ОСТАВЬ ЭТО МНЕ
СТРУПЬЯ НА ЛИЦЕ МАДОННЫ
Генри - неглупая девчонка. Мы сидим между долготой и широтой, как бы пялимся в космос и трогаем друг друга в неприличных местах.
В перспективе мы, скорее всего, сдохнем под мостом в нищете, а последним впечатлением станет запах мочи и сырного фондю.
Генри устала и хочет просто поговорить. Мадонна Мунка. Когда она шевелит губами, возникает этот взгляд.
Взгляд на две тысячи ярдов.
- У бомжа больше шансов найти себя.
Потому что:
- Он знает, что он бомж.
Генри не улыбается. Ведь это обнажает её череп.
- В смысле... бродяг легко опознать.
Как по маркеру - воспалённую простату:
- Они не могут быть одни. Всю жизнь бегут в гости, когда их не зовут.
Пустота обязана пугать.
Мы сидим на расстоянии пары эрекций, пространство между нами заполнено вечерним самокопанием. Когда смотришь внутрь, пахнет сливово-сладким гноем. Бездна покупает тебя горьковатой бесконечностью сигарет, вымоченных в ацетоне.
Радостно наебать себя - это всё, что нам нужно.
- О чём думаешь?
Говорю, вдвоём проще искать себя.
- Ты это о бродягах?
Скорее - о беглецах, говорю.
- Бродяги умеют бегать.
Разве это принципиально, спрашиваю. Скоро мы закончимся, засветимся как плёнка.
Ветер выдувает мысли и зубы. Я крошусь пеплом 'Мальборо' на рябую столешницу узкого канала. Мне прохладно, но не одиноко. Джинсы намокли. То ли прилив, то ли смерть. Жжение в пальце рвёт на себя, окурок падает в ноги. Шипит в мокрой гальке и погибает, жадно вбирая влагу, словно не понимая, что это его убивает.
Говорю, нужно искать себя не затем, чтобы.
- Нужно искать себя где-то.
Говорю, в зеркале заднего вида вся жизнь кажется мне охуенной фиестой.
Говорю, кораблик в бутылке, должно быть, чувствует себя как дома.
- ****ый "Мэйфлауэр". Можно броситься искать себя в мусорном баке.
И найти кого-то другого. Да.
Гипнопедический сеанс. Мы спим? Нет, мы просто закрыли глаза и прикидываемся коматозниками с одним на двоих набором маленького Ницше. Брось в меня лебенсфилософи, я подавлюсь усами. Но я люблю женщин.
Говорю, сегодня - отличный день, чтобы умереть.
- В мусорном баке.
Почему, спрашиваю, тебя так волнуют бродяги?
- Боже, эти бедняги... Я смотрю на них из своего угла, а на их лицах такое выражение, как будто сзади их долбит лошадь.
Тебе, спрашиваю, жаль их?
- Нет. Просто они похожи на тебя.
Что?
- В офисе - душно. На улице - шумно. Как будто всё должно случаться с первой попытки. Сраный ханжа. До чего дотянулся - то и взял.
Как тебя.
- Как меня.
Она улыбается. Но не зубами и мышцами.
Генри достаёт опасную бритву и отрезает правый сосок. Она макает его в фондю и предлагает попробовать.
На вкус как пожёванный "Дирол".
- Это не самоконтроль, сладкий.
А что это, спрашиваю.
- Мы просто веселимся.
Я всё жую, а она кромсает собственное личико.
- Наверное, теперь я недостаточно хороша для того, чтобы господь меня выебал.
Думаю, женщины не в его вкусе.
Кусочек застревает в глотке. Скулы сводит от омерзения.
- Присоединишься?
Ещё бы, говорю.
Впервые я снимаю джинсы не для того, чтобы мне отсосали.
Лицо Генри обливается гранатовым сиропом. Я показываю, куда нужно меня любить.
- Резко, как во время эпиляции, или медленно, как будто я и впрямь хочу сделать тебе больно?
Второе. Я говорю, второе.
Я чувствую давление в бедре, зрачок ловит алый гейзер, бьющий из тела.
Мы сидим под мостом. Остываем.
Говорю, похоже, не все беглецы смогут сбежать.
- За чертой уже всё равно. Сделай свой круг почёта и уёбывай.
Если бы я знал, куда.