ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.
Три дня спустя я нахожусь в кабинете Юрия Петровича. Официально – для сдачи моего ежемесячного отчета. А неофициально – он пригласил, чтобы предложить мне кресло главного инженера. Начальник делает это молча. За то время, что здесь работаю, я научился в его молчании понимать больше, чем в иной болтовне. Сейчас он просто положил передо мною бланки, которые по должности должен подписывать явно не я, и акты приемки комиссией объекта, на котором я веду монтаж. В актах уже стоит число. Если мы не успеем к этому сроку, то Юрий Петрович может поплатиться должностью. Если успеем, то в бланках за главного инженера буду расписываться я. Что ж, интересное предложение! Я говорю, что все понял и выхожу из кабинета. За те двадцать минут, что находился у шефа, он произнес лишь «здравствуйте» и «до свидания». Определенно, Юрий Петрович становится для меня идеалом руководителя!
А вот Ольга, его рыжая секретарша, никогда не молчит. Трещит без умолку, причем одновременно с теми, кто находится в приемной, и с теми, кто звонит к ней по телефону. Рассказывая подружке о свидании с мужчиной, просит, чтобы я чуть-чуть обождал, она скажет, когда вспомнит, нечто важное. В конце концов, хлопнув себя по лбу, Ольга говорит, однако совсем не на ту тему, что я мог бы предположить:
– Слушай, тут приходил такой неприятный тип с золотыми зубами! Сказал, что твой земляк. Спрашивал, где тебя можно найти. Я ему ничего не сказала! Кажется, ему кто-то посоветовал подняться выше, поинтересоваться у Андрея...
– Спасибо! – я обрываю Ольгу и почти бегом направляюсь в жилой отсек. Андрей дома, в коридорчике на батарее сушатся его «боевые – походные» ботинки. Хотя мне не до смеха, я улыбаюсь, глядя, с каким вдохновением малыш Сашок, держа в руках тюбик клея «Момент» и пачку канцелярских кнопок, смотрит на обувь отца. Отогнав мальчика, я подхожу к двери супругов и стучусь:
– Андрей, Марфа! Меня никто не искал?
– Как же! Приходил твой хороший знакомый. Разыскивает тебя, чтобы отдать долг. Мы дали ему твой новый адрес. Так что жди, скоро придет! – открыв дверь, отвечает Андрей.
Марфа, прячась за мужем, в такт его словам кивает головой. В глазах у супругов светится неподдельная радость. Прекрасно ведь поняли, что за «знакомый» и что за «долг»! Я не хочу показывать им своего испуга и говорю с каменным лицом:
– Спасибо, выручили! Если и в самом деле вернет, с меня презент!
Спускаясь по лестнице, я слышу, как между супругами набирает обороты очередной скандал. Они уже не так уверенны, что их мстительность нашла правильное применение.
Только в машине я расстаюсь с вымученной улыбкой. Только в машине мне становится по-настоящему страшно. Если от милицейского расследования удалось отвертеться, то эти не отвяжутся. У них свои методы. Что они от меня хотят? Я никого не убивал! В отместку челюсть сломать, как я «златозубому»? Бред какой-то! Вот бы поговорить с Настей! Возможно, она сможет прояснить ситуацию! Но Настя до сих пор в больнице Обнинска в тяжелом состоянии, к ней посетителей не пускают. А не стоит ли мне рассказать об этой истории Сашке? У него везде «знакомые», он может не только встречу с Настей устроить, но и посоветовать что-нибудь путное.
Сашку я нахожу в районной прокуратуре. Он пытается от лица работников своего предприятия составить жалобу на затягивание строительства обещанного заводчанам жилья.
– Денег у них нет достроить! Да я машину продам, а деньги найду! Создадим кооператив, вмиг дом закончим! Пусть только вручат ордера, кому какая квартира положена!
Слушая речь Саши, в которую нельзя вставить и полсловечка, я решаю не делиться с ним своей бедой. История у меня пренеприятная, достаточно того, что я в нее ввязался. Друг о ней узнает, в стороне точно не останется. А ему бы сейчас свои узлы развязать!
Я помогаю Сашке заполнить официальное обращение, и мы заходим в помещение, где несколько работниц прокуратуры в синей форме работают с бумагами и посетителями. Саша подходит к одному из столов. Я становлюсь рядом с ним, и неожиданно чувствую знакомый аромат духов. Сквозь покрытое изморозью окно льется тусклый зимний свет, вокруг казенная обстановка, а у меня кровь бурлит, когда я смотрю на девушку в погонах, что сидит перед нами. Конечно, это не Наташа, и даже не похожа, лишь духи те же, но где, где ты сейчас, единственная любовь моя? И не увижу тебя больше никогда, и сердце ноет, и душа болит!
Саша, схватив меня за руку, вытаскивает на свежий воздух.
– Гришка, ты как полоумный, чего опять с тобой не так? – с недоумением спрашивает он, слушая, как я читаю стихи на фарси, полные печали.
