Что наша жизнь?

ЧТО НАША ЖИЗНЬ?

– Как мне опостылело все! О, Господи! Что за каторгу ты придумал для меня? Где, где выход?
– Лащин! Самсон Никитич! Хватит! Прошу тебя. Ну, не получается. Так ведь сразу только глупость получается. Она скора, скора, братец мой. Давай еще раз. И резче, резче! Ты же расстроен, желчен. Так и дергай всех вокруг. Начали!
Осветители дали полный свет, рампа запылала, юродивый горбун, калека вышел из глубины кулис и, как бы потерявшись в этом просветленном пространстве, широко открыл глаза, оглядываясь вокруг.
– Отлично! – режиссер даже привстал и заглянул в глубину сцены.
– Паузу! Держи паузу. Зритель должен думать! Заставь его. Заинтересуй, поверни душой к себе. Браво!
Дальше, в повисшей тишине, заговорил английский классик! Заговорил устами современного интерпретатора, мастера, неравнодушного человека, ищущего в той эпохе и совершенно забытых обстоятельствах созвучие сегодняшнему дню.
Что-то случилось! Зал совершенно пропал. Сцена наполнилась страстями. Атмосфера сгустилась. Дыхание совершенно забылось. Режиссер уже не выдыхал. «Стервец!» Неслось в его мозгу, «Как раскован! Ну, сущий дьявол. А кокетка какая! Выхода ему, видите ли, надо. Сам кого хочешь проводит и не заблудится. Талант!» Пауза снова длилась и длилась. Осветители, перегнувшись через барьер, молча вопрошали режиссера.
– Самсон! Ты гений! – режиссер ринулся к сцене, – ты, Лащин, просто гений!
– Да, будет тебе, Станислав Петрович! Надо еще прогнать. Кое-что, действительно получилось.


Уже в грим уборной, снимая костюм и убирая грим, Самсон Никитич спрашивал ждавшую его жену, молодую артистку этого же театра, пришедшую на репетицию, хотя главреж не любил присутствия посторонних.
– Таня! Правда, получилось? Да? Я так рад!
– Правда, Самсон. Ты нашел ход! Ах! Как хорошо было! Только не потерять, запомнить, повторять, повторять! Ты это умеешь. Я в тебе не ошиблась.
– Спасибо, Таня! – и Самсон Никитич стал быстро одеваться. – Пойдем домой, что-то я устал немного. Хочу домашнего уюта. Эта сцена совсем меня доконала.
– Успокойся, Самсон! Все хорошо! Идем, идем, – Татьяна Францевна поцеловала Самсона Никитича. – Ты великолепен! Теперь Станиславу придется выполнить обещание.
– Ты о чем, Таня? – Вяло спросил Самсон Никитич.
– Потом, потом, дорогой. Я только загляну к Станис-лаву Петровичу, и мы уходим. Уходим из этого храма! До завтра.
Станислав Петрович был у себя. Кабинет главрежа был очень большой, но какой-то неуютный. Хаос царил везде. Особенно на письменном столе.
– Танюша, входи! – встретил Татьяну Францевну главреж. – Ну, как твой! А? Талант. Думаю, что этот спектакль пройдет «на ура!» Правда, работы еще много. Но! Талант.
– Стасик, я о себе пришла поговорить.
– Так мы и о тебе говорим, Танюша. Ты сегодня очаровательна! Весьма!
– Не уходи от темы.
– Я в теме. Будешь, будешь его партнершей. Подожди. Пусть Елизавета Михайловна поймет, а это будет через три-четыре репетиции. Вот тогда и ты тут, как тут. Соображаешь?
– Стасик! Ну, как ты стал главрежем? С твоей нерешительностью? Скажи, как? Ты же мне обещал, что я войду в спектакль еще на прошлой репетиции.
– Ну, знаешь, обстоятельства и все такое, Танюша. Не сердись. Ты мне больше нравишься доброй и загадочной, как вчера.

