их дети и, может быть, внуки всегда будут обеспечены хлебом и маслом. Придёт время, когда оживлённые просёлочные улицы, по которым едет сейчас уазик, исчезнут, а брошенные дома с выбитыми окнами будут наводить страх. Но это потом, а сейчас уазик тормозит, пропуская стадо коров, и запах парного молока, смешанный с пылью, проникает внутрь кабины. Интересно, в будущем от всего этого останется только уазик. И будет выглядеть точно так же, как и сейчас, в настоящем, в 1979 году.
- Ну, наконец-то, - сказал один из друзей, тот, что за рулём, когда сквозь рассеивающуюся пыль снова показалась дорога. – Знаешь, а стадо большое.
- Большая деревня, - пояснил второй.
Свои дела друзья почти никогда не обсуждали. Всё делали молча, понимая друг друга с полужеста. Казалось, они не желали, чтобы их слышал даже воздух.
- Купить бы здесь дом, - продолжал сидящий за рулём, - а в погребе…
- Глупо. Пока дети рождаются, деревни строятся – дома дорогие. А те, кто родится сейчас, в город уедут. Лет эдак через сорок здесь никого не будет.
И, помолчав, добавил:
- Даже собак.
-Да-а-а, - вздохнул водитель. - Не достроим мы коммунизм.
- А СССР останется?
- Да разбегутся все по домам.
- Главное, чтобы войны не случилось.
- А топливо будет всегда в цене. Без него ни коммунизм, ни капитализм не построить.
Через тридцать лет у одного из них будет прозвище «Дедушка», а у другого - «Бом-бом». А сейчас они молодые и весёлые комсомольцы-авантюристы.
Глава 1. Алик – житель «Планеты»
Обладать обаятельной улыбкой – поистине, Божий дар. Я ничего нового не открою, сказав, что она делает человека красивым. Улыбка способна открывать двери и сердца. Если у вас такая улыбка, можно считать, полдела сделано даже с печатью неудачи на судьбе.
Алик обладал очаровательнейшей улыбкой. А ещё у него был длинный, но не портящий лицо нос, над которым сходились выразительные брови. Когда он улыбался, лицо становилось милым и чуть-чуть смешным. Я рассказываю это к тому, что Алика несправедливо считали ловеласом. Ведь он работал в магазине, а там, можно сказать, одни женщины. Среди молодняка, приходившего на кассы, текучка кадров была достаточной для обновления ощущений. Торговый колледж выпускал в свет замечательные кадры. И общительный охранник Алик не скучал на работе.
В его воображении не имели места штампы женской внешности, наиболее приемлемые ему. Просто обладателю красивой улыбки тоже нравились улыбки и лёгкость в общении. Его улыбка вызывала у дам выброс гормонов, а главное – доверие. Улыбка творила волшебство. Те дамы, которые значительно старше Алика, видели в нём сыночка, хотели всё показать ему и всему научить. Они даже ухаживали за ним, проявляя заботу. Ровесницы видели в нём друга-товарища, делились интимными секретами и проблемами. А которые помладше просто желали его внимания. Добрый по натуре Алик многим не мог отказать.
Часто над новенькими работницами подшучивали, объясняя, что по старинной традиции нужно пройти обряд посвящения, переспав с грузчиком. И не одна, не одна! просила заменить грузчика охранником Аликом. Факт. В общем, Тихоныч, начальник охраны, не беспочвенно ежедневно промывал мозги ему на разводе.
А вот и Алик. На работу к семи, в семь пятнадцать развод. Обязательное напоминание правил пожарной безопасности: как отключать рубильник, как пользоваться огнетушителем и пожарным гидрантом. Во второй части развода внимание Тихоныча переключается на Алика:
- Алик, кончай развлекаться и начинай работать. Я понимаю, ты учишься в институте, и быть охранником – явление для тебя временное. Учти, работать надо на любой работе. Не отвлекай кассиров. Ты мешаешь им. У этих девчонок и без того косяк на косяке. Потом им получать от заведующей. А по телефону будешь болтать – отберу. И вообще, не прекратишь фигней заниматься - буду разговаривать о твоём депремировании.
Тихоныч - в прошлом военный врач, человек интеллигентный и строгий как начальник. Он сам улыбался, когда видел, что Алику кто-нибудь из работниц, подкравшись сзади, закрывал ладонями глаза или щипал за бок. Но ему нужно было следить за дисциплиной своих подчиненных.
- Надеюсь, до тебя дошло, - продолжил Тихоныч.
- Василий Тихоныч, обещаю, что больше делать так не буду. Честно, - ответил Алик и сделал грустное лицо.
- Я устал это слушать. И очень бы хотел думать, что ты на сей раз говоришь правду. У меня все. Идите работать. Вадим, - обратился к одному из охранников, - в девять машина с живой рыбой подъедет, ты на рампе.
- Понял, - ответил тот.
Все разошлись по местам.
В восемь охрана включает на зал музыку, магазин открывается, и «Планета» оживает. Суть работы охранника - шнырять по залу и за всеми следить. С опытом работы начинаешь угадывать намерения покупателей, а многих знаешь в лицо. До десяти обычно все ровно и спокойно, число покупателей растет. Вот грузчики приволокли в тазах карпа. Над гигантским аквариумом появилась бирка «Карп средний. Цена за кг». Звонит телефон, Алик, как воришка, оглядывается по сторонам и снимает трубку.
- Алло.
- Привет. Есть «Рено», 1000 $.
- Погоди, я сейчас не могу говорить, работаю. Я тебе в перерыве перезвоню.
- Подваренная, конечно. Объем 1.7 бензин, 1989 года.
- Я понял. Все. Давай потом, - и спрятал телефон в карман.
- Привет, племяш, - послышалось сзади.
- О, привет, дядя Юра.
- Как дела?
