Любили тебя без особых причин
За то, что ты внук,
За то, что ты сын,
За то, что малыш,
И за то, что растешь,
За то, что на маму и папу похож.
И эта любовь до конца твоих дней
Останется тайной опорой твоей.
В.Берестов.
Аськина сметанка
На стол собирали долго. Никак не дожаривалась картошка. Оказалась недомытой посуда от прежней трапезы. Чай заварили, но он получился какой-то слабенький, пришлось подваривать. Молочные продукты оказались самыми готовыми к завтраку и уже стояли на столе в ожидании, пока их откроют и начнут поглощать.
Десятимесячная Аська сидела за своим высоким столиком со стулом, опираясь крохотными локотками на его перегородку. Никаких опасений за то, что девчушка может упасть, ни у кого не возникало. И она спокойно наблюдала за тем, как большой стол для взрослых пополняется очень приятными предметами и вкусными вещами.
Правда, пока что они находились слишком далеко от нее – не достанешь. Она вдруг чуть нервозно пошарила ручонками по своему маленькому столику. Хотела что-то там найти и скорее потянуть в рот. Ну да, ведь еще совсем недавно там лежала очень красивая вкуснятина, длинные кусочки-полосочки красного болгарского перца, и она с удовольствием схватила сразу два таких кусочка, обеими ручонками, так было гораздо надежнее, чем один. Но едва успела сунуть первый кусочек в рот, как папа ловко выхватил его и мгновенно куда-то спрятал. Аська очень хотела разглядеть, куда именно, но это было совсем невозможно, таким ловким оказался папа. Просто еще вчера Аська точно так же сидела за своим столиком, жевала красивый перец, тоже два кусочка-брусочка сразу, но один был красный, а другой желтенький, очень красиво. И тут в дверь позвонили. Вошла какая-то тетенька и сразу оказалась на пороге кухни. Аська не обратила на нее внимания, ну пришла и пришла; главное, что не ушли свои: мама, папа и дедушка. Так что можно было спокойно продолжать грызть перец сразу всеми четырьмя зубиками, которые уже вылезли наружу.
Только не тут-то было. Тетенька вдруг стала громко доказывать Аськиным родителям, что такому маленькому ребенку нельзя давать столь специфический продукт, как болгарский перец. Мало ли что она уже ест картошку, котлетки, что-то там еще! А перец – нельзя, и сырой помидорчик тоже пока не стоит.
Аська не понимала, о чем идет разговор, но по тому, как мама и папа, только что абсолютно взрослые и решительные, вдруг стали похожи на нее саму, сразу послушались взрослой тетки и отобрали у Асеньки прекрасные брусочки перчика, она решила: у нее могут отобрать вообще всё самое вкусное, что она совсем недавно узнала и очень хотела жевать непрестанно. Она немедленно закатила скандал, все утешали ее, а гостья-тетка говорила, что о ней же заботится и потому плакать не нужно. Родители утащили Аську в комнату, там высыпали на пол все самые красивые игрушки, тренькали, бренькали, возили их в большой машине, и Аська в конце концов успокоилась.
Сейчас никакой тетки в доме не было, и показалось Аське, что вполне можно получить те перчики, которые отобрали вчера. Она гневно шумнула, постучала по своему столику-перегородке, намекая на то, что неплохо бы дать ей перчику. Сказать она еще ничего не умела, даже самые милые на свете словечки «мама» и «папа» у нее не проговаривались. Однако родители поняли, что она хочет перчику, и заговорили-запели на два голоса, что сейчас поставят всё на стол и начнется настоящий пир, а не просто какой-то там обед. Но Аська, видимо, решила «не уговариваться», требовала своего и даже расскандалилась. Ничего не оставалось, как подвинуть ее столик со стульчиком совсем близко к общему столу и попробовать для начала покормить чем-то молочным. Мама потянулась к стаканчику с йогуртом, папа проворно подал ей ложку и Аськин слюнявчик. Можно было начинать трапезу, красивую и вполне благопристойную.
Аська раскрыла рот и ждала, что сейчас туда переправится ложка с йогуртом, который она очень любила. Но мама что-то замешкалась. Уронила салфетку, пришлось наклониться, чтобы поднять ее. Аська совершенно не понимала, как можно так задерживаться с едой. И потому, проследив, как мама нагнулась, тут же вернулась к своим делам и интересам. Оглядела стол. Самой, что ли, приняться за йогурт? Но мама предусмотрительно поставила его подальше, Аське с ее короткими и крохотными ручками было никак не дотянуться.
