И так, Семен Игнатьевич возвращался на Родину. А поскольку в России у него была только мать, значит он возвращался к матери. И тихо ненавидел обеих. Одну (Родину) он покинул, когда страну захлестнул бардак, другую
(мать) - за аскетизм до скупости. Хотя деньги из России (матери деньги) он получал регулярно, и их хватило на приличное образование за границей. Кроме того Семен Игнатьевич удачно зацепился там, женившись на немочке с русскими корнями.
До недавнего времени, как Семену Игнатьевичу казалось, всё было сносно. Как вдруг!.. Взбунтовались и жена, и тесть. Ну да, была у него, как бы помягче сказать, особенность: он любил деньги. А вот они его, похоже, не любили вовсе. всё, что он предлагал тестю, человеку небедному даже по европейским меркам, обычно оборачивалось материальными потерями. Новые инициативы - и тот же результат. Пока тесть не раз'ярился и недву-
смысленно по-русски... Жена пренебрежительно обозвал его лузером. И только тёща лила слезы:"O mein Goot!"- и махала платочком. Семен Игнатьевич уезжал оскорбленный и недооцененным.
Он полагал, что Россия должна встречать его со цветами ещё у трапа самолета. На деле всё оказалось гораздо прозаичнее. Из дорогой гостиницы пришлось с,'ехать в более дешевую, но желающие пригласить на работу "им-
портного спеца" в очередь не выстраивались.
Наконец, прозвенел деловой звонок, и его позвали на зама филиала большой фирмы. Правда филиал был в заштатном городишке, и зарплата по европейским меркам была смехотворной. Но выбирать уже не приходилось.
Семен Игнатьевич встретился с руководителем Георгием Ярославовичем
(и даже тут он вспылил: как зовут его и как ЭТОГО, опять же в адрес матери).
В городе Майском ему предоставили служебное жилье, снабдили всем необходимым, составили договор на три года. Семен Игнатьевич покорно всё подписал. Георгий Ярославович был руководителем жестким, но человечным. Поинтересовался семейным положением, предложил неделю, чтобы навестить мать. "Неделю у матери?! Бр-р!" - подумал Семен Игнатьевич и отправился по известному адресу.
Мать жила в том же доме в элитном теперь уже поселке с пропускной системой. Из-за слабых легких она переехала из мегаполиса сюда на чистый воздух ещё когда Сема заканчивал школу. Теперь рядом с домом матери выросли особняки. И если эти замки кичились богатством, то дом матери тихо шептал о скромности. Семен Игнатьевич даже усмехнулся, когда его и его машину осмотрели столь тщательно, будто он к самому министру направляется в дом.
Мать Мария Владимировна была строго одета, что называется "застегнута на все пуговицы". Над рабочим столом был зажжен дополнительный свет. Семен Игнатьевич удивился:"Всё ещё работает?!"
За годы, проведенные за границей, Семен Игнатьевич неоднократно приезжал в Москву, останавливаясь в их Московской квартире, куда мать заявлялась с подарками, и , пробыв 2-3 часа, удалялась, понимая, что её роль сыграна. Пару раз Мария Владимировна была за границей. Встречи тоже были короткими и без особых эмоций. Общение не получалось.
Но сейчас, кроме матери ему навстречу поднялся здоровый мужик, отрекомендовался:"Иван". Следом в комнате появилась миловидная молодая женщина. Семен Игнатьевич помнил: Иван-друг отца, вдовец. У него осталась тогда маленькая Ольга. Мать представила их, как мужа и дочь, то есть для Семена Игнатьевичу - отчим и сводная сестра. Про себя Семен Игнатьевич подумал:"Ну ты, мать, даёшь!" Вслух же сказал дежурные слова. Протянутую руку Ивана пожал вяло. Иван пытался завязать разговор словами:"А помнишь?
Обедать Семен Игнатьевич не остался и сославшись на занятость быстро откланяться, про себя решив:"Больше ни ногой!"
Отца Семён Игнатьевича помнил хорошо, но тоже выборочно. Не то, как с отцом играли, купались, шалили, а то, как тот, запутавшись в финансовых вопросах в лихие 90-е, погряз в долгах и вскоре оказался на дне реки при невыясненных обстоятельствах. Семён Игнатьевич знал, мать любила отца и после его смерти стала деловой монашкой. Истинное финансовое положение матери его не интересовало. Чем больше мать старалась приблизиться к сыну, тем выше преграду выстраивал сын, пока не сошлись на дежурно-вежливом уровне. Хотя от денег он никогда не отказывался.
На работе, как он считал, к нему пред'являли завышенные требования. Добрых отношений в коллективе он не сыскал из-за своей угрюмой спеси. Желание удариться в пьянство быстро вычислялось Георгием Ярославовичем. Тут же находилась ответственная командировка, аврал, высокая встреча или на худой конец, рыбалка с самим Георгием Ярославовичем.
