Гроза

               
               
                Часть первая. Перед  грозой.
         
     Стоял июльский день 1955 года.  Вечерело. Солнце в этот вечер удивительно быстро садилось за бархатно-зелёный лес, возвышавшийся над тихой речкой, словно его кто-то гнал с ясного, нежно голубого неба. Воздух тяжелел  и  становился очень влажным и сдавливающим. Погода  несколько недель стояла знойная, сама будто спеклась вкрутую. Солнце жгло с самого утра, когда хозяйки в пять часов утра выгоняли скот на пастбище. Коровы не могли продержаться на воле до обеда, потому, как  их начинали заедать надоедливые кровопийцы овода и слепни. Они залезали в уши, под хвост, атаковали вымя, от чего коровы трясли головами, хлестали хвостами и громко мычали. Не выдержав такого злодеяния, они всем стадом отрывались от пастуха и неслись под гору, в спасительную речку, но и там им не давали покоя тучи этих прожорливых вампиров. Тогда, обдав себя брызгами, они гуртом поднимались в гору и, громко мыча, неслись уже  в посёлок, оставляя после себя огромные клубы пыли, в которой самих-то еле было видно. Каждая залетала в свой хлев, как ошпаренная и, забившись в прохладу, постепенно успокаивалась. Часов в пять – шесть вечера, подоив коров, их снова выпроваживали пастись и уже до самых звёзд,  иначе не увидеть молока.
     Рабочие выходили на работу только в ночь, потому, что жара не давала плодотворно работать, да и гнус  в лесу заедал  напрочь. Они уезжали в лесосеку на мотовозе по узкоколейке, часов в семь вечера, работая до семи часов утра. День находились дома или заготовляли сено для своего хозяйства. Почти в каждом подворье имелась корова, бычок, овцы, кролики, куры и гуси.  Все, кроме татар, заводили свиней. Но зимой, в морозы, когда было очень холодно, татары  на делянке не отказывались от кусочка сала. Они шутили: « Аллах высоко, а жена далеко». Работали в лесу все добросовестно. Никаких прогулов и разгильдяйства здесь не было. Все были под надзором комендатуры НКВД  до января 1956 года. Особо в жёстких условиях находились немцы и крымские татары. «Немецкая» улица была ещё огорожена колючей проволокой, которую сняли после смерти Сталина, в 1953 году. Конечно, если разбираться по правде, со здравым смыслом, то в 90%  этих измотанных адским трудом в трудармии, невзгодами, лишёнными всех человеческих прав народов четырнадцати национальностей, привезённых со всех концов страны, были не виноваты. Без суда и вынесенных приговоров,  у них конфисковали всё имущество, а их депортировали в отдалённые, порой не обжитые места только за то, что не той нации, не так жили или во время оккупации «пособничали врагу». А действительно виновные отбывали срок.
               
                Глава вторая. Депортация  народов.
         
      Крымских татар привезли сюда, на Урал, в глухую дремучую тайгу, в середине 1944 года. Их депортировали из Крыма, объявив «врагами  народа и  пособниками  немецким властям», оккупировавшим к осени 1941 года всю территорию Крыма. Это была первая шквальная, повсеместная гроза, постигшая весь крымский народ. Потрясение, шок и смятение пережили жители Крыма, которые в одночасье, в самом начале войны оказались в оккупации. Немногие успели до прихода  фашистов выехать на «большую землю».  Организованной эвакуации не проходило. Народ бросал свои дома, хозяйство и бежали в порт Феодосии, Судака, на ближние вокзалы,  которые были переполнены народом, и на которых не хватало ни судов, ни барж, ни вагонов. Выбирались из аулов и сёл кто как мог. Немощные  одинокие старики, инвалиды, семьи из бедных слоёв с детьми физически не могли выехать и поневоле остались брошенными на произвол врагу.