И тут она заметила «корытце» со сметанкой. Эту посудину уже успели открыть, потому что она составляла важную часть обеда. Сметана была такая белая, ароматная и соблазнительная, что Аська моментально сообразила, что нужно делать.
Пока мама пыталась поднять из-под стола упавшую в сторону салфетку, Аська дотянулась до сметанки и бухнула в нее свою ручку. Ложки у нее не было, осталась у мамы в руках. Папа ничего не видел, в последний раз переворачивал почти дожарившуюся картошку на сковородке, а дедушка, всегда не любивший, чтобы в раковине оставалась немытая посуда, спешно домывал ее сам.
Так что никто из взрослых не видел, какой у Аськи начался праздник. Она вытащила из полиэтиленового корытца ручонку со сметаной. Захватить удалось много. Что с этим делать, она прекрасно знала: ну, конечно, сразу тянуть в рот, да побыстрее, пока не отобрали. Ах, как вкусно! Она даже не просто причмокнула, а издала какой-то другой звук, напоминавший легкое чавканье. Быстро-быстро проглотила «кусок» сметаны и тут же плюхнула ручонку снова в корытце – за новой порцией. Удалось! Мама уже нашла салфетку под столом и даже почти распрямилась. Папа уже перевернул картошку на сковородке, но еще не успел закрыть ее крышкой. Дедушка уже домывал посуду, но не успел домыть ее до конца. А вот Аська всё успела, и вторая «горсть» сметанки направилась туда же, где уже исчезла первая, то есть прямиком в рот. Ах, как это было вкусно! От удовольствия Аська зачмокала, а сметанка стремительно опустилась по ее пищеводу вниз, торопясь удрать от любых возможных покушений на то, что кому-то захочется ее изъять.
И тут мама, наконец, распрямилась за столом, картошка оказалась совсем накрытой крышкой, последняя посудинка, вымытая дедушкой, заняла свое место в сушке, и все три взрослых человека обернулись к столу, чтобы занять свои места и приступить к трапезе. Но сделать этого они не успели, застыв почти соляными столпами.
Перед ними сидела Аська, снова опустившая ручонку в сметану, вся перемазанная настолько, что ее мордочка почти не проглядывалась. Фартучек, столик, часть большого стола, пол под ним – всё было в сметане, будто кругом разлили белила. Аська же, довольная тем, что, наконец, к ней вернулись и мама, и папа, и дедушка, а, возможно, еще больше тем, что так сумела провести взрослых, широко улыбалась, отчего сметанка расползлась по ее одежде и мордочке еще больше.
- Ты что наделала? – спохватилась вдруг мама. – А ну, давай сюда ладошки! И больше не бери сметанку!
Она взяла со стола чистую салфетку и стала вытирать Аську. Но та ни за что не соглашалась, отталкивала ее, желая облизать все свои вкусные местечки.
От неожиданности взрослые вдруг рассмеялись. Папа хотел отодвинуть сметанку подальше, но Аська настырным голоском потребовала, чтобы ее, наоборот, подвинули ближе. И взрослым ничего не оставалось, как повиноваться своей повелительнице.
Моя радость
Она никак не хотела лечь поспать, хотя вечер предстоял трудный: отмечали день рождения ее тети Лизы, приехать должно было много родных. Придумали, что представят-покажут Асеньку всем, а потом отвезут ее вместе с мамой Таней к бабушке, потому что иначе она просто не выдержит такого напряжения. Однако малышку этот план взрослых явно не устраивал, и она разыгрывалась все сильнее. По случаю предстоящего празднования расчистили пол, в середине образовалась хорошая площадка, которой обычно не было из-за того, что слишком большой родительский диван трудно было каждый раз собрать. К тому же папа уходил на работу, когда мама еще спала. Тесно в комнате было так, что вообще не понять, как они могли уживаться в этой тесноте.