- Нормально. Машину вот собираюсь купить. «Рено», 89 года, 1.7 бензин.
- Старушка. Там ничего живого. Это же француз. Нахера тебе этот чермет?
- Ну так по средствам живем. Ладно, дядя Юра, мне тут прошвырнуться надо. Ты извини.
- Я сюда надолго. День рождения.
- О, поздравляю!
-Да не у меня. У меня же в апреле. Ты забыл?
- Обязательно позвоню, поздравлю. Привет передайте.
И Алик скрылся за стеллажами. Все, вроде, спокойно, но в молочном отделе он приметил вдруг знакомого персонажа и сразу же сигнализировал по рации:
- У нас гости.
- Горбунков? – уточнили там.
- Да.
Горбунков – головная боль магазина. Если иные покупатели заинтересованы в свежих продуктах, то Горбунков - в просроченных . Он набирал их, съедал, а затем бежал в поликлинику и санстанцию с чеками. Вот такой «воин света». Но не обольщайтесь, что Горбунков, в прямом смысле не щадя живота своего, борется за интересы потребителя. Ни одно доброе дело на земле не делается бескорыстно. Пока Горбунков выбирал себе отраву, на выходе из магазина его уже ждала завсекцией с замечательным балыком и бутылкой коньяка. Так что «воин света» - всего лишь мелкий шантажист. И сегодня также произошел обмен бутылки йогурта, ста пятидесяти граммов «Пошехонского» сыра на приятный ужин при свечах: вот коньяк – вот йогурт. Из рук в руки. Ни тебе «здравствуйте», ни тебе «до свидания», все просто: то на то – и обе стороны разошлись по своим делам.
Как известно, на работе время тянется. Пока кто-то из охраны в зале, остальные в комнате отдыха.
- Аличек, в обед подойди ко мне, - сказала тетя из кулинарии. – Я тебя угощу.
- Спасибо.
- Алик, у меня с аппаратом что-то, подойди, пожалуйста.
У новой девочки на кассе сломался то ли терминал, то ли сам кассовый аппарат, и Алик отправился туда. «Чмок - чмок», - кто-то из девчонок отвесил Алику по пути. А ещё он краем глаза обратил внимание на двух покупателей, не взявших корзины на входе.
- Так, Саня, видишь вот того мужика, проследи за ним. А я, как справлюсь, за тем пойду.
- Эх ты… - улыбаясь растерянной девчонке, сказал Алик, после того, как поправил катушку с лентой в кассовом аппарате.
- Спасибки, - ответила ему девочка, отправив воздушный поцелуй.
Первый мужик, за которым следил Алик, шел прямо в рыбный отдел, пихая и расталкивая всех, как будто впереди его ждало северное сияние. Целью устремлений оказался аквариум с карпами. Мужчина одет был в джинсы, коричневый длинный плащ, под которым видна была ярко-красная майка с изображением мистера Ч. Он остановился напротив карпов и застыл со взглядом ихтиолога. Даже опытному охраннику совершенно невозможно было предугадать, что же будет дальше. Может, мистеру Ч. хотелось рыбы. Так чего корзину не захватил? А может, так просто, поглазеть пришел? Ну, как в океанариуме. Алик стоял в сторонке. Мужчина продолжал пялиться на задыхающихся рыб, те тоже уставились на него и как будто что-то ему нашептывали. И тут произошло невероятное. Да так быстро, что не только Алика, но и всех остальных увиденное заставило застыть на месте. Мужик схватил поднявшегося к поверхности карпа, откусил ему бошку и стремглав бросился к выходу. Вода в аквариуме стала красной. Оцепеневшие рыбы провожали вытаращенными глазами опускающееся на дно тело соплеменника. Никто не пытался стать на пути беглеца. Был слышен женский визг, крики и еще какой-то шум. Алик уставился на рыбью голову, валяющуюся на полу.
- Ой, боже мой! – кричали проходящие мимо женщины.
И тут по рации:
- Алик, ты где?
- Я в рыбном.
- Подгребай к бухлу, тут интересно.
- Я думаю, у меня здесь не менее интересно. Ладно, сейчас.
Саня, парень рослый и крепкий, держал за шиворот второго мужика. Тот улыбался и не оказывал никакого сопротивления.
- Прикинь, - начал Саня, - схватил бутылку вина и тут же ее выхлебал. Что делаем?
- Что делаем? Известно что, зовем Савельевну (завсекцией).
И что поделать, в самом деле? Алик смотрел в глаза захмелевшего мужика и читал: «Простите. Православные мы. Нет у нас нихрена». Верно, плохо было мужику и страшно, гораздо страшнее, чем сейчас. Он совершил в каком-то роде подвиг: спас человека, пускай даже самого себя. А теперь, как говорится, делайте со мной что хотите. Савельевна орала, не выбирая слов. Думаю, что глотатель вина вряд ли знал о существующем проценте списания в зале самообслуживания. Короче, покричали, поругали и Алика попросили вывести воришку вон.
- Ну ты, мужик, даешь, - улыбаясь говорил по пути Алик. – Вы что сговорились?
- С кем? – спросил спасенный православный.
- Да тут один мужик в рыбном бошку карпу откусил.
- Не-е, это не моя тема.
- Что, так хреново было?
- Да вообще, думал, кони двину, - говорил мужик, очарованный улыбкой Алика, а сам думал: - Если бы тот, другой, так, наверное, через зал за шиворот бы проволок. А этот как ни в чем не бывало до дверей проводит.
- Ладно, удачи тебе, - сказал на прощание Алик и похлопал мужика по плечу.
- Спасибо, - поблагодарил тот.
- Эй, погоди! – неожиданно окликнул Алик. – На вот тебе, должно хватить.
- Спасибо, спасибо.
- Только больше так не делай, в милицию попадешь.
- Постараюсь.
