Ирина Львовна была недотепой.
Как профессиональный филолог, она могла бы сказать о себе куда больше: рохля, тетеря, растяпа, тютя, мямля, размазня, шляпа, кулема...
Было совершенно необъяснимо - как она, всю жизнь проработавшая в солидном литературном издательстве, мгновенно и напрочь утрачивает весь свой словарный запас в общении с представителями сферы услуг.
Любой ее контакт с продавцами, сантехниками, парикмахерами, электриками и малярами неизбежно заканчивался потерями и разочарованиями.
Ее обвешивалии и обсчитывали, ей не давали сдачу и завышали цену, работу делали халтурно или не делали вовсе.
Ирина Львовна робела, терялась и не могла вымолвить ни слова.
Переезд в Израиль уже в значительном возрасте, мало что изменил. А уж ее, прямо скажем, не слишком виртуозное владение ивритом, и вовсе не добавило уверенности в своих силах.
"А вот я ему прямо так и скажу: "Лама каха?" (почему так? (ивр.) - планировала Ирина Львовна очередной поединок.
Но шук слезам не верит...
Нисим Мизрахи, сколько себя помнил, всегда торговал овощами на Кармеле. Сначала с отцом, потом сам.
Шук был его жизнью, он чувствовал дыхание этого огромного организма, знал его нрав и повадки...
- А-а-а-а-а-а-а!!! - в перманентном кураже начинал орать Нисим, заглушая все звуки в округе, - я сошел с ума!!! У всех помидоры по шесть шекелей, а у меня по пя-я-ять!!!
У Ирины Львовны кружилась голова. От яркости прилавков, от запахов, от мелькания лиц...
- А-а-а-а-а-а-а!!! - она вздрогнула от рева над головой, -
у всех пучок редиски по четыре с половиной, а у меня по четыре шекеля!!!
И она решилась. Шалея от собственной смелости и демонстрируя незаурядную коммерческую жилку, Ирина Львовна твердо и непреклонно заявила:
- Я возьму два пучка за десять!
Нисим, готовый бороться за объявленную цену до последней капли крови, словно налетев на невидимую стену, внезапно перестал орать и открыл рот.
- Гверет, ты сумасшедшая? - тихо спросил он.
Еще никогда его не унижали столь цинично и изощренно.
Его личная система мироздания не просто дала сбой, она рушилась на глазах, погребая под собой все самое святое.
Механически двигаясь, он отпустил покупательницу, насильно всучив ей два шекеля сдачи, и уставился в пространство.
- А-а-а-а-а-а-а... Я сошел с ума... - по привычке, но без вдохновения вступил Нисим. И замолчал.
Продолжать не хотелось.
Он с ненавистью посмотрел на тщательно вымытые, красиво выложенные овощи, и стал опускать жалюзи своей лавки.
Такого шук Кармель еще не знал...
Нисим оставался на посту и в августе 79-го, когда подхватил лихорадку, и его в лютую жару трясло от озноба, и в январе 92-го, стоя по колено в воде во время наводнения, вызванного двухнедельными проливными дождями, и летом 14-го, когда над Тель-Авивом разливалась выматывающая душу сирена воздушной тревоги...
Коллеги озабоченно и тревожно смотрели ему вслед...