Рассказы ровесниц о личных знакомствах с известными людьми из мира искусства вызывали у Юрьны острый интерес пополам с завистью, потому что у неё самой таких историй не было. Романтических.
Была всего одна история, романтической которую не назовешь, и даже знакомством трудно назвать, гордиться нечем.
Юрьна внимала и помалкивала. Но однажды Галочка пришла такой возмущенной, что пришлось проговориться. Подруга пожаловалась на головную боль с утра, промучившую её весь день:
- Представляешь, как утром «серый туман» привязался, так до сих пор в голове и крутится, никак не отвяжется, голова раскалывается! Не знаю, как избавиться.
- А «передай другому» не пробовала?
- Некому было. Весь день вела уроки, а потом по инстанциям ходила.
– Ладно, придется тебя лечить. "Серый туман" – это ведь Бобрынин? Тогда я тебе вот, что расскажу. Коля, мой бывший сосед через стенку на Тверской 15, кроме «семь сорок» ничего сочинить не может. Точно знаю. В наших с бабулей муках рожал свои шедевры в семидесятых. У нас слышимость через стенку была - до шепота.
Однажды, отперев дверь и войдя в темную квартиру, услышала, как чужой мужской голос тревожным шепотом меня зовет:
- Ира!!!
Дрожащей рукой пыталась нащупать выключатель, сползая вниз по стене на ватных коленях.
Зажегся свет, стало ясно, что в квартире никого нет.
Что это было? - задумалась, глядя на белую дверь в прихожей, наполовину заставленную холодильником, которая непонятно зачем соединяла соседние квартиры и стояла запертой уже много лет.
Через эту дверь войти не мог никто…..Ну, ясно! Сосед за стеной жену позвал. Шепотом. Ее ведь тоже Ирой зовут. Слава богу!
Композиторское пианино стояло у общей стены. В творческом экстазе сосед лупил аккорды двумя руками и громко отбивал такт двумя ногами. Пол дрожал. Было ощущение, что за инструментом сидит большая, лохматая, энергичная и сильно возбужденная обезьяна. Этот образ, сложившийся в то время, когда еще не знала композитора в лицо, каждый раз неотступно возникал при звуках пианино за стеной. У бабули поднималось давление.
Боролась с соседом она так – включала приемник на полную громкость, надеясь, что сосед «наконец поимеет совесть» и убавит звук. Реакции никакой. Наивная бабуля слабо представляла, что устройство пианино не предполагает возможности «убавить звук», а устройство творческого человека не предполагает немедленного выхода из экстаза, если он с такими муками в него вошел.
Тогда уже я садилась за дедушкино трофейное немецкое пианино красного дерева с резными розами, стоящее у той же стены с нашей стороны, ближе к окну, и играла что-нибудь из "Семнадцати мгновений весны". За стеной временно затихало. Потом робко, одним пальцем, за стеной пытались повторить мелодию. Аккорды подобрать не получалось. Звуки смолкали. Можно было готовиться к очередному экзамену.
Через три года появилось новое имя – Николай Бобрынин, все песни которого уже знала наизусть.
Откуда за стеной берутся композиторы? Соседка Ира, медсестра по образованию, миловидная и очень практичная девица с точеной миниатюрной фигуркой, на шесть лет старше меня, вышла замуж за Колю, когда я заканчивала первый курс.
Она жила в соседней однокомнатной квартире со стареющей мамой рентгенологом – экспансивно-любезной дамой, приземистой, жгуче-крашенной брюнеткой с низким прокуренным голосом, глазами, навсегда прищуренными в умильной улыбке, ярко-красной помадой на узких губах и пробивающимися черными усиками.
Она постоянно брала у бабули что-нибудь из продуктов взаймы по-соседски. И елейным голосом пела, что отдаст вдвое больше и, уж конечно, вдвое лучше. До сих пор чувствую волшебный запах загадочного подсолнечного масла с рынка (взамен полбутылки нашего, простого, из магазина), которого по существующей между соседями традиции она так и не отдала.
Боюсь, что по большому счету, те сказочные образы, которые создавались в моем детском воображении, были на порядок ценнее, чем натуральные продукты, увидеть которые не пришлось. И вообще, одному Богу известно, как ей удалось без мужа вырастить красавицу-дочь.
Появление у бабули модных импортных вещей было загадочным образом связанно с визитами в соседнюю квартиру.