– А ты мне совсем не нравишься! Ты получил свое, и забыл об обещании.
– Ну, Танюша, так прозаично! Ты великолепна. А темперамент каков! Я просто без ума от тебя. Приходи сегодня после спектакля. А?
– Сдержи слово – приду. Иначе, Стасик ничего не получишь. А ты любишь сладкое. Любишь. Здесь ты весьма решителен.
– Каюсь, Танюша! Грешен. Люблю, знаешь хорошеньких женщин. Вот ты одна из них. Но какая! – Станислав Петрович развел руки, закатил глаза и глубоко вздохнул.
– Не убедительно Стас! Я сказала мои условия. Все, – и Татьяна Францевна, повернувшись, решительно отворила дверь. Та с треском закрылась за ней.
– Вот женщина! Вот темперамент! – воскликнул Станислав Петрович радостно и тотчас углубился в деловые бумаги.
В грим уборной  Самсон Никитич совершенно извелся.
– Ты куда пропала, дорогая? – встретил он недоуменно Татьяну Францевну.
– Была у Станислава Петровича.
– Хочешь играть со мной? – спросил Самсон Никитич.
– Да, милый. Может быть получится. Надо еще подождать.
– Но Елизавета Михайловна как же? – удивился Самсон Никитич. – Она вроде бы ничего, смотрится.
– Ты что, Самсон, против?
– Нет, нет! Я просто рассуждаю вслух. Прима, жена главрежа, так вот просто отдает тебе свою роль? О, нет! Я такого еще не видел в нашем мире. Но, все может быть. Станислав кое-что понимает в режиссуре. Вот только характера бы ему. Решительности.
– Посмотрим, посмотрим, Самсон. – Татьяна Францевна улыбнулась и взяла свою сумочку. – Пойдем вон из этого вертепа, Самсон, – и направилась к двери.
Прошла неделя. После очередной репетиции, когда Станислав Петрович совершенно обессиливший от непосильной ноши непонимания и упрямства, спрятался в своем кабинете и размечтался о премьере, вошла Елизавета Михайловна.
– Станислав! По-моему пора заменить этого выскочку Нулькина.  У нас есть лучшая кандидатура – Валерий, Валерий Сергеевич.
– Лизок! Но тут не нужен его темперамент. Пусть он блистает в современной пьесе. Это у него получается убедительно.
– Стасик! Темперамент нужен всегда!
– Лизок! Подозреваю, что ты лучше меня информировала об этом качестве Валерия Сергеевича, – Станислав Петрович сделал паузу, чтобы жена могла ответить. Однако, Елизавета Михайловна молчала и в упор смотрела на него.

– Ты что, Лиза? Или я ошибаюсь?
– Ты, старый волокита, лучше поведай мне как ты трахаешь эту Таньку! Что, язык проглотил. Думаешь, что это не известно? Известно всем! Правда, кроме ее мужа. А?
– Да ты что, Лиза? Как тебе могло прийти в голову такое?
– Брось! Кобель, да и только. И не смей мне делать замечания. С кем хочу, с тем и буду. Мне тоже хочется молодых страстей.
– Ну, вот, я и прав. А могла ограничиться одним коротким словом – да! – и Станислав Петрович горько улыбнулся.
– Введи его пока вторым. Пусть побудет на репетициях. Понял?
– Хорошо, Лизок! Попробую. Но он испортит весь замысел. Ты это понимаешь?
– А ты режиссируй и будь решительнее, вот все и получится. Надеюсь, что реноме твоей жены для тебя еще что-то значит?
– Безусловно, Лизок! А сейчас оставь меня. Буду поздно. Надо написать несколько писем в Управление Культуры.
– Пожалуйста! Я уже привыкла к твоему расписанию, – Елизавета Михайловна демонстративно удалилась с высоко поднятой головой, бросив мужу:
– Оставь часть сил на режиссуру, котик. Не надрывайся, – и скрылась за дверью.
– Вертеп, ну точно вертеп, – простонал Станислав Петрович и придвинул к себе деловые бумаги.
Валерий Сергеевич, молодой герой-любовник, второй сезон работал в театре. И все, казалось бы, складывалось успешно, пока прима не обратила на него свое внимание.
– Валерий Сергеевич, – говорила ему заведующая костюмерным цехом Эмма Павловна, – у вас большое будущее в нашем театре.
– Это же почему, Эмма Павловна? – интересовался Валерий Сергеевич.
– Опыт, друг мой, опыт! Я столько лет в театре и повидала ни одного главрежа. И ошибаюсь редко.
– Ну, а конкретнее, – настаивал Валерий Сергеевич.
– Конкретнее зависит только от вас. Не будьте снобом, здесь это не принято. Смотрите проще на вещи. Впрочем, Елизавета Михайловна покажет вам все остальное.
– Почему Елизавета Михайловна? – удивлялся Валерий Сергеевич. Но Эмма Павловна, будто не слыша его вопроса, удалилась в костюмерную.