     Приход немцев сопровождался убийством мирного населения, изъятием продуктов, одежды. Особенно зверствовали румынские солдаты, входившие в состав немецкой армии. Были у них созданы спецотряды – айнзац – группы, которые следуя за основными частями, обеспечивали захват материальных ценностей, документов и проводили «акции» по ликвидации мирного населения. Люди оказались «запертыми» в оккупированном Крыму, по сути стали заложниками войны. Ненавидели немцы в основном евреев, цыган, славян, да и крымских татар тоже. Эти народы считались «унтерменшами», т.е.  – недочеловеками.  В декабре 1941 года они расстреляли более 7 тысяч человек около Керчи и в селе Багеровском,  зверски, а затем  трупы затромбовали  в противотанковом рве.  Было  несколько случаев, что зарывали даже живыми.  А у совхоза «Красная Роза»  было расстреляно 500 человек.  За одного убитого немецкого офицера  они расстреливали 200 человек мирного населения, а за убитого солдата – 100 человек.  Не справляясь с партизанами, немцы вымещали гнев на мирном населении, делая из людей «живые щиты», чтобы проехать по лесу или перейти через горы, где действовали партизаны. Немцы вымещали зло повсеместно.
     Но некоторые зажиточные татарские главари, ненавидевшие советскую власть и ждавшие подходящего момента, с «хлебом – солью» встречали немецкую армию, как своих «освободителей». Немцы были рады такому приёму и среди татар искали своих «союзников». Из таких предателей были созданы мусульманские комитеты, которые находились под подчинением полицайфюрера Крыма. Они должны были выполнять все приказы, поддерживать интересы Вермахта, немецкой администрации и также представлять интересы татарского населения. Ещё они оказывали содействие в строительстве разрушенных дорог, мечетей и школ, в организации мусульманских праздников Ораза – байрам и  Курбан – байрам.  Некоторая молодёжь шла на службу  полицаями и тоже «контролировала» своих собратьев плетями и расстрелами за малейшее нарушение режима. Деятельность этих мусульманских комитетов в период оккупации Крыма и послужила одним из поводов к депортации крымско-татарского народа.
     Для крымского народа прогремела вторая, дальнобойная, с ног сшибающая, для некоторых с дорогой в один конец, гроза. Для этого мероприятия были задействованы все структуры, которые не нашлись в первые дни войны, чтобы эвакуировать население, чтобы оно не осталось под оккупацией. Хотя до победы оставался ещё год, но для выселения нашли и составы и вагоны, сравнивая с неудавшейся эвакуацией в 1941 году. Их везли в грузовых вагонах «телятниках», которые к тому же были открытыми, без крыш, в которых перевозили лошадей. Вагоны были набиты до отказа. Кормили раз в день. Голод и холод делали своё смертельное дело. Болезни и вши добивали вдогонку. Народ умирал повально. Их хоронили на каких-то полустанках, а то и просто в лесу, без опознавательных знаков и без выдачи документов. Когда  привезли в Соликамск, где закончилась железная дорога, их везли вглубь тайги на баржах и телегах. Молодёжь шла пешком. Хотя был уже июнь, но по сравнению с Крымом на Урале было холодно. Этот климат  и заедающий гнус несли очередные болезни и смерти. До места ссылки добрались не все. Многие семьи поредели.
     На поселение, в этот посёлок Нижний Родник, было завезено крымских татар сорок семей с детьми и стариками. Все, возрастом  от 18 и до пятидесяти лет, подлежали работам в лесу, т.е. на заготовках леса для страны. Здоровые парни и мужики были определены на валку деревьев, а женщины в основном  на обрубку сучьев,  другие  мужики на раскряжёвку деревьев по ассортименту. Затем готовые брёвна вывозились на лошадях по лежнёвке – дороге, выложенной из брёвен, т.к. вокруг были болота. Лес свозился на берег реки и там укатчики закатывали брёвна в штабеля. За зимнее время готовилось до сотни штабелей, чтобы весной, по большой воде пустить эту массу по реке Вишере, а потом и по Каме вглубь страны, туда, где нужен был этот лес.
