Заметки, навеянные рассказом Сергея ШАРГУНОВА "Сахар на рану"
С древнейших времен греки определили цель и назначение искусства. Во времена, когда в их театрах преобладали трагедии, появилось знакомое теперь всем слово «катарсис». Его смысл – очищение через страдание.
С тех давних пор художественная литература неизменно исполняла роль не только как средство расширения кругозора своих читателей. Она воспитывала их, убеждая стать нравственно чище, добрее. Литература звала людей к честности и порядочности, храбрости, если случалась война, любви к свлей Родине и согражданам.
В последние годы наша художественная литература меняется. Это заметно не только по содержанию книг, но и по формальному построению текста. Такие мысли блуждали в голове давно, но окончательно утвердились после прочтения рассказа Сергея Шаргунова «Сахар на рану». Опубликован он в одиннадцатом номере журнала «Новый мир» за 2016 год. Впрочем, если исходить из университетского определения, что такое рассказ, относить творение Сергея Шаргунова к этому жанру как-то и язык с трудом поворачивается. Привычнее было бы сказать: автором написана глубокая философская аналитическая статья. Написана просто блестяще. Читается на одном дыхании, не отрываясь ни на секунду до последней страницы.
Но в журнале эту талантливую вещь определили как рассказ. Ничего не остается как согласиться. При этом невольно тянет в историю нашей страны, когда царь Александр Второй провел в ней свои реформы. Их ныне вовсю нахваливают. Но очень многих современников эти реформы глубоко разочаровали. Творческие люди утратили веру в справедливое устройство мира и в своих произведениях перестали предугадывать светлое будущее. В силу сложившихся политических и экономических изменений в стране появилась натуралистическая литература. Преобладал жанр физиологического очерка. Авторы, как врачи скрупулезно изучали жизненные явления и преподносили их в натуральном виде без особых художественных атрибутов. Вот она, мол, наша жизнь. Смотрите и делайте выводы сами.
Та литература имела очерковые черты. В ней наличествовал глубокий анализ, обстоятельное проникновение в проблему. Но читателю она преподносилась без всякого художественного изыска. Потому литературные произведения той поры сейчас мало кто читает.
Когда вникал в рассказ Сергея Шаргунова, показалось, что он в том натуралистическом стиле. Только вот по художественным характеристикам рассказ написан просто блестяще. И такое ощущение, будто написан кровью. Потому предложения в начале текста отрывисты. Казалось, мысль не закончена. Но тут же чувствуешь: ты как читатель сам домыслишь недосказанное. Вот тому пример.
« Есть такое стеклышко, через которое каждому, даже извергу, водилось смотреть на мир хоть разочек. И если бы в момент ожесточения поменять человеку глаз, подуть в ухо каким-то заветным словом».
Чувствуется состояние высокого нервного напряжения автора. Кажется, строки писались взахлеб. И соглашаешься с автором, что если бы негодяй и убийца, как в детстве посмотрел в кусочек разбитого стекла, мир показался бы ему намного добрее. И если бы ожесточенному человеку кто-то шепнул на ухо ласковое слово, он бы не совершил злодеяние.
Весь рассказ пронизан болью. Автор наблюдает мир, где озлобленность, очерствение и жестокость. Не потому ли первая строчка представлена в виде эпиграфа: « Хочется написать книгу под названием «Всех жалко».
Нет. Все-таки это скрупулезное исследование нашей общей деградации. Хотя и рассказ. Шаргунов сыплет краткими, но до предела наполненными картинками. Все хочет нам сказать, откуда в людях жестокость. Он вспоминает свое детство. Мальчик Миша, старше его годами, сжигал живьем муравьев. И смотрел на эти муки с жестоким наслаждением. Герой рассказа был моложе этого самого Мишки. Дать ему в морду он не мог. А потому, молча, развернулся и ушел, чтобы не видеть душегубства.
У маленького героя рассказа, возможно, это была первая встреча с жестокостью. И она вызвала у него отторжение. Три дня лил дождь. Когда установилась ясная погода, мальчик пошел к соседке Насте. И застал ее в удивительном танце. Девочка стремительно прыгала от калитки до крыльца, и вылавливала из луж муравьев, комаров и бабочек.
