Килькин не любил работу. Он обосновывал свою нелюбовь так: работа нас делает рабами, уже на первом интервью ты становишься рабом.
Обоснование это выросло на почве лени. Под собственную лень он подводил теорию аутсайдерства, индивидуальности и обособленности от стада, которым он называл общество.
Её привлекло в нём именно это: якобы маргинальность, якобы отличие от всех, нежелание рутины, быта, обычной семьи, лёгкое отношение к сексу. Но у него оказались не просто двойные, а тройные стандарты.
Легко в сексе он относился только к себе самому, любимому, которого он и любил периодически, когда под рукой не оказывалось женщины.
Женщина должна быть скромной, не выставлять свои фотографии в провокативном виде напоказ и не требовать ничего, даже минимума, от него. В сексе – молчалива, покорна, тихо принимать его кроличьи замашки и не иметь никаких претензий, предпочтительно, конечно, чтобы она делала ему минет и вообще не заставляла его тратить свою драгоценную энергию, хотя уж не знаю, что он там тратил за две минуты.
Всё, что её привлекло, оказалось сплошной фальшью, только маскарадным костюмчиком, который он напялил на себя и носил на людях, а на самом деле было всё намного прозаичнее и скучнее.
Он являлся амёбой с амбициями; к сожалению, его амёбная природа преобладала над амбициями: он хотел семью, но не хотел прилагать для этого никаких усилий, искал всё готовое, и самое сильное желание его сводилось к тому, чтобы, не вставая с дивана, получать все прелести жизни.
От бомжового образа жизни он взял только ничегонеделанье, а в остальном предпочтения были на уровне зарабатывающих от 30000 до 40000 шекелей.
Он очень любил красиво и дорого одеваться (предпочтительно в бутиках), сидеть на диване и, попивая эксклюзивный виски, читать, как герой Буковского блевал от дешёвой выпивки и трахал одну за другой женщин, концентрируясь только на своих ощущениях, абсолютно не интересуясь, что чувствует при этом та, которая под ним.
Читая это, Килькин ощущал себя охуительно приобщённым ко всему написанному, просто тащился от своей невъебенной обособленности и, валяясь на своём диванчике, глубоко презирал пошлое стадо обычных людей-рабов.
С ней он встретился случайно. У него был знакомый, оказавшийся очень хорошим её другом, который, когда узнал, что они начали встречаться, сказал ей: «Я тебе в жизни такого не говорил, но с ним прекращай общение», на что она, взбрыкнула, как обычно: «Я делаю только то, что хочу, а не то, что мне советуют».
Друг ответил: «Тогда, любимая моя, пеняй на себя».
Этот друг её любил ещё с тех пор, как ему было 17, а ей – 30. Она, конечно, уже много лет назад поняла всё, но превратила его любовь в дружбу, удобную для себя.
После первого же раза с Килькиным она помолчала, потом ласково поинтересовалась: «Скажи мне, ты вообще останавливаться умеешь?».
«Что это значит?» – спросил он удивлённо. «Ну, как бы тебе сказать, у тебя порог возбуждаемости очень низкий, то есть возбуждаешься от всего, что движется, но порог чувственности запредельной высоты, недосягаемой, видимо, то есть ты чувствуешь только себя».
«А зачем останавливаться?» – удивился он. – «У меня такая физиология».
«Ни фига не такая физиология», – подумала она. Надо было меньше трахать ****ей, которые если и стонали под Килькиным, то исключительно не от удовольствия, а скорбя по своей печальной судьбине.
Он видел, что никак не может её нагнуть, то есть она любит только его рассказы, а секс являлся как бы дополняющим компонентом, её не удовлетворяющим вообще. Ей было всё равно – ложиться с ним в постель или нет.
Он выяснял, кто её родители, её ли это квартира. Уходя, каждый раз говорил, смотря на неё, как он думал, влюблённым взглядом, который на самом деле был хитро-малахольным: «Как же мне не хочется уходить!».
Трудно было не понять, чего он хочет. Она неуверенно ответила один раз: «Ну что ж, оставайся».
Он сказал: «Ты ж говорила, что мужчин дома не оставляешь ночевать».
«Ну да, не оставляю, но, может, когда-то тебя и оставлю», – неуверенно пообещала она, не желая обижать.
Жалела, уже понимая, что это ничтожество во всех сферах жизни.
Он начал обработку с другого конца, рассказывая, как он страдает от того, что оставил свою бывшую подругу: ведь у него было какое-то «подобие семьи». Так и выразился.
«Подобие – это не семья», – ответила она. Куда он клонит, поняла сразу. Он хотел, чтобы она себя предложила ему как альтернативу этому подобию.
«А не раскатал ли ты губу, кролик Джек?» – подумала она. – С твоими 4 тысячами от работы на охране (та ещё охрана) да с неумением принести удовольствие даже в элементарном сексе!».
И только на этой неделе он сподобился спросить её, что она вообще любит в постели, на что получил ответ : «Анально-клиториальный оргазм плюс ласки до упора, так, чтоб я уже просила, чтоб вошёл и никуда не вышел». И добавила: «Но для такого мужчине надо владеть собой в полной мере».
Ей настолько его отношение было странно , вообще такое существо она встретила впервые, поэтому и ответ был соответствующим - чистая провокация.
Он долго молчал. Она спросила: «Я что, тебя шокировала?».
Ответил: «Нет».
Шокировала, в действительности. Женщина должна служить для его удовольствия, а что там она ощущает, не его дело. Такое было впечатление, что женщин он использовал только как инструмент для мастурбации.