     Жили татары в деревянных домах на два хозяина, построенных из брёвен ещё первыми поселенцами – раскулаченными крепкими хозяйственниками, которые были в основном с Украины и средней полосы России. Многие прожили здесь уже по 10лет. Было их  всего с десяток семей и строили они в основном дома для вновь прибывших поселенцев. Таково было распоряжение «сверху». В 40-х годах завезли латышей, молдаван и ингушей, которые были не довольны присоединением к СССР. Тоже некие «враги». А иначе говоря, это была искусственно придуманная депортация, иначе в тайгу добровольно никто бы не поехал, а стране нужен был лес, бумага.

     Также поступили и с немцами Поволжья. Вначале объявили их «шпионами»  от грудного ребёнка до столетнего старика. Якобы советские немцы будут «пособничать» фашистам, «дождавшись своих», «нашлись группы диверсантов, которые были изобличены вовремя». Чушь собачья. Просто нужна была территория для будущих эвакуированных народов из прифронтовых регионов, а «эту немчуру можно и в Сибирь».  Депортировали в течение двух недель более 900000 человек. Нашлись и вагоны, тоже в основном «телятники», нашлись баржи, подводы. Были случаи и затопления барж с людьми во время переправы через Каспийское море в сторону Гурьева.  Всё было. «Депортация прошла успешно» - так отчитался чекист Абакумов. Людей раскидали по Казахстану, Алтаю, Сибири и Дальнему Востоку. Обещали на время, а оказалось навсегда. И Республику Немцев Поволжья уничтожили под корень, разделив её земли между двумя областями: Саратовской и Сталинградской (Волгоградской). Даже почти все немецкие названия поселений переименовали. Уничтожили все храмы и кирхи, устроив в них склады, клубы или загоны для овец.
     В местах поселения их ненавидели.  Обзывали «фрицами рогатыми», «фашистами», приклеивали различные клички. На постой их тоже не брали. Их селили в заброшенных, полуразвалившихся домах, оставшихся ещё от высланных «кулаков», или просто в худых, продуваемых ветрами сараях. К суровой зиме такое жильё надо было обустроить.  Но немцы трудолюбивый и находчивый народ. Починили «жильё», утеплили.  Бывали случаи, когда привозили народ уже по холоду и за неимением хоть какого-нибудь худенького жилья, они вынуждены были рыть себе землянки и ютиться в них всю зиму, с детьми и стариками. Естественно, что многие до весны не доживали. Работы всем не хватало. Запаса муки и зерна для них никто не припас, не ожидая такого наплыва переселенцев, тем более «врагов», которых оказалось пол страны. Голод выкашивал этот народ. Опухшие и оборванные они вынуждены были бродить в поисках пропитания.  На дорогах, между редкими селениями, они грудами замерзали  и становились добычей для шакалов. Оставшихся в живых одних, брошенных детей сердобольные казахи вытаскивали  из землянок и вывозили в близлежащие детдома.
     С декабря 1941 года стали «призывать» немцев в трудовые колонны. Эти колонны формировались и находились под надзором НКВД. Все они именовались ГУЛагами  или ГУИТЛ. Не имея судимости, приговора суда, они в одночасье  стали заключёнными. Содержались в ужасных условиях. Об этом нужно писать отдельно. Дожили до победы не все. А кто дожил, то опять получили сроки на спецпоселение. Их разбросали по всей стране. На Урал, в Красновишерский район их привезли 860 человек. Среди них были и молодые, и  пожилые, и средний возраст, имеющие до войны семьи, которые остались в местах депортации. Трудармейцы ничего про них не знали. Они будут  разыскивать своих родных после снятия надзора, уже в 1956 году. Многие так и не найдут своих родных, а которые найдут, то станут переезжать и возвращаться  туда же, в места депортации, потому, что родины у них уже не было, да и Указ 1948-го года гласил о « вечном поселении и без права возврата на родину». Дома были конфискованы и в них жили беженцы. Чтобы избежать конфликтов, немцам предложили выезжать на Кавказ, в Киргизию, на Кубань и на Украину. В Поволжье -  «ни шагу». А которые остались на Урале стали обзаводиться семьями, вступая в брак с местными и репрессированными девушками из других народов. Началась ассимиляция. Говорить на своём языке, петь песни, совершать религиозные обряды  - им было тоже запрещено.

