Глава 9. ПО ТУ СТОРОНУ СНА
Почти целую ночь я бродил по запутанным, блуждающим, словно огни, улочкам старой Англии, пытаясь совладать с собой, привести в равновесие поколебленные жизнью эмоции, неизменно думая о Франции. Мне мерещился парк Сен-Клу, погруженный в тихое утро, скрытый за невесомыми холмами, мне слышалось пение соловьев и шум воды на берегу Сены, я вспоминал мост Конкорд, я бесшумно плавал в океане мыслей и мне не нужны были весла для лодки, чтобы передвигаться дальше. Рассвет уже проник во все щели, озарил самые темные уголки нашего мира, а я наслаждался терпким ароматом жимолости, чувственным запахом жасмина, нежной страстью сирени, свежим и сочным благоуханием винограда, увы, существовавших только в моем воображении.
Слишком живые, слишком пылкие картины рисовало сознание, углубленное внутрь происходящего, со сверхъестественной силой переделывая действительность себе в угоду, уничтожая ненужное. Я понимал с двойственной продуманностью, что люблю «мою дицентру», ощущал потребность прожить с ней Мафусаилов век, пусть даже так и не узнав, кто она такая.
С такими мыслями, погрузившись в томительное и сладкое раздумье, я перешагнул порог нашего дома, очутившись в тягостной и блаженной атмосфере всегда осеннего настроения этого помещения, служившего чем-то намного большим, чем просто жильем. Часы в гостиной показывали четверть восьмого. Слегка приглушенный, но отчетливый звук неумолимо бегущей вперед стрелки только и нарушал тишину, тем не менее, делая ее еще более зловещей и пугающей. Золотые лучи солнца лились на паркет сквозь окна, устремляясь к центру помещения, образуя янтарную вселенную. Сейчас я видел знакомую гостиную в каком-то особом цвете, отчего все предметы, находившиеся в ней, и она сама казались не совсем обычными, было чувство, что я наблюдал за ними, находясь по ту сторону зеркала.
За целую ночь я не сомкнул глаз, изучая улицы Лондона, поэтому мое сознание находилось в каком-то странном бреду, похожим на нереальность ощущений, замещавших здоровый сон, компенсировавших недостаток иллюзий. Спокойствие, умиротворенность, молчание, равнодушие, безмятежность, тишина, покой – их всегда ждешь и ищешь, но когда остаешься наедине с этим благодетельствующим набором, неизменно получаешь в качестве приза страх. В полном мраке неизменно обращаешься внутрь себя, пытаясь найти собеседника, и узнаешь тайны, меняющие все представления не только о действительности, но, главным образом, о себе самом.
Вскоре я убедился в том, что в доме, кроме меня, никого не было. Быстрая, едва уловимая мысль, еле-еле осязаемый намек – и я уже стоял в комнате Тельмы, наблюдая за лишенными смысла попытками света проникнуть сквозь плотные портьеры, но не долго. На ее косметическом столике, по левую руку от меня, по-прежнему парила скульптура того грустного ангела, с глазами, устремленными к небу, с крыльями, тяжелыми настолько, чтобы не взлететь. Прикованный к столу он приковывал меня своим взглядом. Больше не раздумывая, я подошел достаточно близко, чтобы взять его в руки, ощутить божественное дыхание созданного Тельмой произведения, когда обнаружил потайное отверстие на дне скульптуры – слишком маленькое для обычного ключа, но вполне подходящее для моей давнишней находки.
Легко и непринужденно я поместил серебряный предмет в крошечную замочную скважину, но ничего не произошло. Пощелкав несколько раз, и поняв, что такие действия не приведут к желаемому результату, мне пришлось осмотреть статуэтку снова, прежде чем обнаружить хитроумную головоломку из пяти серебряных звезд, удачно замаскированных под одежду ангела.
Суть испытания состояла в том, чтобы по определенным складкам платья сдвинуть небесные объекты так, чтобы они располагались в строго очерченных звездных углублениях на подоле облачения. Внезапно ко мне в голову пришла мысль о загадочных механизмах Леонардо да Винчи, и, так как я уже имел с ними дело, то думал, что без проблем справлюсь и с этой каверзной выдумкой изощренного ума (я не мог поверить, что головоломка являлась произведением интеллекта Тельмы, так как во-первых, никогда не замечал в моей жене страстной увлеченности ко всякого рода математическим тайнам (единственное, что ее интересовало – скульптуры), а во-вторых, на ее решение я потратил больше времени, чем на все когда-либо решаемые мной хитроумности).
