Роддом

Почему я снова и снова возвращаюсь к этой давней и такой печальной истории? Что за этим стоит? Обострённое чувство справедливости? Но время успело притупить это чувство. А может быть, потому, что за трагической ситуацией, свидетелем которой я стала, кроется клубок  нерешаемых проблем, переходящих от формации к формации, из ушедшего века в век наступивший?
Я очень хорошо помню эту женщину (назову её Верой), хотя прошло почти сорок лет. Мы познакомились в приёмном покое роддома. Я волновалась, а она была уверена в себе и с трепетом ждала рождения ребёнка. Ей было уже сорок два года – позднее время для рождения первенца.
– Замуж вышла поздно. Долго выбирала. Хотела, чтобы муж был хороший, порядочный, непьющий. И вот наконец встретила такого человека. Правда, он намного старше меня. Наверное, поэтому у нас и детей не было. Я уже свыклась с этой мыслью, и вдруг такое чудо – я беременна! Это моя первая беременность. Думала, что будут проблемы, всё-таки возраст неподходящий, но всё обошлось. Я очень хорошо вынашивала ребёнка, даже врачи удивлялись. Я непременно должна родить своего малыша, у меня всё будет хорошо, уверена…
Так и случилось бы, если бы не одно, как оказалось очень важное, обстоятельство. Это обстоятельство – роддом с его внутренней, закрытой для посторонних, жизнью.
В те годы руководила роддомом пьющая женщина. Я несколько раз видела её вне роддома, как ни странно, в том небольшом учреждении, где в то время работала. Нашим учреждением руководил стареющий семейный человек, и у него была официальная любовница Валентина – весёлая разбитная бабёнка лет сорока, а у неё – такая же развесёлая подружка Лариса. Обе «разведёнки», любительницы шумных попоек, завсегдатаи ресторанов. Иногда они вдвоём, нагружённые пакетами с бутылками и закуской, заваливались в кабинет директора в рабочее время – и тогда жизнь учреждения замирала, а из кабинета часами доносился хмельной женский смех и голос директора, который заплетающимся языком рассказывал подружкам анекдоты.
Так вот именно Лариса была главврачом роддома, в котором мне и Вере не посчастливилось оказаться в столь важный для нас день. Вера должна была рожать в другом роддоме - по месту проживания. Но именно в тот злополучный воскресный день медицинское учреждение (кстати, с хорошей репутацией)закрыли для профилактических работ.
В тот воскресный день в роддоме дежурила врач, которая обслуживала наш участок в женской консультации. Она наблюдала меня во время беременности, и я с облегчением вздохнула – всё-таки знакомый человек. Как оказалось, напрасно.
– Что говорят о вашем враче? – поинтересовалась  Вера.
Я только пожала плечами. Не рассказывать же о том, что она мать-одиночка, воспитывающая умственно отсталого ребёнка. Всегда озабоченная, рассеянная, угнетённая. Зачем волновать Веру?
Нас с Верой поместили в одну палату. Оказалось, что и проблема у нас одна и та же – слабая родовая деятельность. Врач покачала головой:
– В Средние века женщины с таким диагнозом были обречены на гибель. Но мы с вами живём в двадцатом веке, и у науки достаточно средств, чтобы вас спасти. Сейчас мы вас простимулируем, поставим укольчики,  и вы благополучно родите.
Сказано – сделано. Вот только врач не объяснила, что после введённого препарата нужно ходить, чтобы он подействовал, а не лежать неподвижно. Наверное, забыла, как всегда. Про её рассеянность больные рассказывали анекдоты.
Она ушла, а мы лежали на своих койках, не подозревая о том, что обрекаем себя на новые проблемы.
Через некоторое время в палату привели новую больную – немолодую грузинку. У неё были сильные схватки, но в перерывах между ними она сумела рассказать, что у неё двое детей-подростков и вот теперь, «на старости лет», они с мужем обзаведутся третьим.
Вернулась врач, поинтересовалась, как у нас с Верой дела. Успокоила – всё наладится, нужно только время. Осмотрела новую пациентку. И тут появилась медсестра из приёмного покоя. Кивнув в сторону нашей новой соседки по палате, она вкрадчивым голосом объяснила, что её муж непременно хочет переговорить с доктором. И это очень важно.
– Хорошо, я поговорю, – покорно ответила врач и удалилась.
Она вернулась в приподнятом настроении. Карман её белоснежного халата предательски оттопыривался из-за конверта с деньгами. Больше о нас с Верой она не вспоминала, а когда мы к ней обращались с вопросами, резко отвечала:
– Отдыхайте, я приму роды, а потом займусь вами.
Теперь она занималась только роженицей, муж которой оказался находчивым и щедрым. К концу смены нашего врача женщина благополучно родила, но доктор в палату не вернулась, а поспешила домой.
А к нам пришла её сменщица – полная противоположность рассеянного врача. Собранная, строгая, внимательная. Меня она перевела в бокс. Здесь по её назначению мне сделали укол, чтобы я смогла уснуть. Врач надеялась, что несколько часов отдыха помогут решить мою проблему. На этом мы с Верой расстались, и о трагедии, произошедшей ночью, я узнала только на следующий день.
Рано утром я проснулась от каких-то новых ощущений. Почувствовав тревогу, я вышла в коридор. Навстречу мне спешила куда-то медсестра.
– Мы вчера едва женщину не потеряли, – устало сообщила она. Видимо, ей необходимо было с кем-нибудь поделиться. – Всю ночь отхаживали, вызвали коллег на помощь, еле-еле спасли.