Но только не сегодня. Сегодня был праздник, диван собрали, комната в середине была пустой. Тут же на полу оказались игрушки, яркие, веселые, в пластмассовой коробке прямоугольной формы с затупленными углами, она была очень похожа на грузовичок. Крошечная Асенька, кажется, решила показать гостям все свои достижения. Она в свои семь месяцев уже вовсю ползала, так что сам по себе пол давно стал для нее привычным. И сейчас она радостно пристроилась к коробке и подталкивала ее к двери, чтобы все обязательно увидели, какое у нее есть чудо, сколько игрушек – ярких, разноцветных, многие из них были музыкальными. Целая машина!
А гости стояли в коридоре у открытой двери и с удовольствием смотрели на малышку. Личико ее было таким счастливым и выражало стольео радости, что не понять такое выражение было просто невозможно. Она ласково улыбалась всем сразу и была очень счастлива!
И тут случилось неожиданное: ее крохотные ножки, видимо, не справились с тем, что коробка как-то поворачивала в сторону. Малышка наклонилась на бочок, упала и громко расплакалась. Все кинулись поднимать ее, говорили ласковые слова, но она кричала все больше. И даже подоспевшая мама, сразу схватившая ее на ручки, никак не могла ее успокоить, хотя в материнском запасе нашлось очень много самых хороших словечек, а в руках столько ласки, что, казалось бы, девулька сейчас успокоится.
Но она продолжала плакать. И таким горьким было выражение ее мордашки что казалось, будто она хочет высказать свою обиду всему миру сразу.
Потом она весь вечер и плакала, и всхлипывала. Забывалась и начинала улыбаться гостям во все личико - и вдруг снова плакала. Я ни секунды не сомневаюсь в том, что она, совершенно как взрослый человек, вспоминала в эти минуты, что с ней произошло. Заново переживала случившееся. Она, существо необычайно жизнерадостное, всегда улыбается во всю мордочку, создавая у взрослых, кто ее видит, необычайное чувство счастья, так хотела всем показать, и сколько у нее игрушек, и какая замечательная коробка-грузовичок, и как она стоит возле нее в свои семь месяцев, и как везет всем-всем показать. И вдруг – такое фиаско! Ей было по-настоящему обидно, даже не все взрослые способны на такую сложную гамму чувств и переживаний. Потом она как-то более или менее все это забыла, отвлеклась на всякие движения и слова взрослых. Очень хорошо отвлек и развлек ее брат Матвейка, который в свои два с половиной года кажется рядом с ней просто гигантом. Они вместе играли в ее игрушки, и, конечно, командовал парадом он. Бушевал, всё раскидывал, играл громко и напористо, а она, как маленький птенчик, сидела рядышком и играла по-своему, сама, а где-то присоединялась к нему. Пока он был рядом, все шло очень хорошо, но потом она снова заплакала, и с такой горькой обидой, будто в ее жизни произошла немыслимая беда.
Забудет, конечно. Но поражает глубина переживаний такого крошечного ребеночка.
Папашка
Чудесный августовский вечер. После двух дождливых дней жители нашего района высыпали в парк. Хочется ходить, гулять, сидеть, общаться. Таких настоящих, «строго по сезону» дней теперь бывает мало, климат то ли резко меняется, то ли просто безнадежно портится. Всё перевернулось, наши летние сезоны превратились в лето пустыни Сахара, а если уж идут дожди, то они почти невыносимы своей продолжительностью, занудством и тоской. И не всегда скажешь, какой на дворе месяц, что сейчас за сезон. Потому, наверное, всё, что нормально, так дорого и приятно.
Особенно остро чувствуют эту августовскую правильность малыши. Им так хорошо – оттого, что тепло, но не жарко, солнечно, но не паляще, ветерок легкий и ласковый, и от вчерашнего дождя остались только воспоминания. Им весело играется во все игры сразу.
Я сижу на скамейке, под развесистой липой. Нет-нет да оторвусь от страниц книги и посмотрю, что делается вокруг. Кажется, сама бы побежала сейчас к малышне поиграть.
Но вот одна маленькая девочка лет трех бежит в мою сторону и гонит впереди себя колясочку с куклой. Ишь, как расшалилась! Как ей весело и приятно! И упасть не страшно, потому что, хотя под ногами асфальт, она же держится за коляску. Значит, не упадет. Она явно решила устроить радостную жизнь «своей дочурке» в коляске. Откуда я знаю, что там девочка? Да коляска розовенькая, и почти издали видно, что куколка, лежащая в ней, тоже одета в розовое. Да, да, побегать пошустрее, побыстрее, пока взрослые, увлеченные своими разговорами на скамейках, ничего не видят. Им сейчас не догнать удравшую девчушку. Да они, похоже, не очень и беспокоятся. Потому что свалиться тут некуда, а если малышка свалится, то встанет, отряхнет грязь с коленок и снова побежит. Да и видят же они, что какая-то женщина сидит чуть подальше, увлечена чтением. Она, то есть я, конечно, поможет ребенку встать, если шлепнется.