Алик достал сигарету и закурил. Вот денек так денек. А главное, и одет же мужик прилично, не бомж.
- О, опять ты, племяш! – сказал подошедший сзади дядя, волоча в руках пакеты, доверху набитые продуктами к столу. – Дай прикурю. Зажигалку сунул куда-то, не могу найти.
И вот в этот самый момент прикуривания из дырявого дядиного кармана штанов вывалилась шоколадка. Алик с укором посмотрел в дядины глаза, мол, и ты туда же. И, затушив свою сигарету, молча вернулся обратно.
Алик работал в большом супермаркете «Планета», и жизнь сейчас в нем кипела вовсю. Охранники не самые жалуемые люди на «Планете», но Алик – исключение, потому находился поодаль иерархической пирамиды. Самую нижнюю ее ступень занимают сборщики картона, следующую – уборщицы, третью делят продавцы и грузчики, в отличие от охраны всегда любимые и накормленные за их ратный труд. Четвертую ступень занимает кухня. Пятую - так называемые полублатные операторы, работники с накладными, штрихкодами и ценниками. На шестой ступени - завсекциями, которые следят за порядком выставленных товаров, чистотой и налаживают дипломатические отношения с такими клиентами, как Горбунков. Седьмая ступень – старшая смены. А на восьмой, самой верхней, завмагазином.
Среди работников магазина встречаются чудаки не меньшие, чем среди покупателей. К примеру, Света «Говноед» или Аня «Анорексия». Сейчас Алик, идя в комнату охраны на перерыв, видит Анечку в кулинарии.
- Взвести вот этого салата тридцать граммов.
Тридцать граммов, не тридцать пять, а именно тридцать, ведь пять граммов лишние. Может, Аня и не дура вовсе. Однако худоба и вечное головокружение глупили ее. Естественно, что над ней все подшучивали. Да, кстати, и как взвесить тридцать граммов салата из свеклы? А никак: плюх в тарелку – приятного аппетита. Алик же всегда говорил ей комплименты и улыбался. Она нравилась ему, потому что не была злой, в отличие от многих известных ему худеющих.
Света «Говноед» в торговле работала очень долго, и лет ей не мало – пятьдесят один. Женщина вполне в своем уме и не нищая, но одолеваемая страстью собирать и есть всякую дрянь. И сейчас она погребла в подсобку с пустым пакетом. Видать, за добычей. Одно время Света донимала всех своей уникальной рецептурой, вроде того, как из гнилой капусты приготовить салат или щи, а из раздутого до формы шара кефирного пакета добыть творог. Теперь же она занималась санитарной деятельностью молча, все же неприятно по десять раз за день отправляться на три буквы.
А вот еще забавное зрелище: тетенька стоит у большого зеркала и прихорашивается. Алик представил, что сейчас творится в комнате охраны, ведь это ее окна. Так оно и есть: охрана хохочет и снимает тетеньку на мобильные телефоны.
- Так, а ну выметайтесь, - войдя в комнату охраны, сказал Алик и рухнул на кожаный диван.
- Алло, ну так что там за «Рено»?
- Нормальная тачка за 1000 баксов, сам понимаешь: цена – качество. Шестьсот тысяч пробега, салон аккуратный, все работает. Подъезжай сегодня – посмотришь сам.
- Давай лучше завтра. Сегодня я допоздна работаю, а завтра выходной.
Алик хотел захватить с собой мужа сестры: в себе был как-то не уверен, а у Гены опыта побольше. Гена Росляков недавно приехал с вахты и теперь почти две недели у него выходные. Алик попрощался с другом и тут же набрал Гену.
- Ген? Привет. Мне тут «Рено» подгоняют 89 года за штуку. Может, подъедешь со мной завтра.
- Ну, я тебе, Алик, скажу сразу: у этой тележки минимум десять критических диагнозов. И неизвестно пока, в каком там состоянии кузов. Подсобирал бы маленько…
- Маленько! Это две тысячи максимум. Я не думаю, что за две тысячи будут лучше. А больше я не насобираю. И то это мамкины деньги, а кредит брать не хочу.
- Ладно, малой, не температурь. Съездим, конечно, посмотрим.
Дальше день протекал почти без эксцессов и не так интересно, как его первая половина. Ну, грузчик разбил четыре коробки с водкой – банально, погоня охранника Сани за школьником, стащившим пакет чипсов, скандал Светы «Говноеда» с завсекцией (просто попала под горячую руку). И завершилось все, как всегда, замечаниями Тихоныча в присутствии заведующей. Огромная и властная Владимировна пригрозила Алику, что заставит отрабатывать грехи натурой. Шутила, конечно. Но Алик все равно обиделся на Тихоныча. До конца дня Алик размышлял над поступками тех двух мужиков. Они не первые и не последние, кто не раз еще удивит «Планету». Конечно, карпа можно купить и пожарить. А вот стать на время пиранью, хищником, поохотиться, не обращая внимания на окружающих, прямо в магазине, в аквариуме с живой рыбой не малого стоит. А спасти человека – всегда героизм. И он не меньше от того, что этим человеком будете вы сами.
Этюд первый.
Последний день Слоика
Дурачок достал стаканчик,
Плюнул в небо - и потом
Бодрым стал слепой и зрячий,
Пошутила ночь с огнем.
А ему одна лишь радость:
Не тесно лежать в гробу.
Безразлична к жизни старость,
Безразлична смерть коню.
Т. Штейман
Слоик – прозвище. Где и когда оно к нему прилипло, никто не помнит, не помнят и как его на самом деле звали.
Эх, Слоик, Слоик. Опять про тебя забыли. Но, похоже, это тебя не расстроило. Забыли и забыли – впервой что ли?
Неделю назад крышкой капота бульдозера оттяпало пальцы, даже скорую не вызвал, оторвал ошметки и в кусты бросил. Ветер сильный был, подпорка не выдержала – хрясь! А пальцы швырнул, словно окурок. Залил боль водкой (изнутри и снаружи), ветошью перевязал – готово.