Я продолжала идти по коридору. Она спохватилась, окликнула меня:
– А вы куда?
– Где родильный зал? – спросила я.
– Прямо. Видите, дверь открыта.
Я вошла в родзал. Это было просторное помещение с несколькими столами для рожениц. Все окна и двери распахнуты. В зале только старенькая акушерка и врач средних лет.
– Что вам нужно? – Врач явно была недовольна моим появлением. – Моя смена закончена. Сегодня понедельник, у нас планёрка. Я сейчас ухожу. Мне обязательно нужно быть на планёрке. А вы идите в свою палату и ложитесь. К вам после пересмены обязательно придёт врач.
– Никуда не пойду, здесь буду ждать врача, – упрямо возразила я и попыталась взобраться на стол. Интуиция подсказывала мне – если я сейчас послушаюсь врача и вернусь в палату, со мной и с моим ребёнком произойдёт что-то ужасное.
Врач испугалась моей решительности и вместе с акушеркой помогла мне лечь. 
– Да, пора принимать роды, – согласилась врач после осмотра. – Но мне так нужно на планёрку! Ольга Ивановна, – обратилась она к акушерке, – справитесь одна?
– Конечно, справлюсь, – кивнула акушерка, – какой разговор!
– Ну тогда я ухожу, – обрадовалась врач. – Удачи вам!
Ольга Ивановна между делом рассказала, что ей уже 73 года, а она всё ещё продолжает работать и не представляет себе, как можно сидеть дома и отдыхать. В тот момент мне было не важно, что передо мной человек преклонных лет. Я не думала о том, что будет с моим ребёнком, если у неё внезапно случится сердечный приступ или закружится голова. А такое могло случиться – ведь старушка отработала ночную смену. Слава Богу, всё обошлось. Более того, через некоторое время в зал пришла молоденькая женщина. И Ольга Ивановна приняла роды и у неё. Позже я узнала, что такие действия недопустимы. Принимать роды в больнице, тем более, в больнице краевого центра должен  только врач.
Когда родился мой сын, я с ужасом заметила, что его кожа серого цвета.
– Что с ним? – спросила я. – Почему он весь серый?
– Это от того, что он очень долго был в пути. Ещё совсем немного – и он бы задохнулся.
Меня поразил равнодушный тон акушерки.
И тут я вспомнила раздутый от конверта с деньгами карман участкового врача. «Нужно было платить, и тогда всё было бы по-человечески», – открыла я для себя старую как мир истину. И ведь деньги у меня были, я получила декретные, а муж недавно получил зарплату. Может быть, я бы собрала не так много, как было в том конверте, но всё-таки… Деньги от больного – это благодарность за труд и внимание. Но ведь они получают плату за свой труд от государства, возражал внутренний голос. К тому же в родной семье мне с детства внушали, что взятка – это преступление, за которое неминуемо грозит наказание. И очень суровое.
Наших детей увезли в специальную детскую палату, Ольга Ивановна ушла, а мы так и лежали в родзале.  Наконец о нас вспомнили, помогли перелечь на каталки и вывезли в коридор.
– Какой сквозняк, – возмутилась молодая женщина. – И долго нас здесь продержат?
Оказалось, что долго. Мимо ходили люди в белых халатах – врачи, медсёстры, студенты. Прошло часа два. Подошла медсестра и объявила:
– Лифта в нашем старом здании нет. Так что придётся вам спускаться на первый этаж самостоятельно.
Она по очереди помогла нам слезть с каталки. У меня закружилась голова, и я едва не упала. Студенты помогли нам пройти на первый этаж.
И только в палате, придя в себя от  утомительного перехода, я вспомнила о Вере. Мне рассказали, что ночью с ней случилось несчастье. Из-за того, что родовой период очень затянулся, ребёнок задохнулся – его шею обвила пуповина. Веру спасали всю ночь. Но самое главное – она никогда больше не станет матерью.
Позже её поместили в соседнюю палату. Был май, окна открыты. К ней приходил муж, они общались через окно. Она отчаянно рыдала, а он её утешал.
Я вспомнила о раздутом кармане, подумала, что и Вера могла бы заплатить, но ей, наверное, тоже, как и мне, не пришло это в голову.
Как всё просто – плати деньги, и всё будет хорошо. А как же знаменитая  красивая клятва, которую дают доктора в начале своего профессионального пути? И что важнее – порядочность или жизнь?
Года через два после этого происшествия Ларису, пьющего главврача роддома, уволили. Слишком высокий процент младенческой смертности в роддоме перевесил личные связи «наверху». Ушла в другое учреждение и наша участковая. Я как-то встретила её на улице: она меня узнала и поздоровалась. Я не ответила – не смогла пожелать здравия женщине, так легко распорядившейся чужим счастьем.
Как сложилась судьба реальной Веры? Сумела она оправиться от горя или зачахла от тоски? Не знаю. Героиня моего рассказа дожила до глубокой старости. Давно похоронила мужа и живёт в полном одиночестве. Часто посещает соседний храм. Я вижу, как она тяжело, с остановками, поднимается по ступеням, как покупает свечки,ставит их за упокой душ своих близких, что-то шепчет и крестится. А потом долго молится у иконы Божией Матери. Дома она с трудом обслуживает себя. О ней некому заботиться.
А ведь всё могло быть иначе. Вырос бы заботливый сын, весь в отца, непьющий и основательный. А потом подрастали бы и радовали внуки. И в весёлой суете она забывала бы порой о своей старости.