Это тоже детство. Но душа у девочки инстинктивно понимает разницу между святым делом спасения всех живых тварей и бездумной жестокостью. Не потому ли люди еще с детства проходят стадию расслоения на беспощадно жестоких и добросердечных, готовых помочь любому страждущему?
Правда, и девочка Настя проявила жестокость. Она совершенно не обратила внимания на пришедшего к ней мальчика. И тот ушел от нее с обидой в душе. Что хотел этим сказать автор? Возможно, что в человеке с момента его появления на свет рядом с добродетелью соседствует и жестокость? У Шаргунова каждая строчка – предмет для глубокого раздумья.
Две скупые по размеру, но такие емкие по своей неразрешимости картинки. Автор подводит итог: детей строго судить нельзя
«всё для них понарошку. Кощеи и витязи, жестокость и жалость на веслах одной лодки-сказки».А как быть с взрослыми? Судя по тексту рассказа, Сергей Шаргунов побывал в нынешнем Донбассе. Понюхал там пороху. Послушал разговоры бойцов в передышке между боями. И вновь страшная короткая картинка:
«На войне всегда слышен будничный бубнеж безумия. Этот бубнеж перекрывает залпы. На войне одно и то же.
— Они из палатки лезут, еще сонные, а он по ним из гранатомета.Яему: «Чип, тебе их не жалко?» А он такой: «Чего их жалеть?» И снова бах-бах… Вот ему ухо и заложило… — докладывал коренастый зам командиру с молодым лицом и серебристой щетиной.
Командир поощрительно, устало усмехнулся».
Да. На войне люди звереют. То, что штатскому человеку жутчайшее происшествие, которое не укладывается в рамки разумного, людям, ежедневно и ежеминутно ходящим под смертью, явление обычное. И, как ни страшно об этом говорить, привычное. А ведь, если посмотреть со стороны – уму непостижимо. Об убийстве себе подобных разговор, как о новостях на работе. Все привычно.
Хотя и на войне в Донбассе бойцы удивляются.
« — А не зря говорят: шо-то с ними не того… — Он отставил сигарету, понюхал тяжелую гроздь, восхищенно шмыгнув носом. — Перед боем шо-то принимают. Я недавно одного завалил.
Городской парк был наполнен солнцем, с вычищенными дорожками и разноцветными колясками, которые женщины покачивали вопреки гулу смерти.
— Ну и, короче, пару пуль для верности. Он ворочается и все это… встать норовит. Я ему и туда, и сюда. В упор. В печень, в сердце. А он дышит и хрипит. У меня обойма кончается. Я — в голову. Хрипит! Потом хрипеть перестал, зато сопит. Ну, лосяра! Прикинь, так и сопел… До рассвета»…
Это нынешнее поколение так ожесточилось и утратило все нормальные человеческие чувства? Ничуть не бывало. Автор рассказа приводит пример из Гражданской войны. Старик, бывший когда-то комиссаром на той войне, с довольным смешком рассказывает детям:
«— Узнали мы, где белые. В лесу. Они поели, попили, спать легли. Довольные… А мы налетели. И давай их шашками».
Дед сидел на узком для него сиденье детских качелей. Яркая и много говорящая деталь в рассказе. Что старый, что малый. В детстве герой рассказа Мишка живьем поджаривал муравьев. Взрослый бывший комиссар считает необходимым бахвалиться перед детьми, как они рубили шашками спящих беззащитных людей.
Тут есть над чем крепко задуматься. Рассказывать детям об уничтожении спящего противника, по нынешним временам, вроде бы не этично. Или прямее сказать, непорядочно. Давняя жестокость может глубоко травмировать детские души. Нарушается христианская заповедь «Не убий». Только молодые мальчики должны с детства напитываться чувством патриотизма к своей Родине. Случись война, парень с христианским восприятием мира – верная ее жертва. Его уничтожат в первом же бою.
Сергей Шаргунов в самом начале своего рассказа пишет: «Жестоки те, кто на краю». 22 июня 1941 года весь советский народ стал на краю. В этот же день появилась песня композитора Александрова «Вставай страна огромная!» И в ней такие слова: «Пусть ярость благородная вскипает, как волна». Ярость и жестокость слова очень близкие. С первых дней войны стали популярны публицистические статьи писателя Ильи Эренбурга. Они неизменно начинались одним и тем же призывом: «Убей немца!».