Он понимал, что до желаемых ею высот ему не добраться: это же надо много сил прилагать, а на фиг, если можно получить удовольствие самому и не заморачиваться.
В следующий раз она спросила: «А сколько женщин у тебя было?». «Тьма», – ответил. И выпятил тщедушную грудь.
Выражение лица было серьёзнейшее и очень надменное. Он ещё, ко всему, являлся безумным снобом на пустом месте. Она осматривала его внимательно и не понимала, как он очутился у неё в постели.
Узкая безволосая грудь, малюсенькие ручки, куцая голова… Её взгляд опустился ниже, в заросли.
Минет он обожал, заявив, в начале отношений : «Я люблю вот так и так, то-то и то-то», но– деревня! – очистить там не догадывался.
Таких мужчин она не то что не любила, а вообще не воспринимала раньше от них даже комплименты.
Этот же как-то тихой сапой влез ей в душу, а потом и в кровать.
И понял он, что здесь ему не обломится больше ничего. Постель, которую он хотел, получил; мадам недовольна – это её дело; но предложения с её стороны нежнейшей из халяв, то бишь уютной жизни под её крылышком, не последовало. Альфонсам он завидовал и сам не гнушался, где можно, альфонсировать.
А ведь бывшая его поила кормила, любила и, конечно же, оставляла на ночлег. Ну подумаешь, она осмелилась требовать смены статуса и чтобы он что-то начал делать, потому что её не устраивало подобие семьи; а секс ей был хорош и этот: член входит и выходит – уже слава богу, а то, что удовольствия не получает, так, может, она из тех 80% женщин на земле, которые понятия не имеют, что есть настоящий оргазм, и успешно имитируют его звуками из порнофильмов.
А он сразу сбежал, вместо того чтобы дать нужные ей обещания.
Когда вторая, которую он так хотел и получил, его не приютила, он быстрее лани рванул обратно, просить прощения и каяться. Правда, теперь он боялся, что эти две тётки встретятся и одна, понявшая всё, откроет глаза его бывшей подруге, к которой он снова стремился под крылышко.
Килькин ещё никогда так не попадал. Вот же ситуация! А что если бывшая, она же – настоящая, всё-таки узнает, что, когда он перед уходом махал перед ней именем второй, как красной тряпкой, та –– вторая – даже понятия не имела, что ею пользуются для шантажа.
Килькин реально боялся разоблачения и потери уютного гнёздышка, которое имел у первой.
Но первая к его несчастью уже была занята. А увлеклась она …виртуальной любовью, с какими –то мужиками, которыми знакомилась в одноклассниках из России. И так она в это погрузилась, что даже не хотела слышать об его возвращении. И почему он куда-то ушёл, её уже не волновало.
Килькин метался в истерике.
Что же делать? Пойти снова жить к маме? Нет, этого он не хотел. Ему было важно, хотя он это тщательно скрывал, мнение общества, которое он презрительно называл стадом. Он рассказывал второй, что его спрашивают, как можно в 34 года быть никем и не иметь ничего, включая семью. То есть он был одним из них, тех, кого презирал и словесно поносил.
Но женская душа – потёмки, и вот ему несказанно повезло, так как - вторую задело, что какой-то Килькин, даже при всех его минусах (ну, а плюсов просто не было), ушёл к своей первой, и она решила вернуть его, и при этом (ну какая же идиотка!) наступить на те же грабли, что и раньше, то бишь изменить его кардинально. Хотя в это время у неё имелись намного более интересные варианты для выбора. Она была красива, сексуальна, здорова и активна.
Вернуть его не стоило большого труда, обучить его настоящему и полноценному сексу у неё так и не получилось, хотя были прецеденты, многих она научила в своей жизни, а тут… Ну, бывают и проколы.
Потом она заболела. Он не особо понимал, что с нею творится, и постоянно устраивал истерики: «Когда, наконец, мы будем жить вместе?».
В какой-то момент она перестала с ним заниматься чем бы то ни было, и даже его разговоры её уже не интересовали, не только скудный сексуальный потенциал.
Она уже прямо ему говорила: «Если найдёшь себе женщину, уходи, я тебя отпускаю с миром и желаю счастья».
Но кто польстится на 40-летнего неудачника, так и не научившегося правильно писать на иврите?
Правда, с ней он хоть научился выражать мысли, а то до неё, за 20 лет, не понял, как складывать слова в предложения на языке страны, куда приехал жить.
Даже помочь по дому он ей не мог, предпочитая сидеть у мамочки, которая его кормила, стирала его одежду, гладила, убирала за ним и осуждала его подругу за то, что та мнительная и, может, не так уж и больна, а просто не хочет взять его жить к себе и ухаживать за ним из-за лени.
Он играл на компьютере, смотрел фильмы и ходил на работу, каждый раз ноя, что очень устаёт.
И так тянулась резина несколько лет.
А ей просто стало всё равно, главное, чтобы не морочил ей мозги своим желанием жить вместе. Остальное её уже вообще не волновало.
Килькин ходил на гулянки с друзьями (она не присоединялась, ибо ей было не до этого) и пробовал разбудить в ней ревность.
Конца этой набившей оскомину истории не было видно.
Килькин упорно хочет на ней жениться и у неё поселиться.
Вот недавно подруга рассказала, что вроде он куда-то смылся на время, она очень надеется, что больше он не появится в её жизни.
Я за неё надеюсь тоже.