                Глава третья. СТРАШНАЯ  НОЧЬ.
      
    В природе происходили непонятные изменения. Стояла ужасная духота. Дышать было трудно. Не хватало воздуха, казалось, что он совсем исчез. Небо полностью заволокли страшные, свинцовые, до предела накачанные водой тучи. Все насекомые и птицы спрятались в траве и в кустах. Вода в реке казалась жирным, чёрным мармеладом, местами поблёскивая холодными бликами. Всё замерло. Но эта тишина угрожающе настораживала. Народ укрылся в домах. Гроза была неминуема, всё, ею подготовленное, говорило о  скором приближении.
    Внезапно налетел такой страшной силы ветер, что через минуту по воздуху полетело стираное бельё, оставленное на верёвках и заборах. Повалились слабенькие заборы, упали скворечники на шестах. Ветер отрывал доски с крыш домов, просто и легко сметал  мелкие постройки и гнал тучи мусора по улицам посёлка. Скот страшно мычал в хлевах. А собаки, забившись в свои будки, выли так, что мороз по коже проступал.
    Наконец, сверкнула такая пронзительно - яркая молния, что казалось, будто она разрезала, словно ножом, посёлок пополам. Через секунду раздался раскатистый гром, да такой силы, что задрожали стены  домов и стёкла. Ветер продолжал отрывать с петель ставни на окнах и калитки, которые тоже то поднимал в воздух, то бросал и волочил их по земле. Он словно шнырял по всем закоулкам, выискивая, что ещё можно оторвать и поднять в воздух.  Он рвал кусты черёмух и акаций на куски, выворачивал их с корнями и тащил по улицам, нагромождая в огромные кучи.  Беспрестанно сверкали молнии, будто хотели расколоть или разрезать каждый предмет и каждый дом.
    В самый разгар этой небесной «войны» от молнии отскочил  разряд  и шаровая молния, пробив  крышу хлева татарина Абрама КашкИ, вошла во внутрь.  Крыша  и стены хлева загорелись. Пламя бушевало с огромной скоростью, пожирая хлев, в котором среди животных поднялась паника и крики.  Блеяли овцы, мычал телёнок, кудахтали куры. Абрам со старшими сыновьями кинулись тушить горевший хлев, но у них плохо получалось, потому, что ветер разносил огонь на другие части двора и на крышу дома.  Они открыли хлев и стали выгонять овец, а куры вылетали сами и ветер носил их по двору, как  живые разлохмаченные комочки. Потушить хлев не получалось. Огонь уже доедал крышу дома. Надо было спасать свою многочисленную семью. Домик Абрама КашкИ ютился под скалой, на самой последней улице посёлка. Его семья из тринадцати человек еле-еле вмещалась в домике. И вот такая беда.