Сейчас лето. То ли дело было зимой! Да и тогда Слоик не пропал: нашел еду, тепло и даже бабу. Благо, трасса проходила недалеко от деревни. Лес рядом, а там дрова. Так и жил почти неделю.
Глупый и, в принципе, безобидный, он мало на что обижался, хотя подшучивали над ним часто. Мужичок невысокого роста, худой до того, что одежда на нем, как на колу, висела. Ему нравилась его работа. В ней было всего понемногу: немного работы, немного риска, относительная свобода, а главное, большие выходные – пятнадцать дней. То ж не на станции: с утра через КПП, а потом ищи пятый угол под камерами наблюдений. А здесь приключения – главная составляющая его жизни, проведенной, в общей сложности, двенадцать лет в местах лишения свободы. Сторож, работающий по вахтам, о чем еще в его случае мечтать. Авантюрная работа!
Оставили его здесь, позабыли, третьи сутки пошли. Водка кончилась, а денег еще как грязи. До ближайшей деревни километра два. Оставить все и пойти нельзя. Тут цистерны с дизелем, склад с инструментами, материалы. Вдруг приедут, а его нет. Накажут. Слава Богу, зимой тогда обошлось…
А какие же морозы стояли: 25-30 градусов. Станция глохла, сугробы по пояс. Спасение было рядом. Его желтый огонек пробивался сквозь ивняк с противоположного берега реки. Ни тебе лыж, ни санок. Лес в метрах ста пятидесяти, но по таким сугробам бродить – дело непростое.
Буржуйка прожорлива, а вагончик тепло не держал, как решето днем дырками светился. Слоик принес со склада тюк ветоши, и обошел все щели. Это не очень помогло. Буржуйку растопишь – жарко, как в бане, а через час опять хоть под матрас лезь. Был еще обогреватель масляный, но что он в такие морозы да в таком жилище, разве, чтобы совсем дуба не дать. И станция в морозы работать не хотела. Слоик не раз реанимировал ее, а потом плюнул – бесполезное дело.
Как только «буханка» растворилась в белой мгле, Слоик подбросил в буржуйку дров и достал из торбы водку. Бом-бом – человек с понятиями, всегда возле магазина остановится, вопреки запрету. А сегодня сам еще бутылку сверху купил. «Значит, надолго зависну здесь», - подумал Слоик. «Дед, давай еще спичек упаковку купим». Бом-бом кивнул и попросил у продавщицы упаковку спичек. Понятно, не всякий сторож на дежурстве книжки читать станет. Да и делать-то что? Котел топить не надо, технику к городку стянули. Слоик налил почти полный стакан, чтоб «пришло» сразу и, смакуя, медленно выпил. А то терпеть пришлось до отъезда: мастер злой был, с кранами заминка какая-то. По телу ручейками побежало приятное тепло. Теперь уж можно выпивать понемногу, не торопиться. Он бросил взгляд на стопку сложенных возле печки дров. «На сегодня хватит, а завтра в лесу сухостоину спилю». Достал из торбы ужин.
У сторожей ужин – это почти всегда еще один завтрак или еще один обед. Дело в том, что повар на всякий случай и утром, и днём делает на порцию больше, если ужин к отъезду сторожа будет не готов. Добросовестный повар еще положит порцию отказников. Мало ли на какое время человека увозят. Но на сей раз повар запил и положил в торбу батон и пачку масла. Хорошо, что Бом-бом сала отрезал и консервы купил по дороге.
Маленький худой вагончик шатался от ветра. Он настолько был ветхий, что его снаружи перевязывали проволокой, как торт, дабы при погрузке не развалился на части. Слоик сел у единственного окна и закурил. Пошел снег – и скупой пейзаж исчез вовсе. В торбе покоились еще две бутылки. Запас успокаивал и поднимал боевой дух сторожа. «А может, и повезет, - размышлял он, - вдруг и недолго тут маяться придется».
В край обнаглевших мышей не смущало присутствие человека. Они весело носились по вагону, пища и подчас врезаясь друг в друга, словно маленькие игрушечные машинки. Слоик улыбался, пуская дым. Затем подошел к стене, снял с гвоздика висевший там радиоприемник и принялся настраивать. Он нравился ему больше телевизора, который и показывал хреново, и работал от розетки. Станцию ведь разрешалось заводить только на ночь. Слоик слушал радио, время от времени наливая себе водки. Выпил, потом еще выпил, потом еще и еще. Распластавшись на весь топчан, он закрыл глаза и уснул.
Разбудил холод. Темно хоть глаз выколи. «Станция!» Ветер свистел в щели. Первым делом Слоик выпил водки, а потом достал фонарик, чтобы растопить печку. «Фу-х! У-у-у!» - слышалось из вагона. Когда тело Слоика согрелось изнутри и снаружи, он надел бушлат и нырнул в темноту. Вдали горел желтый маячок. «Хорошо там сейчас», - подумал Слоик и выругался матом. Попытки завести станцию в такие морозы тщетны. Следуют слить солярку в канки, отнести их в вагон, поставить возле печки греться. Еще, возможно, почти во всех случаях так бывает, заменить топливный фильтр. Слоик заскочил в вагончик за ключом от склада, отхлебнул водки и снова нырнул в ночь. Солярка тугая, как кисель, дело идет медленно, руки коченеют. «Может, ну ее, - подумал Слоик. – Нет, шутка ли спьяну замерзнуть, когда буржуйка остынет». Станция прокашлялась, но завелась. Слоик предусмотрительно набрал солярки и отнес греться в вагончик. Подкинув еще дров, он укрылся одеялом и быстро уснул. Если сказать, что он снова проснулся от холода, значит, ничего не сказать. Вода в кружке на столе замерзла. Хорошо, что водка не замерзает. Станция сдохла, печь остыла. «Который час? Полчетвертого ночи». Пришлось снова повторить недавний алгоритм действия. Слоику так стало холодно, что он готов был сам лезть в печь вместо дров. Буржуйка затрещала, но Слоик продолжал дрожать. Не помогла даже водка. Скрючившись и съежившись, Слоик просидел до рассвета, наблюдая, как догорают последние дрова.