Интересовал вопрос – откуда у таких мам берутся такие дочки? Очарована Иришей была лет с девяти, с того самого времени, когда красавица-восьмиклассница в школьной форме с вьющимися каштановыми волосами, заплетенными в пышную косу, элегантно-небрежно лежащую на плече, приходила поиграть с моей грудной сестрой.
В ней все вызывало восторг – и коса, и спокойный взгляд зеленых глаз с длинными густыми ресницами, и летящие брови, и то, как грациозно она сидела с младенцем на руках, и мягкая улыбка, и приятный грудной голос. Воплощение женственности. Если бы знала тогда, что такое мадонна и умела рисовать, это стоило запечатлеть. Смутно припоминаю, что в те времена у нее был поклонник – молодой художник.
Семейная легенда гласит, что на обложке шоколадки «Аленка» – портрет сестры. Дедушка пришел домой в приподнятом настроении. Принес «добычу» - только что появившуюся на прилавках магазинов новую шоколадку «Аленка» и торжественно положил на стол:
- Смотрите! Это наша Алена! К соседке художник ходил? Ходил! Алену в платочке видел? Видел! Брови ее? Ее. Глаза ее? Ее. Шоколадка называется «Аленка»? «Аленка».
Для убедительности дед взял на руки внучку, еще не умевшую ходить, и поднес к ее лицу шоколадку. Сходство было несомненным.
Ириша любила иногда понянчиться с Аленой и забирала ее к себе домой, давая маме возможность отдохнуть. Бывало, что играла с ребенком она вместе с художником. Ну, и какие еще нужны доказательства? Зажали гонорар.
Много позже, когда дедушки уже не было в живых, по телевидению вышла передача, в которой показали прототип «Аленки» - тридцатилетнюю Елену, ровесницу сестры. Не исключена возможность, что образ всё же был собирательным, и дедушка в каком-то смысле оказался прав.
Однажды, по-московски теплым и нежным летним вечером, раздался звонок в дверь, и соседка Ира появилась на нашем пороге с сияющим лицом. Торжественная, в идеально обтекавшем аккуратную фигурку струящемся серебряном платье до пят с капюшоном (взято напрокат на один день), пышным каскадом пепельных локонов, и со словами:
- Поздравьте меня! Я вышла замуж!
Создавалось ощущение, что живая Анжелика сошла с экрана. В лучший день своей жизни!
Свадьбу праздновали дома - за общей стеной. На следующий день соседка затащила к себе и подробно отчиталась. Муж - композитор, закончил экономический факультет МГУ, старше ее на четыре года. Ему скоро двадцать восемь. Женат не был. Не пьет. Играет в баскетбол. Познакомились в компании на юге. Настоящая фамилия - Антонов. Но такой композитор уже есть, пришлось придумать псевдоним.
Я была тактичной девицей и тактично сострадала. Было немного странно, что все это ей некому было рассказать. Видимо бывают моменты радости, когда очень нужно поделиться. И вообще, радость в одиночестве – невыносима.
Через пару лет из-за стены стали доноситься непривычные, возмущенные, настойчиво-жалобные звуки голоса новорожденного. Это сильно озадачивало. Пришлось пережить настоящий экзистенциальный шок.
Нет, я знала, откуда берутся дети. В девятилетнем возрасте меня ничуть не удивило появление сестры. Но по-настоящему и глубоко осознать появление нового живого существа, новой души как чуда довелось именно тогда.
Как же так? Вот - не было. И вдруг - есть. Как это? Откуда берется тело, понять можно. А с душой что? Она-то откуда взялась? Что ли совсем из ничего? Из ниоткуда? Месяца два это «не было - есть» мучило при звуках плача младенца.
Дочку Бобрынина зовут Яна. От другой жены, следующей Иры, детей у него нет. Наша Ира сделала Бобрынину дочку и имя. Она не работала и занималась только тем, что пробивала запись его пластинок на фирме грамзаписи «Мелодия», располагавшейся в красивом костеле в двухстах метрах по переулку, разделявшему наш дом и здание Моссовета. Благодаря ее энергии это удалось.
А что вы хотите? Миниатюрная Ира обладала не только привлекательной внешностью, но и железной деловой хваткой. Чего стоит одно только окно на шестом этаже в торце дома! Оно и теперь одно на всю стену. Им очень гордится его нынешняя хозяйка, набивая цену за свою квартиру.