Меня так примагничивает этот девчоночкин бег с коляской, что я поневоле отрываюсь от книги. Надо же, какая прелесть! Какая шустрая девчушка! Вот характер-то будет! Атаманша растет, не иначе! Глазенки горят от счастья, от радости быстрого бега, от одуряющего чувства свободы…
Она уже почти совсем добежала до меня. И тут я замечаю, что во рту у нее соска! В форме бабочки с большими крылышками. Это разумно – чтобы не затащила ее всю в рот, тем более что такая озорница. Но все-таки – зачем такому большому ребенку затыкать себе рот пустышкой? Или это она так усмиряет свой собственный неугомонный норов? Я чужая, потому не могу сказать ей: «Вынь соску изо рта, это бяка!» Нет, нет, не имею права! Ладно, пусть сосет, выплюнет, когда соска ей надоест.
И тут замечаю: что-то странное в этой девочке. Слишком активная и озорная. Да и… девочка ли это? Господи, нет же, мальчишка! Их теперь всех одинаково одевают, не отличишь. Вот это номер! У кого-то стащил коляску с куклой? Я оторопела от неожиданности и смотрю на малыша с еще большим интересом.
И тут вижу – какая-то из молодых мамаш оторвалась от скамейки и разговоров и бросилась на ловлю проворного чада. Видно, привыкла бегать за ним, потому что схватывает его сразу. Тот не вырывается – знает мамину сильную руку. Она что-то говорит ему, ругает, укоряет, что удрал, да еще прихватив чужую коляску с куклой. Он слушает терпеливо, скорее всего – привык.
И вдруг вынимает соску изо рта и объясняет мне:
- Папаська!
То есть – он папашка, а потому схватил коляску с ребенком и побежал гулять… Неплохо объяснил, даже мама от неожиданности на минуту примолкла.
Потом он снова запихивает соску в рот. Очень серьезно смотрит на меня. Вынимает соску и «докладывает»:
- Сигалета!
И соска снова отправляется в рот.
Вот оно как! Папаша с сигареткой!
Мама собирается взять его за руку и оттащить туда, где она только что сидела со своими товарками. Но малыш быстро вырывается и куда-то несется. Мама за ним не успевает. Удивительно ли? Он ведь папашка, да еще с сигаретой – где какой-то маленькой женщине, пусть даже и решительной, угнаться за ним?
А на «Ц»?
Сережа прибежал домой разгоряченный, возбужденный. Глаза горели, как у волка, который только что нагнал в лесу поросенка и съел.
- Ты чего такой? – удивился отец.
Сережа мальчик самостоятельный. Ему уже четыре года, и во дворе он часто гуляет один. Нередко приводит домой дружков или сам ходит к ним. Сейчас чувствовалось: что-то у него случилось во дворе. Не самое плохое, но все-таки… Вместо ответа на папин вопрос он восторженно посмотрел на него и взъерошено выплеснул, даже не успев переобуться:
- Я что узнал!!!
- Что же? – Отец, чувствуя какую-то подлянку, посмотрел на него на всякий случай строго.
- А ты знаешь, как будет мат на «Б»? – И Сережа хитровато посмотрел на родителя.
- Знаю.
- И я тоже. Щас скажу…
- Ну, ну, ни к чему это, - неожиданно рассердился папа. – Мама может услышать. И вообще – чем это ты занялся?
- А мат на «Х» ты знаешь? – не унимался Сережа. – Я знаю!
И он торжественно произнес великое слово из трех букв.
- Дурачок, нашел чем хвастать! – сказал отец с укором.
- А ты знаешь мат на «П»? – не унимался Сережа. – Знаешь, да? А вот и нет. Это…
И опять покраснеть пришлось папаше.
- А мат на «Е» ты знаешь? – радостно продолжал Сережа. – Это мужчины делают с женщинами…
- Ладно, хватит. Надоело! Ты бы лучше переобулся – смотри, сколько грязи на ногах принес!