День наступил морозный и солнечный. Вообще, в этом году зима выдалась самая что ни на есть настоящая: и морозы тебе, и сугробы. Нужно в лес идти. Слоик встал снова, взял со стены висевший на гвоздике ключ от склада и вышел на улицу. Он хотел проверить пилу, напилить ею дров и приняться заделывать щели в вагончике. Пила завелась почти сразу. Проверил бензин. В порядке. Подкинув в печь дрова и оставив на столе тюк ветоши, Слоик отправился в лес. Покоряя сугробы, тело не только согрелось, но и вспотело. Он вошел в лес, смахнул снег с поваленной сосны и присел, чтобы отдохнуть и перевести дыхание. Красиво в лесу. Пейзаж напомнил Слоику фильм-сказку «Морозко» из детства. «Белочке - орешки, зайчику - морковку. Просто так по лесу не хожу без толку», - срифмовалось у него в голове. Слоик отхлебнул водки, закусил кусочком хлеба и стал присматриваться к деревьям: какая из них сухостоина. Повезло, метрах в пяти стояла большая сухая ель.
- Вот она, хорошая, - сказал Слоик. – И размер тот, что надо.
Пила загудела - и дерево с треском рухнуло, подняв облако снежной пыли. Слоик обрезал ветки и поделил ствол на три части. Разумеется, выпив водки и выкурив сигарету, он взял в одну руку пилу, другой схватил бревно и отправился обратно. Не пройдя и половины пути, Слоик понял, что бревно стоит еще распилить надвое. Проклиная сугробы и мороз, он все же таки догреб до вагончика. И это еще только начало всего дела! Остальные бревна снести надо. А потом попилить и порубить. Когда снова буржуйка трещала, извергая жар, Слоик совсем выбился из сил. Хотелось спать, но спать нельзя. Надо заменить на станции топливный фильтр, пока не стемнело, и снова попробовать завести ее.
Станция работала неровно. Звук двигателя походил на дыхание больного пневмонией. Слоик зашел в вагон, допил водку и рухнул на топчан. Ночь была беспокойной: снова глохла станция, остывала буржуйка. На следующий день Слоик решил окончательно покончить с дырками и щелями. На улице пасмурно, видно, к метели. Он достал из торбы водку и баночку ставрид. Дров еще хватало. Слоику снова захотелось спать. Приближалось безумие запоя. Разумеется, для Слоика это было не в новинку.
В желудке Слоика, словно в аквариуме, наполненном водкой, плавала мертвая ставрида. Ему снилось, что за ним приехали. Он даже подрывался и выбегал из вагона. Граница между снами и явью постепенно растворялась. Мышцы обмякли. Станция захлебнулась вязкой, как мокрота, соляркой. Слоик проснулся от того, что упал на пол. Он отхлебнул водки и провалился в бездну. Последующие сутки он то и дело приходил в себя, чтобы выпить, и дальше погружался в сон-явь. Иногда он обнаруживал себя возле буржуйки, но чаще всего лежащим на полу. Однажды он проснулся в трусах и в майке, накрытый одеялом. Печь трещала. Кто-то заботливо следил за печкой, не давая ей остыть. «Такого не может быть! Кстати, водка!» Пришло время достать последнее. «А телефон где? Видно, потерял в снегу». Захотелось есть, но как открыть консервы, руки ослабели. Тогда Слоик схватил батон и масло. Откусив того и другого, он снова уснул.
Темно. «Утро или вечер?» Печь догорала. Холодно. Находясь в запое, обессиленный Слоик сплюнул на пол и перевернулся на другой бок.
Снова проснулся. Разбудила собака, лизавшая ему руки. «А ну, пошла! Да иди ты! Собака? Какая, нахрен, собака! Откуда ей здесь взяться? Двери что ли не закрыл?» Слоик пнул псину ногой, и та спряталась под стол. «Надо встать посмотреть», - думал он, но оторвать тело от топчана было невозможно. Все же, собрав последние силы, Слоик встал и, шатаясь, подошел к двери. Дверь была заперта. Но больше всего удивило прибитое поверх наличника одеяло. «Эй, кто тут?» - спросил он в темноту. Слоик подбросил дров и посмотрел в сторону топчана. На нем снова разлеглась черная собака. «А ну, пошла отсюда! Ишь ты! Кто тебя сюда привел? А может, я привел? Прибилась бродяга от мороза». Слоик ничего не понимал и ничего не мог вспомнить. Собака спрыгнула на пол и снова спряталась под стол. Было тихо, лишь дрова потрескивали в печи. Метель стихла. Слоик снял висящий на гвоздике фонарик, чтобы найти водку. «Где же она?» В поисках утраченного он светил то там, то сям, и вдруг его осенило: «А где собака-то?» Холодный пот облил спину и грудь. «Надо включить свет. Станция! Почему опять ночь?» В свете он видел спасение. Ему казалось, если будет светло, то кошмар исчезнет вместе с темнотой. Но как сделать это? Он совсем ослаб: мышцы ватные, тяжелая, словно налитая свинцом, голова стремилась к подушке. Слоик включил фонарик и сел на топчан. Его посещали видения и слуховые галлюцинации.
- Слоик, ты сгоришь. Сейчас весь вагон сгорит.
- А что сделать?
- Полный бидон воды, ты что не видишь?