История его происхождения такова. Ириша в ожидании прибавления в семействе, сделала из своей однокомнатной квартиры двухкомнатную. Из кухни – спальню. Из ванной комнаты – совмещенную кухню, перенеся туда плиту. Тогда-то и появилось это окно в кухне-ванной. Там-то и брала она уроки кулинарии у моей бабушки. К приготовлению котлет Ира относилась так же ответственно, как к любому новому делу.
Все, что знаю о Коле из своего опыта, это то, что он любил маму и футбол. Мама тоже любила футбол, но не любила Иру. Ей не хотелось делить своего единственного сына, свой «свет в окошке», своего позднего, выращенного без мужа ребенка, с посторонней женщиной – женой.
Они были одним целым – сын и мать. Она так любила сына, что полюбила и обожаемый им футбол. Теперь их связывал только он. Сын звонил каждый день. Регулярно в два часа ночи сосед бурно обсуждал по телефону со старенькой глуховатой мамой прошедшие за день футбольные матчи.
«Мама!... Мама!... А ты видела, как … сегодня гол забил? Красиво, да? Мама!...Мама!»- кричал в трубку любящий сын. Так что нам с бабулей спать приходилось меньше, чем деду, обитавшему в другой комнате.
Как любой обуреваемый творчеством и погруженный в себя человек, Коля плохо запоминал лица. Здоровался только тогда, когда вместе выходили из лифта на шестом этаже. Становилось ясно, что я соседка.
В подземном переходе холеный пижон с пружинящей походкой, в неизменном кепи в клетку, с хулигански поднятым воротником, крупными живыми глазами, выделявшими его из толпы, жгуче-черной кудрявой шевелюрой и модной трехдневной щетиной на щеках каждый раз с большим интересом таращился на меня, идущую навстречу, как на совершенно незнакомую ему молодую особь женского пола. И не здоровался.
Вообще, люди искусства смотрят на простых людей как на непонятную диковину. Однажды понадобилась соль. Позвонила в соседнюю дверь. Открыл кто-то из гостей. Пока хозяйка искала соль, гости из мира искусства столпились у двери. Облепив своими лицами ее косяк (всем же интересно!), с открытыми ртами глазели на меня, показывали пальцами и нечленораздельно мычали что-то среднее между «О-о» и «У-у».
Ну, как же! Редкость! Девушка! Простая! Из народа! Хорошенькая! Стоически улыбалась, выдерживая паузу. А сами-то они знают, как глупо выглядят? Поняла, что между «нами» и «ими» всегда решетка. Как в зоопарке. И каждый думает, что в клетке – другой.
Да и чужие достижения вечно кажутся неказистыми редкими кочками на болоте, по сравнению с твоими личными достижениями, с уходящей в небо великолепной грядой одних блестящих Эверестов!
Своим гостям Коля дуэтом с Ирой показывал новые песни, еще не нашедшие своего певца-исполнителя. Показывал – правильное слово. Пением это назвать было нельзя. О пении тогда и мысли не было. Тогда эстрадные певцы были мастерами своего дела, и «фефекты фикции» были недопустимы. А Коля ими страдал.
Его песни пели настоящиее певцы вроде Лещенко. Попробовала спеть Пугачева. Неудачно. Песня оказалась слабой и провалилась. Алла отказалась дальше экспериментировать с новым композитором. Прошло какое-то время, и я с удивлением обнаружила, что Коля поет с эстрады!
А что делать, если кроме тебя самого никто не способен петь твои песни? Не хочу злорадствовать. Хочу сказать, что многие произведения композитора лучше всего звучат именно в исполнении автора. Теперь это называется – шансон. А тогда мы слова такого не знали и были удивленными свидетелями рождения чуда, нового явления, когда застольно-домашне-шепелявое пение выходит на эстраду. И популярен стал Бобрынин необычайно!
Пусть цветут все цветы, как говорят китайцы! Тем более, что новый жанр приятно уравновешивал засилье заказных патриотических песен, доносившихся из радиоприемников. Вот и сейчас, когда постаревший Николай мелькнул в музыкальном фрагменте телевизионной рекламы, почему-то захотелось улыбаться. А ведь он тогда в точку попал! Его-то песен и не хватало, с их неподдельной простотой, разгульностью и задумчивостью. Прошло столько лет, а до сих пор – греют.
