Гусь булькал в котелках красноармейцев и, судя по источающему им по округе аромату, уже вскоре должен был поспеть.
Может, рассказчик был хорош, ободряемый вниманием слушателей и осторожными вопросами, которые они иногда вставляли в его повествование. А может, каждый из них сам, одновременно с услышанным, вспоминал дом, свою жену, своих детей и родню, которая осталась там, далеко, в мирной жизни, только забыли они все вместе, зачем тут собраны приказом командира. Федька отвлёкся от увлекательного рассказа Митяя, заметив, что в их беседу вмешалось что-то постороннее.
– Глянько, Митяй, – сказал он озабоченно, вглядываясь в даль из-под ладони. – Никак, кореш твой с кем-то скачет. Неужели про гуся прознали?
Все обернулись, как по команде, в ту сторону, куда он показывал рукой. С горушки, на которой стояла деревня, к ним скакали два всадника, что-то крича им и размахивая руками.
До них было далеко, и за топотом копыт не было слышно, что же они кричат. Все вскочили на ноги. Митяй припал к биноклю и увидел, приближённое оптикой искажённое лицо своего давнего друга Егорки. Рядом с ним на буланом тонконогом коне галопом скакал в простой красноармейской форме какой-то белобрысый парень, привстав на стременах и припав к шее лошади. В стременах он держался хорошо, чувствовалось, что он кавалерист настоящий, и вскоре Егорку начал обгонять. В этот момент раздался знакомый до холода в спине свист снаряда, и между кавалеристами и пятерыми красноармейцами поднялся фонтан земли. Красноармейцы попадали на землю, закрыв голову руками. Белобрысый продолжал скакать к ним бешеным аллюром. Егорка, остановившись, только прокричал, обернувшись в их сторону:
- Всё. Снимайтесь с поста. Отступаем,- и, вздыбив коня, поскакал обратно к деревне. –
- Что? Куда? Почему? Стой, мать твою!- неслось ему вслед.
Митяй обернулся назад и посмотрел в обратную сторону, откуда прилетел снаряд. С холма, за которым он должен был наблюдать, в двух верстах от них, неспешно спускались шеренги солдат с винтовками наперевес. На самом гребне холма слева, Митяй заметил три орудия, у которых суетились люди в казачьей форме. Три белых облачка вырвались из стволов орудий один за другим, и через две секунды послышался свист снарядов. Два ударило по деревне, разорвавшись в центре, а один не далеко от них в стороне. В это время к ним подскакал белобрысый всадник.
«Комантир прикассала отступать!», – прокричал он, с акцентом непривычным для Митяя. Это был не немец. Немцев на своём недолгом веку Дмитрий повидал. Он повторил приказ красноармейцам, едва сдерживая танцующего под ним разгорячённого коня.
– Эх, мать твою, пожрать не успели,- буркнул Федька и, сунув руку в котелок, вытащил оттуда кусок гусятины и запихнул его в карман шинели.
– Рим, говоришь Дмитрий, гуси спасли? А мы, кажись, из-за этого гуся, мать его пропади, сейчас без головы останемся, – в сердцах плюнул Евдокимыч, клацая затвором.
В это время с правой стороны холма послышался заливистый свист и гиканье полусотни всадников в черных черкесках и мохнатых папахах, с красным верхом, которые галопом скакали к ним, сверкая шашками.
– Хватай са лошать, – прокричал им белобрысый, – уходим.
Грицко и Федька схватились за стремена лошади, а Митяй за прядь хвоста.
– А, вы как? – спросил он, обернувшись назад, у Евдокимыча и Кондрата, стоявших с посуровевшими лицами .
– м всё равно столько не пробежать, – криво усмехнулся Евдокимыч, – гранаты оставьте. Грицко и Федька кинули им по гранате, у Митяя их не было.
– Но, поссол, – ударил лошадь хлыстом всадник и ударил шпорами.
Она с места взяла хорошим галопом. У Митяя чуть не вылетела из руки намотанная толстая прядь волос конского хвоста, но он сумел сделать первый прыжок и все вместе побежали. Издали это выглядело как странное существо о пяти головах и с десятью бешено мелькающими ногами.