Это жестокость. Но она была крайне необходима. Иначе фашизм стал бы господствующим во всем мире. Нет, в своем рассказе Сергей Шаргунов поднял проблему, которая с точки зрения нравственности настолько многозначна, что не поддается однозначному толкованию. Жестокость проявляется столько времени, сколько существуют люди на земле. Те, кто читал «Ветхий завет», безусловно, помнит главу «Исход». Это библейская легенда о том, как пророк Моисей выводил Богом избранный иудейский народ из Египта. По «Старому завету» исход длился сорок лет. Избранные Богом иудеи в этом долгом пути были далеко не ангелы. Убивали и грабили напропалую. Жизнь и смерть, добродетель и жестокость, похоже, всегда идут рядом.Фрагментарные картинки у Сергея Шаргунова только прелюдия к рассказу. Маленький мальчик, когда-то наблюдавший сжигание муравьев, стал взрослым человеком. Попал в Нью-Йорк. В гостинице на Манхеттене температура тела у него подскочила до сорока градусов. Самочувствие главного героя отвратительное. Ощущение полуобморочное. И никакие таблетки не помогают.
Когда к главному герою зашла в номер давняя подруга, с которой они дружили еще со школьной поры, страдающий от высокой температуры попросил ее вызвать врача. Та горько ответила, что здесь врача не вызывают. И добавила, ты видел много бегающих людей. Это они бегают, чтобы не заболеть. И еще объяснила: здесь врачебные услуги стоят очень и очень дорого.
— Если простыл, — добавила она, — все равно работай. И на дом врачей не зовут.
— Даже детям?
— Никому!
— А если…
— Никаких если! Знаешь, какая тут медицина? Знакомая за операцию должна двадцать лет выплачивать.
От высокой температуры больному ночью снились тяжкие сны. Пришла чернокожая горничная менять постель. Больной сидел на стуле в полубредовом состоянии. Он попросил горничную вызвать врача. В ответ услышал: «No doctor!» .И горничная весело закрутила головой. Потом она стала серьезной и рассказала, что в городе полно сумасшедших, которые ведут себя опасно. Но их не кладут в лечебницы. Дорого.
Нет смысла пересказывать хождение по мукам героя рассказа. Ньюиорская подруга чудом нашла врача на дом. Врач приехал в гостиницу взял чудовищную сумму за визит и ничем не помог. Температура не спадала. И на следующее утро подруга повезла его на такси в приемное отделение. Там женщина врач только ерничала над больным. Долго держала его в приемной. И тоже ничего определенного не сказала. Лишь спросила, нужна ли неотложка. Эта рыжая фурия явно кусалась. Но лицо ее расцветало в улыбке. И за свое издевательство над больным взяла чудовищный гонорар.
Нельзя без содрогания читать все испытания, которые выпали на долю больного. За ним приехала спецмашина, исполняющая роль нашей «скорой помощи». Два дюжих темнокожих парня ловко поместили его на носилках в салон для больных. Сами разместились тут же. В салоне было нестерпимо душно. Но дюжие санитары не торопились. Началось заполнение анкеты. Длилась эта процедура нестерпимо долго. Пришлось менять опросный лист из-за неверно заполненной клетки.
Привезли в Гарлем. И тут надо было платить непомерную плату. Герой рассказа имел возможность ознакомиться с условиями содержания в этой лечебнице. Помещение поделено на клетки. Разделены они занавесками. Там на кроватях лежат больные. В одном помещении старые и малые, мужчины и женщины. Здесь героя рассказа осмотрели. И снова не определили, в чем причина высокой температуры у больного. Посоветовали лечиться холодной водой и отправили вон из помещения. Давняя, еще со школьных лет, знакомая пошла под проливной дождь искать такси. Больной за ней не успевал. В довершение всего он упал в холодную лужу. И, странное дело, в номере гостиницы он убедился, что температура начала спадать.
Потом, когда больной окончательно стал здоровым, и они нормально проводили время, подруга сбивчиво сказала:
— На самом деле у нас очень классно! Есть минусы! Но они везде! Это Москва виновата! У вас там все время обман! У тебя не было нормальной страховки!
И читателю сразу становится ясно: когда-то русская девочка стала стопроцентной американкой. Но их дружба и привязанность остались прежними. И когда они гуляли по парку, он вдруг увидел:
«На ровной лужайке на задних лапках торчала серая, холеная, хвостатая гадина.