Надо сказать, что мелодии Бобрынина хорошо запоминались. Слишком хорошо. Слова «серый туман» портили настроение на весь день, в течение которого отделаться от навязчивого мотивчика было невозможно. Приходилось действовать способом, описанным у Марка Твена - «передай другому». Это к тому, что каждая песня Николая в каком-то смысле – извечное «семь сорок» или вариация на тему. По большому музыкальному счету.
Тут, как невольный знаток и ценитель ранних произведений соседа, «болельщица» его команды, искренне радевшая за творческие успехи соседа, должна отдать ему должное, как отличному аранжировщику. Это отличало песни Коли от других в лучшую сторону.
Это было хорошо! И секрет таился в том, что обыкновенно, прежде чем начать сочинять новую песню, он три дня непрерывно слушал заграничные пластинки на хорошей заграничной аппаратуре, приобрести которые в то время было непросто.
Он слушал, я блаженствовала. Наконец-то из соседской квартиры доносятся приятные звуки! Три дня проходили. Композитор садился за инструмент. И снова-здорово, у бабули давление, у меня экзамен на носу, а сосредоточиться не получается.
Однажды произошел случай, который надолго рассорил меня с Иришей. Я со своим женихом сидела на дедовом диване. В подъезде раздался грохот.
- Кто-то в лифте застрял, - сказал Мишка.
- Нет. Дверь в соседнюю квартиру ломают.
У соседки был муж-композитор, маленький ребенок, молодая нянька, водитель и куча дел. Замок плохо открывался, и пару раз в день кто-нибудь из этой компании просил бабулю помочь открыть дверь.
«Совсем замок испортился, ломают дверь», бесстрастно определила причину шума. Мишка настаивал на своей версии. Мы поругались. Через полчаса в дверь позвонил милиционер.
- Вы слышали, как дверь ломают?
- Конечно. Они каждый день дверь открыть не могут, - вот видишь, я была права, дверь ломали, а ты – в лифте застряли! А что случилось?
- Ваших соседей обокрали.
Короче, няньку как наводчицу выгнали, шофера уволили, и Ириша перестала со мной разговаривать, как с не оправдавшей доверие. Конечно, я была не права! Сама-то Ира мгновенно выскакивала на лестничную клетку при малейшем шорохе узнать, не случилось ли чего? Ее не останавливало даже то, во что она в тот момент была одета или не одета совсем. С такой соседкой мы были совершенно спокойны за безопасность подъезда. Из квартиры не пропало ничего – ни драгоценности, ни норковые шубы. Вынесли только ту самую уникальную музыкальную аппаратуру. Мне не было прощения!
Припоминается еще, что у Ириши был один необычайно яркий талант. Русского устного слова. Она так красиво говорила на чистом мате, что в сочетании с ее точеной внешностью это производило очень милое и столь же неизгладимое впечатление.
Как-то беременная Ира затащила меня и мою одноклассницу Кирочку Мяэ к себе домой. Нам с Мяушкой было по двадцать. Соседка вспоминала свои двадцать лет. В общем, разговор шел про любовь. Как романтично она влюблялась в нашем возрасте. На чистом мате.
Нам с подругой, получившим рафинированное воспитание в научном городке на свежем воздухе, стоило больших усилий рассмеяться только тогда, когда вернулись домой. Любовь и мат в одном флаконе! Она так нежно и мелодично пела нам про любовь, что мы с Мяушкой, не поняв практически ни одного слова, обе сошлись во мнении, что в этом есть шарм, что Ирку это ничуть не портит и она виртуоз в своем роде. 0
А Коля был немногословен. Если Вы помните, у нас слышимость была уникальная. Так вот, интеллигентный Коля из всех нецензурных слов знал только одно слово «сука». В домашних скандалах за стеной были слышны неразборчивые длинные энергичные тирады Ирочки и, когда она выдыхалась, в ответ резюмирующее разборчивое «сука» безразличным рефреном, через равные промежутки времени.
Песня «Не береди мне рану» именно тогда появилась. А как вы думаете должен давать отпор жене творческий человек, у которого в арсенале только одно ругательное слово? Только песней, если он композитор!
Потом они обменяли Ирочкину квартиру на трёхкомнатную в соседнем доме и исчезли из поля зрения.
Вот, и «поговорили об искусстве», дико извиняюсь!