Многоходовая атака на молодого принца была исполнена Елизаветой Михайловной в духе классических мотивов игранных ею пьес. Здесь было все: месть, интрига, раскаяние, напор обезумевшей страсти, угрозы и даже банальное откровение чувств. Принц дрогнул, затем, подумав, согласился на эту, как ему казалось игру. Игру в жизни, а не на сцене. Елизавета Михайловна была просто в восторге.
– Пусть знают, завистницы, я еще кое-что могу, – делилась она со своим изображением в зеркале, сидя в гримуборной. Каков кобель! Совершенно измучил меня вчера. Но как сладок! – и она закатывала глаза, вспоминая вчерашнее свидание.
– Поздравляю тебя, душечка! – вбежавшая к ней Эмма Павловна, ее давнишняя подруга, близкая подруга, обняла и поцеловала ее. – Какого парня приручила.
– Ты о чем, Эмма? – с наигранным удивлением спросила Елизавета Михайловна.
– О Валерке, Лиза, о нем. Ну как он? Хорош?
– Ну ты и стервочка, Эмма! Как узнала?
– Лизонька, мы все живем в стеклянном доме, ты это хорошо знаешь. Что можно спрятать в нашем вертепе? А?
– Ни-че-го! – продекламировала Елизавета Михайловна. – Но все же, все же, все же?
– Оставь, пустое! Делай, как знаешь. Все равно никто не подаст вида, – Эмма Павловна поправила воротник костюма, разгладила складки на рукаве. – Так хорош, да?
– Да, Эмма, хорош! Но суетлив. Придется много поработать над ним. Благо материал добротный, – Елизавета Михайловна встала. – Пора, репетиция уже начинается. Прости, – и быстро вышла в служебный коридор. Эмма Павловна многозначительно улыбнулась и последовала за ней.

– Я, кажется, просил всех не опаздывать на репетицию! – Станислав Петрович невозмутимо взирал на опоздавшую Елизавету Михайловну.
– Виновата, виновата! – Елизавета Михайловна, как всегда играла мизансцену. Но сегодня ее голос было неподдельный. Искренность так и сквозила. Станислав Петрович, знавший хорошо жену, сразу понял, что охота была удачной. «Ах, Лизок, Лизок! И когда ты угомонишься», подумал он и дал первую реплику. Репетиция началась!
– Хорошо, Самсон! Еще резче. Отлично! Нулькин, Гриша, голубчик, да не бойтесь вы! Все случится позже, гораздо позже! Вы еще в фаворе, веселее, раскованнее. Елизавета Михайловна! Мягче, вкрадчивее. Сделайте паузу, а затем решительно в бой. И не жалейте страсти. Вы добиваетесь его внимания! Вот, хорошо!
«Кажется, складывается», думал Станислав Петрович, «но нужно еще работать и работать. Нет ансамбля, играют по отдельности. Но уже играют! Все может получиться. Работать, работать»…
– Все! – хлопнул в ладоши Станислав Петрович, – прогоним второй акт со сцены главных героев. Самсон Никитич, держи паузу. Лиза! Решительно, настойчиво. Пошли!
Репетиция плавно покатилась к завершению. Еще оставаясь в образе, Гриша Нулькин задумчиво движется по служебному коридору к своей грим уборной. Полутьма сквозного помещения или рассеянное внимание приводят его к знакомой двери. Он входит во внутрь, оставаясь со своими мыслями. И даже посторонние звуки, весьма характерные, не могут вернуть Гришу к действительности.
– Ты совершено меня измучил! – слышит он реплику из-за занавески, где обычно помещается мягкий широкий дерматиновый диван.
– Кто здесь? – спрашивает Гриша Нулькин. – Тиши-на, затем появляется Валерий Сергеевич, обнаженный и несколько смущенный.
– Гриша, ты что здесь делаешь?
– Да вот, хочу переодеться. Не пойду же я в этом наряде домой?
– А почему в моей грим уборной?
– В твоей? – Гриша Нулькин оглядывает и краснеет. – Да! Ты прав, Валера. Вот так номер, прости!