Слоик вышел из вагона. Солнце светило так ярко, что невозможно было открыть глаза. «Лето, что ли?» Река разлилась так, что не видно было другого берега. Она кипела водоворотами, блестела волнами. «Почему так холодно в вагоне?» Вдруг он ощутил какое-то движение у ног. Невероятно, это были белые кролики. Маленькие белые кролики.
- Слоик, оставайся в вагоне, ты сгоришь на солнце.
- Но в вагоне холодно, принесу дров.
Вдруг невероятный ужас окатил его как из ведра – и Слоик проснулся. Холод и ужас тисками сжимали всё тело. «Водка! Неужели я все выпил?» Во рту пересохло. Он упал на пол и пополз к бидону. Бидон оказался опрокинутым, но там еще оставалась вода. Слоик принялся черпать ее ладонями и подносить ко рту. Немного стало легче. Потом тем же путем на четвереньках он побрел к топчану. Торба пустая. Слоик выругался матом и, схватив голову обеими руками, застонал.
Темно. Он напоминал больного параличом, валяющегося и извивающегося на полу, не в силах что-либо сделать. Опять он услышал, как у его ног заскулила собака, покусывая ему ступни. Он даже не открыл глаза и не посмотрел в ее сторону, а сразу заорал: «Пошла вон! Вон! Иди вон!» Слоик на короткое время засыпал, а потом, словно окунув голову в ледяную полынью, просыпался, разрывая ночь криками и стонами. Где же рассвет? Когда же он наступит? Когда Слоик просыпался, всегда была ночь, длинная, похожая на конец света. Вдруг он обнаружил себя на топчане, укрытым сверху матрасом. За окном ночь. «Когда же она закончится?!» В рассвете было спасение. Слоик провел ладонью по лицу, и ему показалось, будто голова его распухла и стала как колба или банка. «А это чего? В зеркало бы посмотреть, что это». Ощупывая лицо, он так и не нашел ни носа, ни глаз.
Сон-явь продолжался. «Тепло. Баба. Хорошо. Большая баба – много хорошо. Весело», - бормотал Слоик, отгоняя от себя волны страха и холода, цунами наступавшие на него. «Тепло. Баба. Весело. Тепло. Баба. Мало. Невесело. Весело, много весело. Все равно снег укроет». Ему пришла мысль, что темно из-за снега, что снег засыпал все вокруг и вагон. «Все, конец, конец. Жить надо. Надо жить. Банка пустая. Чтобы было весело… Собака. Собаке не надо весело. Ей надо тепло. Хочу жить. Собака хочет жить. Собака хочет тепла». Собрав последние силы, Слоик схватил сапог и швырнул в окно. Стекло разбилось – и ледяной воздух стал быстро наполнять вагончик. Слоик встал и добрел до окна. Темно. Тихо. Просто ночь. «А какая? Вторая? Третья?»
То, что вагончик оказался не засыпанным снегом, Слоика обрадовало. Да и быть такого, конечно, не могло. От разбитого окна стало еще холоднее. Слоик решил подушкой залатать дырку. Когда поднял её, там оказалась почти целая бутылка водки. Он незамедлительно похмелился, что, собственно, вернуло его к жизни. Но опытный алкоголик Слоик понимал: наступившая от водки бодрость – начало конца, потом наступит сон, и он снова проспит день, чтобы очнуться ночью. Исходя из таких соображений, следовало растопить печь и наколоть дров. Возможно, если бы не ветошь, тепло ушло бы сквозь щели и Слоик замерз бы насмерть. А ступни его кусала не собака, а мороз.
Прошло три дня, которых он не помнил. Не помнил, как утеплял одеялом дверь, как носил из лесу бревна, как рубил дрова, топил печь. Узнать, который час и какой, в конце концов, день, не представлялось возможным. Телефон и приемник он потерял в снегу, когда носил бревна. Вот так, сидя у буржуйки в полудрёме, Слоик все же дождался рассвета. Когда совсем рассвело, он вышел на улицу. «А где пила, блин?» - первая мысль, которая посетила его там. «Теперь ее вряд ли отыщешь, снегом замело. За пилу влетит. С зарплаты высчитают или… Ладно. Потом разберусь». Слоик вернулся в вагон за топором. Бревно притащить надо, пока на ногах стоял. За эти три дня от вагона до леса Слоиком была протоптана, в прямом смысле слова, дорога жизни. Идти все равно тяжело было: ноги ослабли. «Слава Богу!» - вдруг закричал Слоик, обнаружив у самого леса валявшуюся пилу. Тут же проверил ее: есть ли бензин. Порядок. Но от запоя сил не было даже дергать шнурок. Без работающей станции и дров, употребив очередную порцию водки, Слоик, несомненно, уснет и не проснется. По пути дальше, у самого леса, лежала длинная верхушка сухостоины. Он схватил ее и потащил к вагончику. Она казалась невероятно тяжелой. Снова и снова он приседал отдышаться и двигался дальше. Спотыкаясь и падая, подчас просто ползя на четвереньках, кое-как он все-таки почти добрался до вагончика. Осталось совсем чуть-чуть. Слоик присел перед последним марш-броском, чтобы отдохнуть и, конечно же, хлебнуть водки. Пил он буквально по глотку, чтобы вконец не окосеть. Жизнь вернулась к нему, болты в мозгах расслабились, мир стал лучше. «Ну, вперед! - сам себе скомандовал Слоик. - Это от водки, это пройдет». И вдруг перед его глазами случилось непоправимое: вагончик охватили языки пламени. «Кабздец!» - закричал Слоик, выпустив из рук бревно. Одно из самых скромных человеческих жилищ пожирал огонь. И что теперь делать? Разве что иглу соорудить.