Боже мой, она улыбалась».
Очень убедительный образ. Истинная метаморфоза медицинского обслуживания в Америке. Там действительно на дом врача не вызывают. А ведь сколько приходилось слышать и читать, будто в Штатах все в медицине на высочайшем уровне. Денежные люди стремились туда на серьезные операции. У нас же все по-варварски. Все первобытными методами.
Выходит, все у нас сравнялось. Если у тебя денег не меряно, у нас тоже прооперируют, поставят на ноги потенциального покойника. Если карман дыряв, лечение будет на первобытном уровне. Но, если внимательно вчитаешься в рассказ Сергея Шаргунова, у нас, вроде как, получше.
Приведенные выше строки – заключительные в рассказе. Тут все метафорически. Все многозначно. Но все требует глубочайшего размышления. Улыбающаяся гадина вызывает дрожь во всем существе. А ведь, как и многое в рассказе припорошено туманом, неопределенно и в некоторых местах трудно представляемо зримо.
Что это за гадина на лужайке? Живое ли это существо? Или это скульптурное изображение чего-то мифического? У каждого может возникнуть после прочтения этих строк свое, отличное от других представление.
Но разве дело в этом. В рассказе есть только один главный герой – всеобщее ожесточение с улыбкой отвратительной гадины. Все сейчас смотрят телевизор. С плохо подавляемой тревогой мы слушаем новости. И многие содрогаются от увиденного. Редко какой день не говорят о террористах. О невинно погибших людях. Разве можно считать цивилизованными людьми тех, кто убивает не своих врагов, не своих обидчиков и притеснителей, не во имя защиты своей Родины. А всех, кто под руку террористам попался.
Всего век назад самыми радикальными террористами в нашей стране были эсеры. Они казнили своих врагов ради наведения порядка и установления справедливости в обществе.
Но эсеры своих врагов своим судом судили. Выносили приговор прежде, чем привести его в исполнение. Эсеры впоследствии отказались от террора. По крайней мере, так написал один из видных деятелей этой партии Борис Николаевский в своей книге "История одного предателя". Эсеры пришли к неутешительному выводу, что их метод борьбы не дает нужного результата. Но ведь эсеры не стремились убивать невинных людей. Хотя они не были такими уж благородными мстителями. Когда они бросали бомбу в губернатора, полицеймейстера, или в царя Александра Второго, гибли совершенно случайные люди.
Выходит, они были намного цивилизованнее и гуманнее нас нынешних. Память хранит один любопытный эпизод. Журналисту центрального телевидения давал интервью депутат Государственной думы Александр Иванович Гуров. В советское время он первым возглавил только что созданный комитет Министерства внутренних дел по борьбе с организованной преступностью.
Но речь шла о ельцинских временах, когда бандитизм охватил всю страну. Александр Иванович сказал тогда, что в советское время, когда работники милиции шли брать опасного преступника, многие из них не брали свои пистолеты. Когда им делали замечание, они отвечали: «Обойдемся без оружия. Вдруг потеряешь. Потом от писания объяснительных с ума сойдешь». А вот теперь другое дело. Работники патрульно-постовой службы вынуждены брать автоматы. И не позволяют себе расслабиться ни на минуту.
Да многие и сейчас помнят, насколько стремительно в те годы обычные молодые ребята становились безжалостными и жестокими убийцами. И сколько их стало жертвами междоусобиц. На кладбищах образовались аллеи могил с портретами молодых людей на памятниках.
Сергей Шаргунов встревожен ситуацией и он выплеснул все свои тревоги за наше ближайшее будущее. Сейчас многие говорят о большой вероятности вспышки третьей мировой войны. Называют виновных. Это и руководители стран и влиятельные с миллиардными вкладами в банках люди, которые формируют политику правительств своих стран. Писатель обратил внимание на агрессивность простых людей. Они тоже соскучились по войне. И это очень и очень опасно.
Я спрашивал мнение многих о рассказе Сергея Шаргунова. Они самые разные. Но большинство негативно восприняли саму форму этой вещи. Одни утверждают, что это чистой воды эссе, другие – что это очерк, третьи – аналитическая статья.
Сам писатель тактично определил описанное им явление: ожесточение. А ведь мир стремительно звереет. Это очень опасно.