Далеко-далеко за горизонтом, где, как мы думаем, солнце светит ярче и жизнь проходит проще, там, где-то в краях «Фантазии» и «Мечты» о дальних волшебных странах, есть город. Он самый обычный, да и люди там точно такие же, ничего особенного и примечательного. Увлеченные бытом, работой и вечными вопросами о месте, где купить подешевле овощи и в каком часу подавать еду на стол. Запачканные фартуки женщин и разношенные до дыр сапоги мужчин, полутухлая рыба на местном рынке, раздолбанные грязные дороги из потрескавшегося и затертого камня — вот какими были те края.
Жители здесь недалекие, грубые, помешанные лишь на устоявшихся ценностях, следуя одному и тому же устою жизни. Остальные же — либо чернь, либо общепризнанные «сумасшедшие», которых так стремиться отловить местная полиция, только вот от серой и обыденной жизни уже и не могут добежать до потенциального преступника. И так раз за разом. Порочный круг без конца и начала. Поколения сменяют друг друга, но ничего не меняется, старые рабочие уходят на пенсию, а с приходом новых тоже ничего не меняется, дети рождаются и вырастают, старики умирают, но ничего, боже мой, совершенно ничего не меняется. Как одна приевшаяся мелодия, стоящая на вечном повторе.
Но не все потеряно в этом обществе. Еще не все. Единственное, что обещает худо-бедно хорошее будущее — те самые «психи», которых так ненавидят обычные проживающие. Психами их называли по разным причинам. Поэты, музыканты, танцоры, художники — определенно сумасшедшие, эгоистичные и глупые люди, в чьих приоритетах только «выделить себя», а это здесь считается неправильным, ведь… все равны, не так ли?
Юная Элин, милая юная Элин. Дитя сцены, волшебная балерина и скрипачка, каких не видывал свет. Она танцевала, танцевала и танцевала, пока не стаптывала все свои пуанты, играла до тех пор, пока не рвались струны и не ломался смычок. Целеустремленности Элин могли лишь позавидовать, но завидовали отнюдь не этому, а ее успеху. Множество девушек ненавидели ее за то, что юной приме давалось все так, на их взгляд, просто. И каждое ее выступление в импровизированном театре на улице вызывало у них рвотный рефлекс. Жены отвешивали своим мужьям подзатыльники, когда те невольно заглядывались на чудную фигурку танцовщицы, матери спешили уводить детей, чтобы те не заразились мыслью о самовыражении.
Сама Элин была сиротой. Ее родители умерли, когда она еще не умела держать скрипку и вставать в первую балетную позицию. Она их не помнила, помнила только холодные серые стены детского дома, лишь причитания злобной воспитательницы и задир детей, которые все время пытались сломать ей самодельную скрипку, выбросить смычок или подставить подножку, когда та танцевала. Но только Элин ушла оттуда с большими, поистине большими планами на жизнь.
Ее выступления не кончались, она танцевала на улицах, затем убегая от разъяренных полицейских, танцевала в тавернах, до тех пор, пока пьянчуги не начинали бросаться в нее кружками пива. А после возвращалась в свою крохотную съемную комнатушку, что она арендовала у местной проститутки. Как бы тяжко не было подобное соседство, Элин никогда не думала о том, чтобы бросить свои увлечения и найти обычную работу. Для нее не было смысла ни в чем, кроме танца, кроме радости, что он дарил, и кроме музыки, что издавала ее скрипка под ласковое ведение струн смычком.
Однако все ошибаются и, боже, как же Элин пожалела о своей категоричности. Одним прекрасным днем, когда она выступала перед группой людей, на нее набросился какой-то здоровый мужчина, своими резкими действиями ломая скрипку, начиная приставать к девушке своими грязными, похотливыми руками. Танцовщица думала, что бед не оберется, но ее защитил незнакомый молодой человек, получив за это несколько свежих синяков и ран. Оба убежали в неизвестном для толпы направлении.
Девушка отвела его в свою комнатушку, сказав не обращать внимания на звуки, доносящиеся из спальни хозяйки дома. Балерина заботливо обработала раны парня, поблагодарила того за спасение, а вскоре они попрощались, пусть и совсем не на долго. Больше этот человек не пропустил ни одного ее выступления.
Теперь Элин танцевала только для него одного из толпы, играла музыку лишь для того, чтобы он услышал из тысячи слышащих. В ней зародилась любовь, которая поглотила девушку полностью — с макушки головы до вечно стоптанных пуантов. Вместе с тем, людям, приехавшим из дальних мест, начали нравятся ее выступления. Многие прониклись Элин и ее стали звать выступать в другие города, где творчество ценилось боле, чем здесь. У нее появились и любовь, и долгожданное признание, скрипачка чувствовала себя самой счастливой на всем белом свете. Даже местные горожане внезапно начали относиться к ней иначе, более тепло и с интересом.
