Имя Солнцу Соня

               
               

Цветы полуночники вырастают из осколков
Упавших звёзд. Бутоны их светятся, а листья
Похожи на месяцы.
Представь себе целое поле таких цветов;
Разве это не похоже на звёздное небо,
Но на земле, у твоих ног?


     - Что ты знаешь о Ван Гоге?
     - У меня есть его образ.
     - И какой он?
     - Рыжий, солнечный и грустный.
     - Очень сладко.
     - А в имбирный чай нельзя меньше сахара класть. Иначе этот отвар из терпкого имбиря, горькой ромашки,мелиссы и лимона был бы нестерпим.
      Небо похожее на лунный камень, в переходах от светло-желтого до дымчато-синего, цвета голубой ели,с прорезями от пролетавших только что самолётов; а где-то вдали уже означился, как затаился апельсиновой коркой закат.
     - Всего одиннадцать лет творчества. Он учился рисовать углем, сидя в углу улицы шахтёрского городка, делая наброски случайных прохожих. У него не было друзей, кто стал бы ему уделять так много времени своей жизни, чтобы позировать. Пожалуй, только Тео, младший брат.
     - Так пойдём на остров Птиц? Надо успеть...
     Грохочущее небо подстрекаемое близостью трамвайных путей, обволакивает шапкой из сплошного колесного стука.
     - Всегда, когда прохожу под этим мостом, такое чувство, что он вот-вот на меня рухнет. - Она покосилась на сваи.
     - И у меня возникало такое чувство первые пару раз, но я стала думать о другом. Ну, вот ты, когда думаешь, у тебя возникают картины перед глазами? У меня тоже. И я ясно представила момент из фильма с домом на окраине у "железки". Когда проходили составы, посуда на столе тряслась. Но двое в том доме так жили...умильно, уютно, ладили, как единое существо...что даже эти поезда были благом. И мне запомнились поезда, их грохот, как нечто хорошее. И теперь каждый раз, проходя под этим мостом, я "вижу" те поезда и тот дом, - и наслаждаюсь этим моментом, люблю эти поезда в каждом стуке колёс сливающимся с сердечным ритмом...тук-тук...тук-тук... Винсент был влюблён пару раз, но взаимностью ему ответил только абсент. Тут ничего интересного, едем дальше.
     - Я вот прочла сегодня в Интернете, в чем разница между чувствами и эмоциями. Чувства долгосрочны. Эмоции сиюминутны и переменчивы. Потому можно любить кого-то и на него злиться. У моей сестры с её парнем сперва было всё хорошо. Они понимали друг друга, поддерживали...а теперь, мне кажется, они расстанутся. Вообще я не знаю, в чем дело, я могу смотреть на ситуацию только с её слов. Но ей очень тяжело и она так сильно переменилась в отношении ко всему, и ко мне... Теперь она чаще выражает заботу через действия, а на слова у нас времени почти не остаётся. Но главное не это, - я вижу, что ей так некомфортно...грустно.
     - Она, вероятно, должна была стать взрослой...
     - Да, но не так. Это как с художниками. Можно просто направлять и раскрыть весь потенциал, - у него будет, может быть не классический, но Свой стиль. А можно просто сломать и утвердить как бы набело, будто все глубинно твоё неверно. Наверно.
     - Гармоничное развитие без потрясений... Думаешь, она была бы другим человеком?
     - Нет. Счастливым. - Она коснулась рукой неприметного, широко разросшегося дерева. - Узнаешь зелёные ягоды?
     Рябина в сентябре
     Средневековой ведьмой сгорела на костре...
Просто пока не созрела.
Мне приснилось, что весь мир обезличенно-серый, а от огня становился цветным. И я ходила с огнём, все вокруг поджигая. И мир обретал краски. А в конце - просто сгорел. И, когда догорал, я шла по дороге с другом... Все было так ярко, как не возможно по-настоящему. Пели птицы, росли цветы... И вдали виднелся ошеломительный закат.
      - Винсент переехал в Париж. Занимался в одной мастерской с Лотреком. Новое движение  - импрессионизм, в живописи был ему чужд, в жизни близок. Он свел близкое знакомство с обманной кулуарной свободой... Впрочем, Золя. В прочем Гоген. Они проживали совместно. Сперва Гоген не соглашался, ему было совестно. Но бродячее ремесло принудило принять великодушное приглашение. Впрочем, он предупредил изначально:"Винсент, вы уверены, что меня стерпите? Ещё не было человека, кто бы со мною жил, и не сошёл бы с ума." Ну как это можно воспринять всерьёз? Впрочем, оказалось пророчеством.
        Солнце уже угасало в закате, утопая красным диском в линии горизонта... Нежное, раненое в нутро, обливаясь кровавыми волнами, устилаясь дымкой вокруг месяца цвета вишнёвой жевачки; оно потухало.