– Эх, Саша! Домой хочу, на родину. Море хочу увидеть. И наш город, – говорю я, и, оставив друга, понуро бреду к своему «Москвичу».
Вечером, когда я забываюсь сном на кровати, внезапно слышится нахальный стук в дверь. Я испуганно вскрикиваю:
– Кто? Кто там?
– Я!
Женский голос кажется мне знаком. Я с недоумением спрашиваю:
– Да кто это – я?
– Открой, узнаешь!
Наверное, опять работница общежития, завхоз или уборщица. Тут любят по вечерам приставать со всякой ерундой. Я недовольно говорю:
– Завтра, завтра приходите. Я уже сплю!
Однако гостья начинает менять ключи в замке, явно подбирая их. Потеряв сон, я быстро вскакиваю с кровати и занимаю позицию возле двери, вооружившись ножом. Замок сдается, и в комнату входит... Валентина! Я понимаю, что это она, лишь после того, как бью по ее макушке массивной ручкой ножа. Девушка падает на пол с тихим стоном. Выругавшись, я захлопываю дверь и осматриваю ее. Ничего страшного, я успел уменьшить силу удара, у нее обморок от испуга. Вот дура, кто ее звал? Сидела бы дома!
Из сумки, что Валя обронила, выглядывает хлеб. Я смотрю, что есть еще. Сало, вареная картошка, самогон в пол–литровой банке. В газетном кулечке – забористый самосад. В России с таким набором рождаются, женятся и умирают. Я раскладываю продукты на столе и с удовольствием ем. Потом мне становится не по себе. По-скотски я себя веду: ударил девушку, затем безразлично перешагнул через нее, набросился на еду, которую она приготовила для меня же! Ну не животное ли я после этого?
Валя приходит в себя и поднимается. Что она? Возмущена? Плачет? О нет, как бы ни так! Она улыбается мне! Говорит:
– Извини, я не хотела ничего такого!
О, гордость! О, честь! Зачем? Для кого? Все впитано с молоком: в этой стране прав тот, кто сильнее.
Нервно вздохнув, я сворачиваю гигантскую самокрутку. Затем наливаю пару глотков самогонки, и, выпив их, швыряю в стену пустой стакан. Он эффектно разбивается. Знакомая картина: пьяный мужик в трусах, чадящий «козьей ножкой», действует на Валентину успокаивающе. Она думает, что самое страшное позади, и заискивающе спрашивает:
– Ты чего по голове бил, а?
– Чего пришла? Чего хочешь? – с гневом кричу я.
– Еще! – произносит она низким приятным голосом.
С ума сойти! Люди толстенные книги пишут по этому поводу, от энциклопедий до романов, а у нее все умещается в единственном слове! Я говорю ей безразлично:
– Через чур много хочешь. Нету.
– Может, поищем? – робко просит Валя.
– И не мечтай. Хватит и того раза.
– Я бы сказала, разочков! – говорит она, несмело вильнув бедрами.
Я вяло пожимаю плечами: самогон у нее сегодня очень крепкий, а спорить неохота, и к тому же опять хочется спать. Валя же, наоборот, чувствует прилив энергии. Она живо скидывает шубу и сапоги, подходит к зеркалу, ощупывает шишку на макушке. Я с издевкой замечаю ей, если она будет ходить ко мне, будет еще хуже. Валентина, не обращая на мои слова внимания, садится на стул рядом и спрашивает:
– А мне не налил?
– Сама наливай. Стаканы на подоконнике. – Безразлично говорю я.
– Гриша, ты не джентльмен!– восклицает она.
– В России джентльмены не водятся. Здесь для них климат убийственный! – мрачно шучу я.
– Не понимаю я, о чем ты говоришь! – произносит Валя. Она пьет самогон, чихает от его запаха, и, как я, бросает стакан в стену. Стакан не разбивается. Глядя на него, я истерично смеюсь, потом резко замолкаю и лезу обратно под одеяло. Валя тут же снимает свитер и пытается лечь со мной. Чтобы не оставить ей никаких надежд, я грубо отталкиваю ее со словами:
– Отстань, дуреха!
Валины глаза наполняются слезами. Стоя на коленях возле моей кровати, со съехавшим на бок бюстгальтером, она, пытаясь быть твердой, говорит:
– Милок, а что изнасиловал, не хочешь послушать? В милицию пойду, заявление напишу!
– А, делай, что хочешь! – апатично говорю я.
– И сделаю! В милиции скажу, беременна! Родителям уже сказала! Нас поженят!
Я широко зеваю, закрываю глаза и думаю: а собственно, почему бы и нет?
– Что ж, считай, уговорила сочетаться законным браком. Надеюсь, у тебя все? – спрашиваю я.
Валентина немного молчит, наша встреча рисовалась по–другому, а затем говорит плаксиво:
– Гриша, я не могу без тебя! С тех пор, как мы... я... летаю на крыльях...
Далее я уже не слушаю, засыпаю. Спиртное, как всегда, подействовало на меня, как хорошее снотворное. Напрасно я пил: где гарантия, что гостей больше не будет?.