    Но тут внезапно полил дождь. Он обрушился на землю с таким мощным потоком, что казалось, затмил белой сплошной стеной весь мир. Он лил с полчаса. Через какие-то считанные минуты по улицам посёлка текли реки воды, неся с грохотом кучи мусора от проделок урагана. В огородах стояла вода, затопив все посадки. Пожар был погашен и на крыше дома и на останках хлева. Кое-где ещё шипели головешки, а сизый, густой дым ещё долго стоял над пожарищем.Овцы прижались к стене дома и стояли такие мокрые, что в пору их было выжимать. Бычок забился между ними. А куры скучились под крыльцом дома. Так они спаслись. Абрам поднял руки к небу и прошептал сквозь слёзы: «Хвала Аллаху!» Он понимал, что без помощи Бога им бы не справиться. Гроза принесла пожар, а Бог послал вовремя дождь. Потом Абрам  зашёл в обгоревший хлев и увидел лежащую корову с зияющей дырой в спине. Это была шаровая молния. Она попала через крышу в хлев и носилась по нему, поджигая стены, потолок и крышу. Но, наконец, теряя скорость и силу, она  вошла в спину коровы и там затихла, убив при этом корову.
    Всю оставшуюся ночь в доме Абрама никто не уснул, кроме малышей.  Все плакали о корове, незаменимой кормилице. Она кормила всю большую семью этого горемыки Абрама.  Было в семье одиннадцать детей. Старшие сыновья Али и Мамет уже работали в лесу. Пятеро учились в школе, трое ходили в садик. С последним малышом жена Зейнаб водилась сама  и хозяйничала по дому. Абрам тоже работал в лесу. Конечно, средств  в семье не хватало, чтобы одеть и прокормить такую семью. Выручало подсобное хозяйство. На зиму забивали овец, кур, подросшего телёнка. За лето скапливали яйца, топили масло, сушили грибы, ягоды, морозили молоко кружкАми. Но этого не хватало. Помогали всем посёлком. Кто, что мог выделить от своей семьи – продукты, одежду, то и несли КашкЕ, потому, что жили все дружно и никогда никого в беде не оставляли. Такие были времена.  Была одна общая беда на всех, которая сплачивала весь репрессированный народ и все понимали, что им по - одиночке не выжить.
   Утром посёлок проснулся умытым и свежим. После такой страшной грозы начинался новый, ясный, но всё с теми же проблемами и заботами, новый день. Хозяйки выгоняли скот на волю, в стадо. Вдруг, они обратили внимание, что коровы КашкИ нет.  «Наверное,  проспали» - подумал пастух Абдула. Он заспешил к КашкЕ во двор. Подойдя к калитке, он увидел обгоревшую крышу дома, сгоревший хлев и лежащую  среди  двора убитую грозой корову. Он всё понял. На крыльце сидела Зейнаб и, раскачивая ребёнка, горько причитала: «О, Алла, о Алла…». Пастух Абдула вернулся к стаду и рассказал всем бабам о случившемся. Все заохали, всполошились и кинулись к дому КашкИ. Увидев всё своими глазами, они стали успокаивать Зейнаб, которая уже просто стонала. Слёз уже не было. Вокруг неё плакали дети.  Бабы побежали по домам. И через несколько минут к дому Абрама поспешил поток сердобольных хозяек с корзинами и плетёными сумками, наполненными  продуктами. Один немец - Дурбан Якоб, даже привёл тёлочку, сказав: «На, Абрам, тёлочку, вырастет коровка вам».
   На утреннем разводе у конторы уже все знали о большой беде Абрама. Начальник лесопункта оставил дома Абрама и его сыновей, выделил бригаду рабочих, привезли столбы, доски и пошла работа. К вечеру крыша дома была отремонтирована. Затем разгребли пожарище, вытащили весь мусор и приступили строить новый хлев, который закончили на второй день. Абрам только успевал молиться и благодарить Аллаха.  На другой день в клубе провели собрание, на котором  решили помогать семье Абрама, пока не будет нужды. Так, по судьбе этого безропотного, покорного, работящего  татарина и его семьи, прошлась третья гроза. Но, сколько бы,  не выпало на долю этих людей политических, физических  и непредсказуемых гроз, они всегда выживали, благодаря мужеству, стойкости, любви к родине, оставаясь при этом людьми, и сохраняя человечность, не заглубляя в душу чьи-то неисправимые, безрассудные  поступки. Время всё расставит по своим местам.