- Всё поня-атно! – еще больше обрадовался Сережа. – Не знаешь. А я знаю.
- Не хочу тебя слушать!
- Это вот как будет, теперь сам знаешь! – И Сережа солидно прошествовал в комнату, торжествуя свою победу.
Но уже несколько секунд спустя снова пулей влетел на кухню.
- А мат на «Ж» ты тоже не знаешь? – с презрением спросил он папочку.
- Я сказал – хватит! – раскричался отец. – Больше не пойдешь гулять во двор!
- Пойду! – уверенно сообщил Сережа. – А вот мат на «М» ты знаешь? Ой, тоже нет… Ну как глупо!
Отец с трудом сдержался, чтобы не дать ему затрещину. И хорошо, что сдержался. Идейка пришла в голову, и неплохая.
- Я на все буквы мат знаю! – торжествовал между тем сынок.
- На все? – удивился отец. – Ну, нет, брат, совсем и не на все. Вот, например… Например, мат на «Ц» ты знаешь?
- Знаю! – скорее крякнул, чем сказал Сережа. – Это… это…
- Это… - передразнил его отец. – Вот и не знаешь.
- Знаю! Щас вспомню!
Он неожиданно ушел – точнее было бы сказать: слинял – в комнату, а отец остался на кухне заканчивать починку крана. Видно, сынок надеялся, что в тишине комнаты, в полном покое он сразу вспомнит заветное матерное словечко, которое почему-то забыл. Не очень получалось, потому что минуты через две он снова появился в коридоре и стал торопливо обувать уличные туфли.
- Ты куда собрался? – спросил отец. – Да еще без спросу!
- Погулять! – буркнул Сережа. - И еще… еще мне надо у ребят спросить мат на «Ц».
- Никуда не пойдешь! – рассердился отец. – Дома есть важные дела.
Сережа, однако, потянулся к двери и решил смыться без папиного разрешения. Но не тут-то было: отец сразу вырос перед ним.
Борьба была недолгой: отец просто затолкал его обратно в комнату. Нашел ему дело: собрать все игрушки, разбросанные вокруг. Сережа, зная, что не слушаться невозможно, еще, гляди, попадет, стал нехотя выполнять папино поручение. Глаза у него были сердитые, а губы что-то настырно повторяли. Прислушавшись, нетрудно было разобрать его бормотание. «Мат на «Ц», мат на «Ц»…» - проговаривал он, мучительно вспоминая такое важное и такое нужное словечко.
Часа два ходил он по дому, беспокойно повторяя свою заповедь, и все яснее становилось, что сейчас нет у него задачки важнее и труднее, чем найти ответ на свой вопрос. Наверняка все матерные слова, какие он знал вообще, перебрал в своей памяти, но «мат на «Ц» не вспоминался. Снова приставал к отцу – мол, скажи, я потом всё буду убирать и всегда буду слушаться. Но отец упорно увиливал от ответа. И при этом каждый раз почему-то отворачивался. Если бы Сережа сообразил посмотреть на папеньку «с другой стороны», он обнаружил бы такую хитрую улыбочку, что сразу заподозрил бы неладное: а есть ли вообще такое чудо, как «мат на «Ц»? Но он был слишком озабочен и озадачен, чтобы даже сообразить посмотреть на папеньку иначе. И слишком исполнен уважения к нему – за такие знания-то! – чтобы в чем-то усомниться.
Прошел еще день, прошел другой… В доме стало тихо-тихо. Сережа всерьез продолжал свои поиски. Интересно, что и двор присмирел – Сережа всех «озадачил», все искали теперь бесценное словечко. И как-то так получилось, незаметно и естественно, что все пацаны во дворе вдруг заговорили чисто и грамотно, чуть ли не изысканно, потому что именно изысканным давно стал казаться самый обычный язык, так сильно привыкли они к мату. И хуже никому не стало. Может быть, на всю Москву это был теперь единственный двор, где и взрослые, и дети обходились без мата.
А Сережа постепенно вырос. Вот уже и в школе давно учится. И что-то никто не слышит от него ни единого матерного словечка. Почему так? Не ответишь на этот вопрос сразу. До сих пор непонятно: то ли Сережа все еще ищет драгоценное матерное словечко «на «Ц», то ли вошел во вкус говорить нормальным человеческим языком.