В это время со свистом и гиканьем вылетел на окраину деревни ещё десяток кубанских казаков. Трое из них, заметив, уже почти подскакавшего к плетню Егорку, повернули на него, остальные перелетели вскачь через плетень, на выстрелы, ударившие по ним откуда-то из-за хат.
Егорка, развернув коня, попытался от них уйти, но его минут через пять казаки начали настигать. Тогда он опять развернул коня и, вынув из ножен шашку, поскакал навстречу переднему, с бородой, под которым был белый конь. Казак был рубака опытный. Егорка не успел нанести свой удар. Шашка кубанца сверкнула как молния и кисть руки красноармейца, срубленная казаком, упала на землю вместе с шашкой. Егоркина лошадь остановилась, а он упал ей на шею, все еще держа поводья левой рукой. Казак же пролетел дальше, не останавливаясь и только через полминуты, вздыбив лошадь, развернул её вновь на деревню. Второй, что скакал за ним на вороном жеребце, перегнувшись налево, опустил на Егоркину несчастную голову сверкающий круг кавказской шашки, разрубив пополам красную звезду на будёновке вместе с головой. Третий, подскакав, к нему сбросил тело с лошади. Тот, что зарубил Егорку подъехал к нему и, подхватив лошадь поверженного врага под уздцы, стал дожидаться, пока его товарищ снимет с Егорки роскошные хромовые сапоги и портупею.
Евдокимыч и Кондрат легли за бугорок, за которым недавно лежал Митяй и стали дожидаться, пока к ним подскачут всадники в черкесках. Евдокимыч поймал на мушку лохматую, с красным верхом, папаху казака, который в развевающейся чёрной бурке летел вскачь впереди других и плавно нажал курок. Толчок в плечо и звук выстрела слились в одно действие. Его завершением стала слетевшая с головы казака папаха, который навзничь вылетел из седла, всплеснув в стороны руками.
Краснопузые сволочи, – неслось со стороны скачущего эскадрона, – шкуру спустим с живых.
Ударил выстрел из винтовки Кондрата, которым, была убита красивая вороная лошадь, поскольку она полетела через голову вместе с седоком. Это не остановило остальных всадников, и они по-прежнему приближались вскачь.
Еще два выстрела и снова два казака вылетели из седла. Когда до кубанцев оставалось саженей полсотни, Кондрат и Евдокимыч метнули им навстречу по гранате. Первые трое увидев, что их ждёт впереди, отвернули в стороны. На взрывы гранат налетели те, что скакали чуть сзади. Две вспышки с двумя фонтанами сухой земли, сбросили на землю еще четверых, а одна рыжая лошадь, которая грохнулась на месте взрыва, заливисто ржала, пытаясь встать. У неё были перебиты две ноги и серые кишки, вываливаясь из живота, волочились по земле.
– Сдавайтесь, гады, – орали со всех сторон кубанцы.
Двое красноармейцев встали в рост с винтовками в руках. Кондрат не смог уклониться от косого удара сабли казаки и упал с разрубленным до середины груди плечом.
Евдокимыч выстрелом свалил одного из двух казаков нависших на конях над ним, и, отпрыгнув в сторону, отбил штыком удар шашки оставшегося. Второй удар казака он отразил, перехватив винтовку и взяв её поперёк. Рубил казак с такой силой, что от винтовки искры брызнули, а шашка в куски разлетелась от удара. В это время подскакали остальные казаки. Еще один, вздыбив коня, нанес удар шашкой и снова Евдокимыч его отразил, концом штыка задев казака по лицу, которое тут же обагрилось кровью.
– Ах ты, гнида красная, – заревел он, доставая наган из кобуры, – да что у тебя две жизни что ли?
– Отставить, – раздался властный голос.
К ним подскакал офицер с погонами ротмистра
Казак целился в Евдокимыча, который тяжело дышал и озирался с винтовкой в руках.
– Отставить, я сказал. Уберите оружие, вахмистр. Такого противника нужно уважать.
– Винтовку к ноге приставь, – обратился он к Евдокимычу, слезая с лошади.
Тот отрицательно покачал головой, пот лился у него из-под солдатской папахи.