Возлюбленный отныне жил вместе с ней, но уже далеко не в доме женщины легкого поведения, а в их собственном, на который Элин заработала своим творчеством. А ведь никто иной, как практически незнакомый тогда человек, подчинил однажды скрипку юной балерины-скрипачки и вместе с тем украл ее сердце…
Время шло, танцовщицу знал уже практически каждый житель ближайших земель. Она выступала перед тысячами зрителей, не жалея себя и свои силы, а потом возвращалась в дом к единственному любимому человеку. И больше никто ей в целом мире был не нужен. Но так думала лишь Элин. Возлюбленный все чаще стал хмурить лицо, пропускать выступления девушки, постоянно был холоден и груб.
«Ты должна танцевать только для меня! Никто другой не должен владать моим сокровищем!» — вот что сказал скрипачке любимый после очередного выступления. И как Элин не пыталась его отговорить — все без толку, парень стоял на своем, не унимался. После этого пара рассталась и разъехалась, а в сердце примы зародилась безграничная тоска.
Прошло три года. Популярность скрипачки-балерины возросла до небес, она танцевала и играла на скрипке почти все свое время, полностью отдав себя этому. Ведь больше было нечему, Элин так и не смогла полюбить кого-то вновь. После концертов девушке дарили многочисленные подарки и одним из них оказалась… роза… нежно-розовая роза, лишь одна, без подписи или чего-либо еще. Простая, но такая безупречная и невероятно красивая. Но стоило скрипачке взять ту в руки, как палец укололся о один из шипов на стебле, проколов кожу, заставив маленькими капельками стекать кровь. Однако уже через несколько секунд в комнате остались лишь роза и красное пятнышко на полу. Элин исчезла бесследно.
Молодой человек держал в руках музыкальную шкатулку, которая заводилась с помощью маленького ключика в форме розы. Стоило механизму заработать, как оттуда начинала струиться мелодия скрипки, а маленькая фигурка внутри крутилась, стоя в позе балерины. Миниатюрная, крохотная и абсолютно, абсолютно идеальная, из чистого хрусталя — там была красавица прима со скрипкой, удерживаемой тоненькими ручками. Прекрасна. Она танцевала и играла лишь для него одного прямо так, как человек того и хотел. Полностью и его, ничья другая, предназначенная лишь для своего хозяина, пока смерть не разлучит их.
И та разлучила. Он умер в возрасте семидесяти трех лет, но балерина в музыкальной шкатулке не повзрослела и не постарела ни на один день. Та лишь послушно продолжала танцевать, играя на скрипке, когда механизм внутри заводился ключиком.
С тех пор эта маленькая вещица побывала у множества множеств человек. Всех и не перечесть, чьи руки только не трогали хрупкий механизм… и сколько раз его ломали, чинили, снова ломали. Однако все, в чьих руках была вещица, мечтали лишь о том, чтобы прима внутри танцевала только для них. Она пленяла их своей красотой и грацией, а иногда даже казалось, будто бы балерина плачет, но стоило моргнуть, как та снова безвольно двигалась под звуки музыки.
«Кто-нибудь, пожалуйста, освободите меня!» — голос Элин звучал как трель скрипки.
«Сколько лет прошло с тех пор, как я здесь?» — как хрустальный звон.
«Когда все это закончится?» — как поворачиваемый в шкатулке заводной ключик.
Элин уже не чувствовала ног, рук и чего-либо еще, не могла в действительности говорить или хотя бы издать приглушенный писк. Она с трудом могла бы сейчас вспомнить имя того, кто пленил ее, название места, в котором родилась, вообще ничего конкретного в голове примы не осталось. Лишь расплывчатые, не точные вспышки, оборванные и затертые воспоминания времени, когда та была человеком из плоти и крови. Когда Элин еще являлась… собой.
Прошло так много лет, что, не случись со скрипачкой всего этого, ее и не было бы уже. Ни то, что внуки, ни то, что правнуки. Очень и очень далекие по цепочке в роду, что и уже точного названия им не дать — язык сломается, если попытаться. Времени прошло катастрофически много и это уже можно было назвать вечностью, ведь это именно то, где стираются грани между началом и концом, исчезают. Для Элин их уже не было, только на подкорках сознания девушка помнила, что когда-то с ней случилось, но уже много лет скрипачка пребывала в бесконечном повторяющемся цикле.
Ни смерти, ни свободы, ни второго шанса, только бесконечный танец снова и снова.
У маленькой девочки Люси на столе стояла раритетная музыкальная шкатулка, которую ее отец привез из очередного путешествия. Малышка очень любила слушать скрипку, на которой играла крошка балерина, казалось, будто одиночество отступало. Пусть на самом деле Люси и оставалась одна, ожидая, когда папа вновь вернется домой, но Элин помогала скрасить той тоскливое, грустное детство.
После очередного уезда отца, малышка хотела завести шкатулку ключиком, но тот будто бы заел в проеме, а хрустальная прима внутри смотрела на Люси таким жалобным взглядом. Девочка не была уверена, что фигурки умеют делать так… И сколько бы потом отец не ругался на дочь за сломанную музыкальную шкатулку, разбитую бейсбольной битой, та не отвечала почему именно это сделала. Сказать честно, она и сама того не знала, просто понимала, что так нужно, но Люси готова была поклясться, что за секунду до своего конца балерина… улыбнулась.