Приехали соседи напротив, муж и жена.
Не бросают материнский огород, за домом доглядывают. Лужайку возле скамеечки обкосят, заборы поправят.
Деревья подпилят. Баньку истопят и внуков помоют.
И, зная, что я интересуюсь старинной северной одеждой, нет- нет
да что-нибудь и отыщут в закоулках старого дома.
Сегодня хозяин выставил на обозрение раскрытый старый чемодан. Чемоданы такие и я помню. Он был большой, не под женскую силу, неподъёмный.
Закрывался такой чемодан на замочки, был твёрдым. На нём можно было сидеть на вокзале в ожидании поезда, когда все скамейки заняты.
А сейчас его вынесли из тёмного угла избы, распахнули среди двора, поставили на маленькие досочки, что держали куст крыжовника.
И кинули поверх его старую юбку, тканую изо льна.
Бросили тяжёлый яркий сарафан-сукман, тканый из шерстяной овечьей шерсти. В былые времена водились здесь овцы романовской породы.
Разноцветные полосы играли радугой. И в своё время грел этот сарафан в зимнюю стужу девку во время гуляний.
Сарафаны и юбки были длинными, скрывали ноги. Ведь в ту пору девушки и бабы носили под сарафаном только рубашки исподние.
Сегодня на скамеечке возле этой избы я увидела свою подругу давнюю. Она по всем грибным и ягодным местам меня по лесам водила.
Сидела она на скамеечке и улыбалась той своей прежней улыбкой, с лукавинкой, с хитринками в глазах. И была она счастлива, что приехала в родительский дом.
А потом пошли мы в магазин по размытой скользкой дороге.
Вера опиралась на палочку. Она накинула на стриженую голову красный праздничный платок. А короткие волосы ей не подчинялись. Торчком из-под платка ёршились.
- Чтобы я ещё такую стрижку сделала! Не бывать этому!- со смехом сказала она.
А я вспоминала две её тяжёлые смоляные косы, которые вечерами она расплетала. Они ложились чёрными волнами на её груди. И жалела я её косы и саму Веру. До чего же сильная она была и работящая! А было ей в то время около пятидесяти лет.
В магазине она тоже села на лавочку.
И все, кто заходили, с порога ей улыбались и шли обниматься.
И лились разговоры, лились тихим ручейком.
То жалобно шептал ручеёк о болезнях и сердце изношенном, руках, ногах и ключице поломанной, то звонким смехом журчал, заливался задором, который и в старых людях таится.
Даже Сашка подошёл к ней и пожалобился без слёз мужицких, что только пять раз ездил в областную больницу со своими роковыми болезнями.
При этом он улыбался виновато.
- А у меня больница через дорогу, - сказала Вера.
- А вы как за ягодами то пойдёте, так моих-то ягод не троньте! – наказывала она нам с улыбкой.
Бывало, Маркел, как не в силах стал на болото ходить, говорил мне:
- Что, племянка? За ягодами пошла? А мою - то клюкву не трогай! Она у меня на леске привязана!
Не от жадности говорил, а от бессилия своего, от горести, что душа не идёт в лес. Силушки нет.
Ребята Верины, уехали с вечера на стареньком мотоцикле в рыбацкую избушку к озеру Протасовскому. Когда-то жил там Протас, один из первых покорителей здешних мест. И имечко его так и осталось жить. И второе имя есть у озера: Перд. Тоже загадочное имя.
Там избушка сказочная стоит. Банька есть. И от избушки деревянный мостик ведёт прямо в озеро. Садись со спиннингом и лови.
- А костёр-то будете жечь?- спрашивала я молодых мужчин.
- Не знаем.
- Как без костра?
- А в избушке и печка есть, и телевизор.
- Эх, как мне хочется увидеть эту избушку и озеро, - с завистью сказала я.
- Так иди утром, - сказала Вера.
- Одна?! Одной страшно. Там медведь всегда ходит.
-Что медведь?! Ты помалкивай. Я его видела, вот как ту стенку. Да ничего, отдышалась.
- А как же он рыбу-то не учуял? Ведь ты рыбу несла от Галактиона. Помнишь, ты рассказывала, что он рыбы наловил и ягод насобирал. Передал, чтобы ты пришла за ними.
- Да, так и было. И о медведе предупредил.
Мы говорим об уже знакомых историях, словно и не расставались с ней на долгую студёную зиму.
фото автора