– Обращаю ваше внимание, господа, что может сделать умелый воин, вооруженный винтовкой со штыком. Он ведь человек пять, наверное, угробил и всё еще убить себя не даёт. Вот что, воин, если сумеешь меня на штыках одолеть, иди на все четыре стороны, а нет – не обессудь. Согласен?
– А мне, Юрий Сергеевич, один хрен. Если не вы меня заколете, то казаки зарубают. Так что выбирать мне не из чего.
– Если победишь, отпустят тебя, слово офицера. Все слышали? – обратился он к казакам. Те загудели, кто одобрительно, кто не принимая условия. Один даже крикнул,
– Грохнуть этого краснюка и вся недолга, чего с ним возиться?
– Я здесь старший и это моё слово, а молодёжи не вредно будет посмотреть, что такое настоящий штыковой бой, а то держат винтовку в бою хуже кочерги и хотят побеждать после этого.
– Откуда меня знаешь солдат?
– В Брусиловском прорыве в Галиции вместе с вами на немцев в атаку ходил.
– Жаль, что не помню. А за красных, зачем пошёл? Честному солдату место в нашем строю, а не у них.
– Так ведь меня не спрашивали. Когда германская началась забрили ¬– не спросили, когда с неё возвращался - опять в строй поставили и не спросили. Только пообещали расстрелять если дезертирую и всю семью заодно.
– Да, не весело. Предложил бы тебе к нам, да судя по тому, как ты воюешь, много жизней на твоей совести. Так что прости солдат, я уже слово дал.
Он повернулся к спешившимся казакам, – винтовочку убиенного комиссара, подайте, будьте любезны.
Один в форме юнкера, позже всех доскакавший к месту события, вынул из мёртвых рук Кондрата винтовку и подал её офицеру.
– Круг, господа, сделайте побольше, нам размах будет нужен, не дай Бог зацепить кого-нибудь.
Казаки и юнкера расступились, и образовался естественный круг из людей и лошадей метров пятнадцать в диаметре.
Балаковский, а это был он, оттянул затвор у своей винтовки.
– У меня пусто. Солдат, сделай тоже самое, чтобы я не сомневался.
Евдокимыч тоже два раза клацнул затвором.
– Вижу, – сказал офицер, – ну, что ж, как говаривал поэт Пушкин: начнём, пожалуй, – и сделал выпад штыком.
Евдокимыч отбил его.
– Хорошо, – похвалил Балаковский, – учитесь господа. А так, – сделал он выпад в лицо солдата.
Тот снова отбил.
– Ай, молодца!
Офицер быстро нанёс Евдокимычу три удара подряд: в левый, потом в правый бок, а потом в живот.
Все они были отбиты. Более того, солдат, чувствуя, что бой этот, для него в жизни последний, отбил штык врага очень жёстко, так что штык Балаковского скребнул по земле. Сам солдат при этом нанёс встречный удар штыком, целясь в шею офицера.
Приняв его удар на свой штык, ротмистр едва успел увернуться, и они вплотную встретились глазами. Балаковский сумел солдата от себя оттолкнуть, и они закружили лицом друг к другу с винтовками на изготовку.
- А ведь ты хотел убить меня, – не спуская с противника своих темных глаз, сказал Балаковский, и лицо его побледнело от просыпающегося бешенства.
Толпа казаков и юнкеров с интересом наблюдала за смертельным поединком, комментируя происходящее и возгласами выражая своё отношение к действиям того и другого противника. Так, наверное, наблюдали за сражением гладиаторов древние римляне.
Последовали вновь обоюдные яростные удары штыками, которые отбивались противниками, так, что иногда сыпались искры.
Балаковский, чуть задумавшись, вновь бросился в атаку и, проведя обманный выпад в пояс, нанёс удар штыком в левую ногу солдата, обутую в обмотку.
Евдокимыч закричал от боли и рухнул на одно колено. Винтовка выпала у него из рук. На его голову тут же обрушился приклад Балаковского. Когда красноармеец рухнул лицом в пыль, пригвоздил его к земле штыком, оставив в теле слегка покачивающуюся винтовку. – Вот так, господа – учитесь, пока я жив.
Вытерев пот со лба белым платком, он опять вскочил на коня.