Наступила пауза, во время которой появилась улыбающаяся Елизавета Михайловна.
– Да! Вы правы, Валерий Сергеевич. Пора, пора улучшать условия обитания молодых талантов. Я об этом буду говорить с главным. – Тут она как бы заметила Гришу.
– А вы Гриша? Почему еще в образе?
– Так… Вот… Простите… – Гриша совершенно по-терялся. Под плащом, накинутым на плечи Елизаветы Михайловны, ничего не было! «Однако!» подумал он и молча, не прощаясь, ринулся из грим уборной. Это маленькое происшествие, совершенно рядовое для недр театральной жизни, имело последствия. И какие!
Когда на следующей репетиции появился Валерий Сергеевич, Гриша Нулькин понял, что эта роль, в которую он уже вжился, становится для него проблематичной. Это настолько расстроило его, что Станислав Петрович просто вышел из себя:
– Нулькин! Где вы? Я не вижу вас! Ау-у-у! Что с вами? Вы все растеряли. А как блистали прошлый раз!
– Понимаю, понимаю! – оправдывался Нулькин, но все получалось еще хуже.
– Нет! Я просто в недоумении! Что случилось? Сам-сон! Тряхни его! Лиза, заставь его проснуться! Решительнее. Начнем сцену с начала.
Елизавета Михайловна, разумеется, поняла состояние Гриши Нулькина. В образовавшейся паузе она шепнула ему:
– Гришенька! Я за вас! Валерий будет во втором составе. Слово! Успокойтесь.

Гриша успокоился, пришел в себя и привел в восторг главрежа.
– Титан! Геракл! Вот! Вот так и дальше, и без странностей! Вам ясно?
– Да-а-а! – отвечал Гриша и смотрел на партнершу странным взглядом.
«Ну, Лизок! Ну и темперамент!» говорил себе Станислав Петрович, «так она мне всю молодежь перепортит!»
– Все! Прошу закрепить! Вот так и дальше. Все свободны. Второй состав прошу остаться. На сцену потянулись участники второго состава. Впереди всех гордо шла Татьяна Францевна.
Когда Станислав Петрович вернулся в свой кабинет, его встретила вопросом, весьма решительно, Елизавета Михайловна:
– Так ты все же вводишь Таньку в спектакль?
– Лиза! Что с тобой? – Станислав Петрович длил паузу, не зная, как ответить на прямой вопрос.
– Ты прекрасно знаешь, Стас! Не играй мизансцену! Вводишь?
– Как и всех других, Лизок! Как и всех! – посмотрел на Елизавету Михайловну, сделал паузу и добавил, – и так твоего обожателя Валерия Сергеевича.
– Ты не очень корректен, Стасик!
– Вполне, Лизок, вполне. Извини. Ты первая коснулась этого.
– Вот мое решение! – Елизавета Михайловна встала, приблизилась к Станиславу Петровичу и твердо сказала:
– Я не буду играть в очередь с ней! Никогда!