Однажды, перебрав и расслабившись, Семён Игнатьевич, заговорил о руководстве самого высокого ранга. Кто она, эта Мария Владимировна, у которой имя-отчество, как у его матери, молодая, старая, замужем? Уж он бы сумел на неё произвести впечатление, ублажить её. Мог бы и жениться...
Георгий Ярославович как-то дико посмотрел на него, ничего не ответив. После этого было заметно, что ровное общение руководителю с подчиненным дается с трудом. А Семена Игнатьевича понесло. Эту мысль он стал вынашивать и обсасывать, как собака сахарную косточку. Странно, но ее фотографии - хозяйки столь большой фирмы, он не нашел ни в одном журнале, ни в интернете. Выяснил только, что живет она, их босс, в том же элитном поселке, где и его мать. Он даже , изменив своим принципам, пару раз побывал у матери, медленно проезжая мимо ворот шикарных особняков, пытливо вглядываясь в окна, читая таблички, надеясь угадать, где его цель.
В третий его приезд, он застал дома одну мать. И его прорвало. Ему надо всё и сразу, жить, как мать на гроши, пахать до старости, он не намерен. Знает ли она здесь владелицу фирмы, в которой он прозябает? Кто она, может он ей в мужья, в любовники сгодится, может у неё дочь есть, пусть даже малолетка?..
Широко распахнутые глаза матери не мигая смотрели на сына. Не зная, что ему ответить, она тихо оседала на диван. Сын впал в буйство. На пол с грохотом полетели предметы... Охрана сработала оперативно. Скорая помощь понадобилась и матери, и сыну. Сын прозрел, когда заполняли какие-то листы, фиксируя всех по фамилии имени и отчеству. У матери была фамилия нового мужа, и это оказалась та самая Мария Владимировна.
Мать с вопросом смотрела на сына, осознал ли он всю гнусность своего поведения и, наконец, способен ли он к элементарному самоанализу? Но, нет! Тот вдруг завопил:" Босс это ты? Ты всю жизнь водила меня за нос?.."
Через неделю, когда буйство сына стихло, Мария Владимировна решила навестить его в психиатрической больнице. Врач предупредил, состояние тяжелое. Прогноз неясен. Но больной настаивал на встрече.
Мать была с Иваном. Осунувшийся, бледный, с горячечным взглядом, Семён Игнатьевич заговорил тем не менее внятно и разумно. Это он добил отца. Тогда "на стрелке" отца-должника сильно избили и столкнули в реку. Семён, еще подросток, все видел из-за кустов. Когда бритоголовые амбалы ушли, Семён поспешил к реке, где увидел слабо барахтающегося отца. Тот просил помощи, тянул руку, срывался. Семён протянул руку отцу, но потом, то ли испугавшись, что тоже окажется в ледяной воде, то ли просто из животной трусости, отдернул руку, развернулся и убежал. Отец, очутившись снова под водой, больше не всплыл.
В разговор вступил Иван. Тогда на "стрелке" он был вместе с отцом, как самый близкий друг. Он очнулся от побоев и видел убегающего Семена. Роль сына ему некогда было оценивать, надо было помочь другу-Игнату. Но было поздно.
Мать слушала, зажав рот. Она все эти годы чувствовала недосказанность, но вызвать сына на разговор так и не получилось.
Семён продолжал:" Там за границей, я надеялся, что новые впечатления, знания, люди сотрут из памяти эту протянутую руку отца, его, Семена, подлость и немой вопрос в глазах матери. Но, не получилось."
И он жил с глухой ненавистью к людям за то, что они такие правильные, безгрешные. Себя он возвел в ранг неприкасаемых, незаслуженных неудачников. Возвращение в Россию только обострило чувства. Мать, шагнувшая теперь на пьедестал, Иван - правая рука матери, - возможный очевидец его грехопадения. Он мгновенно и с неистовой силой возненавидел всех... Он устал. Он выгорел. Ему не важно понимание и прощение. Ему надо выговориться!
Мать с Иваном в смятение молчали, не знаю, что сказать. Семён встал и пошел к двери.
Марии Владимировне врач пояснил:" Душевно пострадавшие поколение с потерянным ценностями и ориентирами. Лечение, конечно, было бы оказано, обратись он своевременно. Но это у него было столь личное и глубокое, что он не хотел выносить это на поверхность. Тут могла бы помочь вера, молитва, любовь..."
Через пару дней Семён снова вернулся в сознание. Он еще не открыл глаза, но уже чувствовал, что день, что солнце. Но что-то было ещё, светлое, тёплое. Семён медленно открыл глаза. Перед ним с детской улыбкой было склоненное к нему лицо Ольги. Он вдруг обрел ту забытую легкость в душе. Протянул слабую руку, задел лицо, она не отстранилась. У Семена появилось пока слабое ощущение сброшенной тяжкой ноши, и он тихо прошептал:" Не уходи!"...- "Это ты не уходи!" ,- как-то буднично и ласково сказала Ольга, задержав его руку в своей. И Семён со щенячьим восторгом понял, что его не оттолкнили, как ОН ТОГДА!
Ему страстно захотелось жить и жить по-другому!