Но итог моих мучений был великолепен – несравнимое ни с чем возвышение чувства собственной значимости. Я, взрослый мужчина, радовался подобно ребенку, и даже не тому что получил доступ к содержимому статуэтки, а тому, что сумел, воспользовавшись только своими умственными возможностями, обличить секрет ангела.
Довольная таким удачным стечением обстоятельств, моя рука сделала свое дело. Все, что было внутри – это обручальное кольцо (не то, какое подарил я Тельме в день свадьбы, но, судя по размеру, оно вполне могло быть ее), и небольшой полупрозрачный пакетик, который занимал большую часть полости изваяния.
На кольце я не обнаружил никаких памятных надписей (осмотрев даже тыльную сторону), поэтому мое внимание полностью переключилось на туго набитый чем-то целлофановый пакетик.
Аккуратно развернув края, я увидел застывший комочек черной маслянистой субстанции, ни о чем мне не говоривший, но когда я уловил его тяжелый запах и почувствовал горький вкус, у меня не осталось сомнения в опиоидной природе этого вещества.
Могла ли Тельма использовать его для себя? Этот вопрос не давал мне покоя. Но, судя по сложности головоломки, она не слишком часто прибегала к наркотику. Мысленно пробегая привычки и поведение моей жены, я вспомнил ее несвоевременное иногда желание погрузиться в сон, точнее в сладкую дрему, всегда слегка неровное дыхание, приверженность к вегетарианской пище, слабую чувствительность к боли, состояние отрешенности, отвлеченности от реального мира, сопровождающееся плодотворным творческим периодом. Неужели, неужели она вызывала вдохновение к созданию скульптур подобным образом?
Я не верил ни единому слову своей логики, точнее не хотел думать, что так может быть на самом деле. Я явственно видел Тельму за работой в своей мастерской – спокойный, быть может, даже слишком, взгляд, бледное лицо, аристократическая худоба – теперь я смотрел на все это с другой стороны.
Ты помнишь, Джо, задавал я вопрос сам себе, ты помнишь ее внезапные перемены настроения от всепоглощающей любви до безумной апатии ко всему абсолютно, ее движения, странные, влекущие и отпугивающие одновременно, ее неземной голос? Было ли все это следствием пагубного порока, или принадлежало безраздельно самой Тельме? Я не мог ответить на этот вопрос. Кто мог?
Почему результаты ее творчества ограничивались строгими и постоянными образами плачущих падших ангелов, как будто навеянных чем-то или кем-то, созданных в горячих приливах вдохновения, сопровождавшихся неожиданным повышением температуры и давления, общей слабостью, или на такие последствия обречены все люди, имеющие отношение к искусству? Я никогда не мог понять тех, приносящих себя в жертву неодушевленному миру, но, очевидно, поэтому судьба решила соединить нас с Тельмой.
Мне не было знакомо чувство невинного блаженства, состояние легкого опьянения, ощущение чудодейственного тепла, медленными потоками распространяющегося по всему телу, преследуя цель добраться до головы, одурманить и успокоить. Безусловно, я винил себя в грехах своей жены, отчасти потому, что был врачом, и полностью, - потому что мужем. Но гипертрофированная осторожность, предусмотрительность и странность Тельмы усыпили на некоторое время мою бдительность, заставили мой рассудок подчиниться неверным мотивам.
Удивительная вещь – логика, быть может, самая неразгаданная из всего, что существует с нами и без нас, но настолько бесспорная, что человек не видит ее, обращая свое драгоценное внимание к вещам более далеким. Гениальный человек – человек с «другой» логикой, настолько отличающейся от остальной, что может даже ей противоречить. Он моментально поражает наш ум, впрыскивает туда волну свежести ночного океана, заставляя проснуться спящего; он держит лилию, когда все остальные сжимают в руках оружие, он может осчастливить любого, только если это не он сам.
Продолжение следует...