Хлопнула дверь, заглушая быстрые шаги взволнованной Елизаветы Михайловны. Станислав Петрович еще минуту прислушивался, затем, сев за стол, углубился в бумаги.
– Танечка! Я доволен, что будем играть вместе, – радовался Самсон Никитич. – Молодец Станислав! Все-таки настоял на своем. Представляю, что за сцену выдала ему Лизка! Молодец!
– И я довольна, Самсон! Теперь хоть определенность какая-то. Я еще поборюсь за первый состав. Поборюсь!
– Буду рад! Очень, если ты победишь. Только знаю Лизку. Так просто она не сдастся. Нет!
Но все оказалось проще и прозаичнее. На следующую репетицию Елизавета Михайловна не пришла.
– Немедленно разыщите ее! – сурово бросил Станислав Петрович второму режиссеру, – и поспешите! У нас премьера на носу, а еще столько дел!
Елизавету Михайловну не нашли. В театре ее не было. Станислав Петрович вспомнил об ее угрозе. «Ну, Лизок, война? Тогда держись!» подумал он.
– Татьяна Францевна! Танечка! Где вы?
– Я здесь, Станислав Петрович, – Татьяна Францевна, не скрывая своего волнения, буквально побежала на сцену.
– Лащин! Сцена в покоях! Самсон! Не обессудь! Татьяна Францевна сегодня твоя партнерша. Не нажимай, дай ей войти в образ. Ну, с Богом!
Репетиция покатилась по колее, так решительно устроенной режиссером. Ухабы, неровности постепенно сглаживались и участники спектакля все дальше и дальше углублялись в эту придуманную жизнь тех, далеких людей, напрочь забывая реальную.

– Хорошо! Повторим еще, – останавливал действие Станислав Петрович, и все начиналось снова.
– Ты сегодня заслужил сладенького, Стасик! Как я рада, просто счастлива! – Татьяна Францевна увлекла главрежа в комнату отдыха из кабинета.
– А что ты скажешь Самсону?
– Скажу, что репетировала с тобой индивидуально.
– Ты, Танюша, просто клад!
Индивидуальная репетиция затянулась допоздна.
– Ну, ты доволен? Сдержала я слово?
– Да, мой друг! Ты великолепна! Какой темперамент! А тело… Я просто балдею от тебя.
– Надеюсь, что это состояние ты пронесешь до премьеры, Стас?
– И дальше, Танюша! Как повезло Самсону!
– А тебе и подавно, – Татьяна Францевна поцеловала любовника и встала. Затем, не стесняясь, медленно одевалась под его взором.
– Так я пойду, уже поздно.
– Я тебя подвезу, Танюша! Как прекрасно все было! Ты создана для любви.
– Будет тебе, Стас! Поторопись, – и Татьяна Францевна вышла в кабинет главрежа.

А Гриша Нулькин потерял голову, покой и себя! Где же Елизавета Михайловна? Наверно Валерий в курсе дел?
– Ты знаешь, – оправдывался Валерий Сергеевич, – совершенно не в курсе. – При этом глаза блудливо сияли.
– Пойми! От нее много зависит! Скоро премьера, а состав участников все тасуется и тасуется!
– Так ты то в фаворе!
– Сегодня – да! – воскликнул Гриша, – а завтра? Ты-то все метишь на мою роль.
– И получу! – Глаза Валерия Сергеевича нагло горели.
– А это мы еще посмотрим! – Гриша многозначительно улыбнулся. Если перейдешь мне дорогу – главный узнает, что ты делаешь с его супругой на этом диване.
– Это шантаж? Да?
– Пре-ду-преж-де-ни-е! – Гриша быстро выскочил из грим уборной Валерия Сергеевича.
Самсон Никитич уже спал, когда Татьяна Францевна вернулась домой.
– Самсон! Ты спишь?
– А, Танечка! Вот ждал тебя и прикорнул на диване. Прости! Как разговор у главного? Что-то он затянулся.
– Убедила все-таки его, что я буду играть!
– И он согласился?
– Да!
– Думаю, что Лизка так просто не сдастся. Я ее знаю.
– Посмотрим, посмотрим, – многозначительно изрекла Татьяна Францевна. – Ты мне должен помочь.
– Так я это и делаю. Ты только не форсируй роль. Плавней, спокойней. У тебя уже получается неплохо.
– Давай спать. Что-то я устала. Столько волнений.
– Отдыхай, отдыхай! – Самсон Никитич нежно поцеловал жену.

