Дед Арсений, муж Ольги Константиновны, сестры моего родного деда Георгия, не был нам, мне и моим старшим братьям, родным по крови, однако воспринимался нами, да и на деле был истинно родным дедом. Родился Арсений Николаевич на Севере Вологодской Области в затерянной в лесах деревне Ягрыш, в многодетной крестьянской семье.
Отец его Микола, по прозвищу Ратник, ибо служил в свое время в ополчении в Таганроге, по рассказам деда, был великий труженик, знал немало распространенных в крестьянском обиходе ремесел, столь блестяще описанных Василием Ивановичем Беловым в его «Ладе». Более того, он успешно занимался и таким делом, используя такой снаряд, о котором великий певец Русского Севера, в «Ладе» не упоминает. Микола-Ратник охотился в лесах с самострелом , - не использовал замаскированный неподвижно стоящий капкан с луком и направляющей, а носил самострел с прикладом, более известный под именем арбалет, как ружье. Однажды с помощью такого оружия Микола-Ратник застрелил рысь и сделал из ее шкуры великолепную шапку. Видимо, в лесу, где расстояния от стрелка до цели невелики, самострел-арбалет, не требующий ни свинца, ни пороха, да к тому же почти бесшумный, не распугивающий грохотом выстрела дичь, вещь эффективная.
У Арсения было четыре брата и одна старшая сестра, вышедшая замуж когда Арсенька был совсем мальцом. Самое яркое воспоминание, сохранившееся о ней у деда– это воспоминание о том, как замечательно сестра умела начистить, согреть и поставить на стол самовар. Не смотря на лесную глушь, в деревне была лавка, где местный мужик-предприниматель торговал необходимыми в крестьянском обиходе вещами, изделиями и продуктами, среди которых важное место занимали чай и сахар. Чай китайский, великолепный, вкусный и ароматный. Когда родители раскрывали новую пачку. Арсюха с братьями умоляли «дать китаянку», вложенную
в упаковку рекламную картонку с изображением китайской женщины в национальном наряде.
О своей матери он вспоминал с большой любовью, она так же была великая труженица, работавшая по хозяйству от зари до зари. Не смотря на то, что Василий Белов, обошел вниманием охоту с самострелами, в чем-то содержание его произведения полностью совпадает с тем, о чем рассказывал мне дед. Белов пишет о том, что на Севере физические наказания не были распространены в крестьянских семьях. И дед Арсений, рассказывая о своем детстве, это подтверждал. Ни Арсюху, ни его братьев никогда не били. Дети боялись не родителей, - боялись огорчить родителей.
К труду они приобщались естественным образом, помогая матери по дому, отцу в поле и в лесу. Однажды долгим ясным северным вечером, на уборочной, когда работы подходили к концу, снопы связаны, и у всех, не смотря на усталость, было хорошее настроение, Деда Арсений, коему было лет пять, посетила мысль: «Хорошо б было построить на небо дорожку!».
Примерно в том же возрасте дед начал зарабатывать и свои первые копейки, точнее «топейки»,
Он долго не мог научиться выговаривать «к» Вместо «к» он произносил «Т». Так яйцо в их деревне называли коко, и маленький Арсений просил у мамы: «Мама, дай мне тото».
«Что - то-то»?
Вечерами мужики собирались у кого-нибудь в избе и вели разговоры о судьбах мира и природе вещей. За беседой пили чай. Спиртное употребляли редко, по праздникам. Один из мужиков слышал, как Арсюха пел песенку, смешно искажая в силу своего детского дефекта речи слова, рассказал о сем своим товарищам, и как-то, когда, выполняя поручение мамы, Арсюха зашел в избу, где собралось деревенское общество, что бы позвать отца, мужики стали наперебой упрашивать его спеть песенку и посулили за это копейку. Арсюха пел, мужики смеялись и заплатили аж пять копеек.
Снова мы должны отметить справедливость характеристик деревенского северного общества Василия Ивановича Белова. Всякому человеку, находилось там свое место, и людям с недостатками в здоровье, физическом и психическом, и даже те, кто был порицаем за нравственные изъяны, тоже могли рассчитывать на снисхождение и приеосить какую-то пользу людям. Чаще всего мужики собирались в в бедной избе деревенских лодырей. И хозяин, и его супруга не отличались трудолюбием, но любили общение: пошутить, поговорить, а глава семьи еще замечательно рассказывал сказки. Чаще всего, избу именно этой, вроде бы непутевой, семьи, особенно долгими зимними вечерами, заполняли деревенские мужики. Они рассаживались по лавкам, перекидывались шутками с лежавшей на печи бабой, восседавшего за столом хозяина. Баба жаловалась на мужа, что лежать де жестко. Муж подушек купить не может.