Там, где пролегал нефтепровод, место совершенно безлюдное и дикое. Мертвые деревни, поедаемые кустарниками, смотрели на редких проезжих пустыми глазницами окон, как человеческие черепа. Ржавые водонапорные башни, полуразрушенные фермы и столбы со свисающими с них седыми проводами - типичный для таких мест пейзаж. Если и живет в этих краях человек, то непонятно, благодаря чему. Ближе к райцентру по ночам догорают последние лампочки когда-то большой гирлянды под названием колхоз.
Ольга жила здесь не так давно, лет пять. Оставила сыну квартиру в городе, а сама купила за недорого маленький домик и устроилась работать дояркой на ферму за десять километров отсюда. Заборы и соседние нежилые дома разбирала на дрова. Скотину не держала, кроме кур-несушек. Зато был ухоженный огород с картошкой и теплицей. Во дворе стояла большая толстая липа – единственное украшение ее скромной усадьбы и нынешней деревенской жизни.
В этой деревне, на противоположной стороне улицы, жила еще одна женщина, тоже доярка. Они подружились, помогая друг другу по хозяйству и работая в одну смену. Работали добросовестно, если не запивали, что нет-нет да случалось. А какие еще развлечения в такой глуши? Про мужчин ведь и думать забудь. Света, подружка Ольги, частенько рассказывала за стаканчиком про людные восьмидесятые, где жизнь кипела: танцы, клуб, кино.
Женщинам было немногим больше сорока. Но выглядели девчонки на все пятьдесят пять, что объяснялось их бытием и судьбой. Сегодня приедет автолавка – событие приятное. Можно взять чего на вексель. Колхоз потом с зарплаты высчитает. Все же удобно, когда нет денег. Тут на работе салом свежим угостили. Ольга часть отрезала на поджарку, а остальное натерла солью и тмином, уложила в коробку от туфель и отнесла в сени солиться. Выходной. Ольга протопила баню. После шопинга пойдут со Светой париться. На плите кипела картошка. Как сварится, Ольга поджарит сальце с луком и яйцами, пригласит подругу. Светке хреново. Ольга покормит ее и похмелит. Без мужчин тоскливо. Все же, как ни крути, а физиология организма требует, не старухи ведь, а в бане так смотрятся не хуже див, сошедших с картин эпохи Ренессанса: сисястые, краснощекие.
По телевизору рассказывали прогноз погоды: морозы простоят до конца недели. В окне кухни скучный белый пейзаж практически не виден был из-за узоров на стекле. Но вдруг картинка сменилась. С другого берега реки валил черный дым. «Пожар что ли у этих нефтяников?» - подумала Ольга и открыла окно, чтобы получше рассмотреть. На фоне белых ив и поля рдело пламя, отправляя в небо клубы черного дыма. Но тут автолавка своим сигналом переключила на себя Ольгино внимание. Подруги оказались на улице.
- Свет, как ты? – поинтересовалась Ольга.
- Ай, никак, хреновато, - резко ответила Света.
- Ты видала, на том берегу горит что-то?
- Горит. И хай горит.
- Может, пожарных вызвать?
- Пока они доберутся туда. Все сгорит к е… матери.
Подружки увлеклись рассматриванием узкого ассортимента привезенного товара.
- Рыбки хочется, - как бы про себя пробормотала Света. – Почем селедка?
- Жирная, вкусная, сама пробовала, - порекомендовала продавщица.
- А я пряников еще возьму, - сказала Ольга, тиская их пальцем через полиэтиленовый пакет.
- Тоже свежие, - продолжала продавщица. – Хлеб вон еще теплый, берите.
Она поправила спадавшую на глаза черную челку и достала с кармана передника засаленную общую тетрадку.
- А потом придешь за зарплатой, а там нет нихера, - вставила с обреченностью в голосе Ольга.
- Зарплаты и так нет нихрена, хорошо, что на список отовариться дают, - заметила Света. – И сигарет вот этих два блока запишите.
Подружки отоварились и пошли собираться в баню. Зимой темнеет быстро, о пожаре на другом берегу тут же забыли.
- Ездим сюда ради двух человек, - говорила продавщица водителю по дороге. – Ямино, соседняя деревня, в двух километрах отсюда, там пять хат. Все старики, помрут скоро. Разве только из-за них…
Подружки уютно расположились перед телевизором, не спеша попивая вино, закусывая салом и селедкой.
- На самом деле вкусная, - говорила Света. – Прошлый раз брала, так соленая такая. Я аж расстроилась.
- Ее можно в воде вымочить, - посоветовала Ольга.
- Можно, конечно, но вкус уже не тот.
- Как сама-то?
- Как видишь, ничего, - улыбаясь ответила Света.
- Я тебе, Света, помереть не дам, - продолжала Ольга. – Что ж мне потом одной тут делать?
У Светы глаза оказались на мокром месте, и она со всей любовью и признательностью поцеловала Ольгу.
- И всегда, когда хреново, думаешь: все, хоть бы я еще хоть раз выпила, - как бы оправдываясь, говорила Света.
- Сегодня можно: завтра выходной.
- И послезавтра.
Со двора послышались какие-то звуки и шорохи. Подружки замолчали и насторожились. В дверь постучали. От неожиданности женщины даже подпрыгнули.
- Погоди, Оля, не открывай, - прошептала Света. - Пойду кочергу возьму.
- Кто это может быть?
- Кого сюда занесло?
За дверями послышались стоны:
- Откройте. Пожалуйста, помогите.
Света с кочергой в руках тихо подошла к двери.
- Чего тебе? Ты кто?
- Да я, это… Нефтяник… Сторож… Пустите. Замерзаю. Хоть в сени пустите, пожалуйста.
Вагон горел. Слоик стал прикидывать в уме, что ценного в нем пропало. Старый маленький черно-белый телевизор, трассоискатель, 60 литров солярки. «Трассоискатель, - прошептал вслух Слоик. – Да уж… За него из зарплаты высчитают, а потом уволят нахер».