А дома у главрежа, поздно вечером разыгрался другой спектакль. И страсти здесь были нешуточные.
– Лизок! Вот ты где! – Станислав Петрович с наигранным недоумением обратился к Елизавете Михайловне, лежащей в постели со скорбным видом.
– Стас! Что-то я заболела. Не могу встать! Все болит! А голова…
– Не мудрено, Лиза! Трахаться с этим кобелем на равных! Здесь нужна не только смелость! И не темперамент! Ты вспомни, что ты уже не девочка! Давно не девочка.
– Не напоминай мне о возрасте, хам! Что возраст! Это состояние души! А с молодыми я и сама молода!
– И весьма не воздержана! Вот и репетицию сорвала. Почти сорвала. Хорошо, что была, как всегда, на месте Татьяна Францевна.
– Танька! И ты ввел ее на мое место? – возмущение Елизаветы Михайловны было почти естественным. «А играет хорошо!» подумал Станислав Петрович, «натурально. Вот, что значит школа, моя школа!»
– Спектакль будет готов в срок! И ничто не помешает мне это сделать. Пойми это! И никто!
– А как же я?
– Отдохни, приди в себя. Там посмотрим.
– И это ты говоришь мне? Мне, после того, как пришел от этой шлюхи Таньки? О! Я понимаю, она молода, горяча! А ты всегда был слаб к молоденьким. Вот и меня совратил, помнишь? Но надо знать и меру, Стас! Ну, в постель к вам я не лезу. Бог с этим. Но роль!
– Роль будет дальше играть она! Я устал от твоих фокусов. Не разрывайся! У тебя хорошая роль любовницы! Вот и веди ее. А твой протеже будет в спектакле. Правда, Гришка разыгрался и отлично! Посмотрим! Все. Завтра у меня много дел. Жду комиссию из Управления, прости.
– Ладно! Доживем до завтра! – и Елизавета Михайловна гордо взглянула на мужа.

Прошел целый месяц. Театральная жизнь, как всегда, бурлила в недрах театра. Правда, это было внешне не заметно. Но внутри – целая драма с многочисленными героями, мизансценами, нешуточными страстями и многочисленными коллизиями. Гриша Нулькин, заручившись поддержкой главрежа, решительно пошел в атаку. Начал он с Елизаветы Михайловны.
– Надеюсь, ваше благоразумие подскажет вам, уважаемая Елизавета Михайловна, что роль у меня удалась, и я остаюсь в главном составе.
– Это что за тон, Гриша! Что-то вы посмелели. Что это?
– Благоразумие – отличная вещь Елизавета Михайловна. Ваше увлечение Валеркой – это ваше личное дело. Мне бы не хотелось касаться его в разговорах с главрежем. Ему это не понравится. Вы должны согласиться с этим. А с Валерой я договорюсь!
– Ну, вы и нахал, Гриша. А какую личину одели. Мне перечить!
– Елизавета Михайловна! Вы умная женщина! На заставляйте меня делать гадости! Это так противно!
– Ладно, ладно! Интриган! Мне даже нравится ваше пробуждение от летаргического сна. Играйте. – Гриша тотчас припал к руке Елизаветы Михайловны, да так страстно, что та удивилась.
– Загляните ко мне после спектакля, Гриша. Вы за-бавны и у вас хороши манеры. А я люблю это!
– Непременно! – Гриша уходил в радостном возбуждении, вспоминая стройную фигуру примы, так соблазнительно проглядывающуюся из-под полураспахнутого плаща. Все может быть.