- У тебя свои подушки хорошие - отвечал ей муж, вызывая тем дружный мужицкий хохот. После мужики принимались уговаривать хозяина рассказать что-нибудь, и тот заводил сказку о Бове-царевиче.
Лакомились дети помимо сахара, редко появлявшегося на столе,… сосенками. Отец в определенное время года приносил из лесу молодую сосенку, обдирали кору и срезал ножом тонкий нежный, душистый, чуть сладковатый камбиевый слой. Детям это было лакомство.
Воровали горох. Долго обсуждали и рассчитывали, у кого из мужиков на каком поле горох особенно хорош, и шли на дело. Если мужик обнаруживал налетчиков, то страшно и громко ругаясь, он кидался за воришками, а те, что есть мочи, бросались наутек. Однажды, у одной вдовы ребята натаскали огурцов, но не знали что с ними делать.
Александр Сергеевич Пушкин никогда не ел помидор. Во времена Пушкина помидоры выращивались как комнатное декоративное растение, и их плоды не употребляли в пищу. История указывает на то, что уже в семнадцатом веке огурец был известен. Поп по прозвищу Огурец, ударивший в набат в Угличе, сразу после трагической смерти царевича Дмитрия
положил начало великой смуте. Но на севере Вологодской земли они пришли только к концу девятнадцатого века. Ребята не знали, что делать с огурцами. Порезали сложили в плошку, налили в плошку воды, посолили и попробовали хлебать. Всем участникам эксперимента это сымпровизированное блюдо, огуречно-водяной похлебки, показалось отвратительным. Иногда, если дело касалось черемухи, дети отказывались от воровства и честно просили хозяек, у чьих окон росли деревья: «Дай, бабушка, черемухи поисть».
Дед рассказывал об играх в какие играли в те поры деревенские ребята о лапте и еще какой-то зимней забав, отдаленно напоминавшей хоккей. Вместо клюшек колья, вместо шайбы или мяча – замерзшие шары конского навоза. Игроки образовывали круг из выдолбленных в насте лунок. Каждый игрок имел свою лунку и защищал ее от того, чтобы другие игроки не закатили в нее навозный шарик. Сколько таких мороженных кругляков использовалось в игре, честно признаюсь не помню.
Однажды, мимо игравших мальчишек проходил деревенский пастух Касьян. И здесь мы находим подтверждение тому, что писал Белов о деревенских пастухах – людях часто ущербных, простодушных, что бы не сказать, слабоумных. Касьян тоже был ущемлен, не только физически, - хромал, но экзистенциально. Именины у него были только раз в четыре года, 29 февраля в високосный год. Дети над Касьяном посмеивались, и бросались дразнить, завидев пастуха на улице.
Так было и в этот раз. Дети, кричали Касьяну вслед дразнилки, а Арсюха подхваченный злобной и веселой волной детской агрессии, в свою очередь, сам подхватил замерзший тяжелый навозный шар и запустил им пастуху в спину. До глубокой старости дед переживал об этом поступке, совершенном в порыве малолетнего зверства.
Касьян вставал на рассвете вешал на грудь дощечку, шел по улице и звонко колотил в дощечками плашечками-колотушками. Женщины выводили ему коров, и Касьян вел стадо в лес.
Иногда, если Касьян хворал, коров доверяли пастись детям.
Как-то раз пасти выпало Арсюхе и его сверстнику и другу Афоньке. Поначалу все шло хорошо, но перед обедом, когда ребята отвлеклись на ягоды, стадо исчезло… Весь день, до глубокого вечера они ходили по лесу, орали-кликали, искали коров, - все напрасно! Выбились из сил, сели на полянке под рябиновым кустом передохнуть.
- Поесть не хочешь? - спросил Арсюха.
- От такой беды еда в рот не идет – ответил Афонька.
И вдруг прямо на несчастных пастушков из леса неторопливо стали выходить деревенские коровы.
- Афонька, бачишь?
- Глазам не верю.
Все до одной коровы пришли к своим юным пастырям, живые и здоровые.
Вспоминая рассказы деда Арсения я замечал, что в передаваемой дедом речи вологодских крестьян звучат слова более уместные в украинском или белорусском языке: бачишь вместо видишь, исть вместо есть, капицы вместо копны, ёйный вместо его... После из какого-то научно популярного издании, - ей Богу, не помню из какого, - я почерпнул сведения о том, что новгородские диалекты, древнерусского языка были близки к языку древнепольскому. Север Вологодчины и Архангельскую губернию заселяли новгородцы.