Ключи от склада остались в кармане. Теперь уж ничего не поделаешь, придется идти на тот берег. Но не с пустыми же руками. Интересно, кто живет там? Если старики, не пустить могут, бояться всего. Слоик взял со склада две канистры с бензином по 10 литров, закрыл склад и отправился в путь. Если от вагончика до леса дорожка более-менее протоптана, то на пути к реке ожидали огромные, по пояс, сугробы. Сигареты сгорели вместе с вагончиком, а пачка, что была в бушлате, кончилась. Слоик по дороге приседал на канистру, отдыхал, допивал водку и брел дальше. Он добрался до реки. Течение здесь быстрое, и, несмотря на сильные морозы, лед кое-где так и не взялся. В который раз в своей жизни, положившись лишь на удачу, Слоик решил форсировать речку. Сообразив, что если он поползет, толкая перед собой также уложенные горизонтально канистры, то давление на лед будет меньше, и он выдержит, а если все же лопнет, тут уж или пан, или пропал. Кричи хоть во всё горло – дом далеко, никто не услышит. «И раз, и два, и три», - задавая себе ритм, полз Слоик по льду. Чем дальше он отползал от берега, тем страшнее ему становилось. Вот уже и середина. «И раз, и два, и три». Большая часть пути уже пройдена. «И раз, и два, и три». Вот, считай, уже берег. «И раз, и два, и три». Уже рукой подать. Справа от себя он услышал журчание воды, и в метрах трех в ту сторону увидел темное пятно. Приближаясь к берегу, журчание Слоик слышал уже под собой. Слоик был почти на месте, как на тебе – хряп! И одежда, как губка, стала впитывать в себя ледяную воду. Лед лопнул. Невероятно, но Слоик выполз на берег с двумя канистрами в руках.
Света, не выпуская из рук кочергу, осторожно отворила дверь. Ее взору предстал белый как снег мужичок, лихорадочно трясущийся от холода, а рядом две канистры.
- Это…это...это… Если что-оо, вот вам, - промямлил незваный гость, медленно сползая вниз по дверному косяку.
Ольга выглядывала из-за спины Светы. Света схватила мужика за бушлат и попыталась затянуть в сени.
- Оля, смотри, он весь мокрый.
- Видать, под лед провалился, - сообразила Оля.
- Помоги, чего стоишь!- крикнула Света, продолжая тащить мужика.
- Слушай, Света, в баню его надо, - предложила Оля.
- Есть что выпить, - сиплым голосом, не открывая глаз, поинтересовался Слоик.
- Вино есть, водка есть, - почти хором ответили подружки.
- Водка лучше, - порекомендовала Света.
-Да-а-а, - прошипел Слоик.
- Пойду-ка я водки принесу, - сказала Света и скрылась за дверями.
Слоика так колотило, что самостоятельно выпить водки он уже не мог. Ольга левой рукой подпирала ему подбородок, а правой прямо из бутылки потихоньку вливала снадобье.
- Давай! Давай! От молодец! - словно теленка молоком поила. – А теперь быстренько в баню.
-А где у вас баня? – спросил Слоик.
- Да вот, по двору, прямо за домом, - сказала Ольга. – Сам-то дойдешь?
- Дойду, - неуверенно ответил Слоик, встал на четвереньки и пополз в сторону бани.
До Слоика не могли дозвониться. «Бухой спит», - думали все. Однако же четыре дня прошло, и Бом-бом запаниковал. Случиться могло всякое: замерз, угорел. «Станция сдохла, телефон не от чего зарядить», - успокаивали его. Уазик сломался, «Нефаз» в мороз не заводился. Бом-бом ни на день не прекращал ковырять потроха каждому из них. Транспорт, перевозивший технику с трассы в городок до понедельника разъехался, потому как кран будет только в понедельник. Бом-бом волновался, подначивая всех, и про то, что со Слоиком все в порядке, никто и думать уже не думал.
В это утро Слоик проснулся рядом с теплым женским телом. Ему было хорошо, даже много хорошо. «Да-а-а, горячая баба, - размышлял Слоик. – Только успевай кидать в топку, как буржуйка». За окном солнечно, какие-то птицы устроили на рябине пирушку, громко щебеча и чирикая на всю околицу. На журнальном столике красовались остатки празднества. По соседству на диване лежало еще одно женское тело, выставив на обозрение Слоику большую голую задницу. Надо полагать, после морозного ада Слоик очутился в раю, никак не меньше.
В дверь постучали.
- Кто там, - зевая спросила Ольга, та, что нагая лежала в объятиях Слоика.
- Слоик не у вас? – спросили с улицы.
Услышав знакомый голос, Слоик выдавил: «Кабздец. Кончилась воля».
Разумеется, все обошлось. Как оказалось, вагон давно списали и ждали после Нового года новый. Что касается всякого в нем барахла, то тут Слоик не ошибся. Стоимость трассоискателя ежемесячно пришлось возмещать.
Когда Бом-бом увидел остов вагона - чуть инфаркт не случился, сердце в пятки ушло. А когда разглядел следы – обрадовался: Слоик жив, в деревне где-то.
Это зимнее приключение Слоика вспоминают до сих пор. Сам Слоик, рассказывая, часто добавлял все новые подробности интимного общения с доярками. Мол, если бы не нашли, так и остался бы с двумя бабами. Но там, на самом деле, все было просто – запили на радостях все трое, пока было за что.
Вспоминая ту историю сегодня, Слоик только сейчас обратил внимание на то, что мог тогда и сам сгореть. «Эх, сейчас лето!». А главное, этим летом все так хорошо сложилось в его жизни, что и поверить нельзя. Когда же такое было, чтобы деньги карманы жали? Слоик мечтал о выходном и выпивке. А вот и звук приближающейся машины. Слоик взял со стола торбу с пожитками и направился к выходу. Вагон был новый, просторный.