– Друзья мои! Вот мы и дошли до прогона! Прошу всех, и второй состав! Не забудьте, что мы так мучительно выстрадали на репетициях! Через неделю премьерный спектакль. Соберитесь. И так! Осветители, звук, помреж, все! Начали!
Все в зале обратились к сцене. Спектакль начался. Станислав Петрович волновался больше всех. Его короткие реплики так и сыпались на сцену. Но все прошло нормально. Коллектив, раздираемый страстями, собрался, отрешившись от всего, и победил!
Премьера взбудоражила интерес в городе. Билетов в кассе давно уже не было. Попасть на первый спектакль решительно хотели все.
– Голубчик, откуда! Все реализовано, – директор театра разводил руками на многочисленные просьбы своих знакомых, – будет сенсация, – делился он с завлитом. – Такого давно не помню. Станислав готовит сюрприз! Господи, пронеси!
И, конечно, зал был полон. Контромарщики запрудили проходы. Станислав Петрович был невменяем. Он не уходил уже второй час со сцены досконально проверяя любую мелочь. Доставалось всем! Третий звонок парализовал на минуту участников.
– С Богом! Удачи вам! – напутствовал Станислав Петрович и перекрестился. Дали занавес.
И ожила классическая старина! И ожили люди с их страстями, так узнаваемыми и сегодня. Действие увлекло всех. Особенно тех, кто жил на сцене. Профессионализм, мастерство, кураж, настроение и подъем овладели действом. Спектакль прошел на одном дыхании. Успех! Явный успех обрушился вместе с громом аплодисментов. Публика долго не отпускала артистов. Станислав Петрович выходил на поклоны вместе со всеми.

Когда занавес окончательно упал, все участники спектакля выбежали на сцену. Общая атмосфера праздника царила и властвовала среди них.
– Поздравляю, милочка! Ты играла классно, – Елизавета Михайловна обнимала Татьяну Францевну и целовала искренними поцелуями благодарности.
– Самсон! Это триумф. Ты не подражаем, – Станислав Петрович тискал Самсона Никитича, а тот скромно отвечал ему:
– Стас! Твоя режиссура! Что я! Вот ты – это верно, талант! И они целовались, как дети, коротко и долго.
– Гриша, черт! Ну, ты и даешь! – Валерий Сергеевич схватил в охапку Нулькина, – вот сила. Не даром тебя хвалила Елизавета. Молодчина. – В это время Елизавета Михайловна перехватила Гришу Нулькина и откровенно целовала в губы.
– Молодец, Гриша! Я горжусь тобой. Буду ждать, – добавила она шепотом.
На сцене, отделенной от зала занавесом, царила праздничная братская атмосфера театрального успеха.
– Ну, Станислав Петрович, удивил! Нет, что я, поразил! Такое выдать! – Начальник Управления Культуры поздравлял главрежа. – С таким спектаклем не стыдно и Москву. Да. Пора гастроли устроить в столице. Себя показать. Ну, я подумаю, как это организовать. А твои то, молодцы. Как играют. Ансамбль и только! В общем, представим тебя на народного. Не тушуйся! Достоин!
– Спасибо, Иван Михайлович, спасибо! – Станислав Петрович скромно опускал глаза.
– Ты, Станислав, не скромничай! Хорошо поработал. Вон, какой фурор в городе. И труппа сыгранная, дружная, вижу сразу. А Лащин! Просто герой!

Станислав Петрович улыбался своим мыслям, воскрешая все тяготы этого долгого пути к премьере, и лица всех участников, и их поступки. Ему вдруг вспоминаются откровенные аннаахматовские строки:

Когда б вы знали, из какого сора,
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда…

«Боже! Боже!» говорит себе Станислав Петрович, «это и о нас!» И шепчет тихо:
– Что наша жизнь? – и отвечает себе, – Игра! Игра надолго и всерьез…
– Ты о чем, Станислав? – Иван Михайлович ждет.
– О жизни, Иван, о жизни. О нашей жизни.
10.10.2002.