       - Почти дошли. Постой. Не хочу, чтобы у тебя осталось от этого места такое первое впечатление. Придем сюда в другой раз. С утра. Засветло. Я принесу ещё имбирного чая, хочешь?
       - Ага! А что было дальше во сне?
       - Он закончился. Только, знаешь, всё было так...ну, я так и не поняла, был ли это Новый мир, после того как сгорел прежний. Или же последняя фантазия в угасающем сознании...я так и не узнала.
       - Нет, ты знаешь. В глубине души ты надеешься. Значит, ты знаешь.
       Она подняла на меня задумчивый взгляд; большие глаза поглощали небо, насыщаясь всё более его светопрозрачностью.
       - Я заметила, как ты смотрела на воду, на уток, когда играли собаки. Мне показалось, ты ценишь жизнь за элементарные вещи, любишь волшебство жизни в каждом её проявлении.
       - Приятно это услышать. Только знаешь, мне не очень нравятся солевые комнаты. Там так темно, нужно просто дышать. Ждать, когда же...нельзя рисовать. Темнота и словно пустое пространство. Я и так плохо вижу, и в этой комнате...словно теряюсь... Гораздо больше мне понравилось спускаться туда на лифте. Тоже темно, но нас было много, мы все были рядом. А в той комнате слишком холодно, и не понятно, есть ли хоть кто-то, кроме тебя...Ещё мне не очень нравятся уколы в глаза, под нижнее веко. Если честно. Но потом папа ведёт меня за руку, и постоянно шутит. Он вообще очень улыбчивый и добрый. И понимающий. Мы с ним часто вместе ходим. Я одна только с собакой гуляю. Здесь. Думаю, мне и не важно, что дальше, в городе. Мне кажется, это и есть счастье - тебя ведут за руку, даже не важно куда. Даже приятнее не смотреть.
       - Смотри на луну! Она похожа на наконечник вершины той ели, за которой повисла, как новогодняя звезда.
       - Или на фонарь.
       Зажигались красные фонари. Их длинные конусовидные тени наплывали всё более на поверхность воды; все гуще, сочнее, самой красной краски...охра, багрянец... Как будто продолжение заката, они сливались с дотлевающем солнцем, тянулись одновременно от него и к нему.
       - Винсент и Гоген о чем-то поспорили в тот странный вечер. Ссора началась в трактире, продолжилась дома. Они обменялись унижающими друг друга словами и фразами, и более уязвимый, уже серьезно больной Ван Гог, вероятно, почувствовал себя на столько униженно, что потерял чувство себя. Он вышел из дома, размахивая руками, словно продолжал ссору с самим собой. Но вскоре вернулся, закрывшись в комнате. Ну, собственно ухо - осталось в этой комнате, когда он снова из неё вышел.
      - Смотри, звезда!
      - Ух ты...а рядом ещё одна.
      - Где?
      - Вон там... Впрочем, Твоя звезда ярче. Красиво. Люблю описывать закаты и рассветы.
      - Я тоже. А что ты любишь больше?
      - Вероятно, рассветы. Потому...
      - Что это рождение Нового дня.
      - Ага. "Вышла младая с перстами пурпурными Эос..." Слепой поэт. Как Дея Гюго...не видя зла... Фонарь разбит сверху. Словно кто-то надкусил.
      - Может, и правда, надкусил?
      - Такой огромный?
      - Может, это ночные существа. Они поклоняются Солнцу, почитая его богом. И фонари для них - что-то вроде прислужников бога...ну, как сгустки энергии. Вообще закат словно стекает по небосводу вниз. В это время обычно зажигаются фонари, и можно подумать, что свет перетекает в них, и напитывает их на всю ночь. И существа тщетно пытаются завладеть светом. И вот один из них надкусил этот фонарь, в стремлении поглотить свет. Но свет пропал в ту же секунду...истаял, исчез, как только существо коснулось... И оно снова осталось во мраке, из коего вышло.
      - Что же, они обречены жить навеки во тьме?
      - Думаю, нет. Они могут добывать Свет искусственно. Сами. Просто пока об этом не знают. Это редкие существа, они очень долго живут и прячутся в тени, пока не найдут своей источник света; пока не изобретут способ его получать.
      - Тогда они смогут жить с нами?
      - Может быть, но вероятно, не совсем.
      - Может, Гомер был твоим существом из тени, которое нашло способ его узреть?
У Ван Гога была одна фантазия... Женщина, ну, как бы недостижимый идеал; с волосами цвета пшеничного поля, в котором он вновь и вновь расставлял мольберт, выходя писать днём, в самый солнцепек без шляпы. Он говорил, что так ярче зрит; а Она - повисала безмолвной робкой тенью и смотрела. Радовалась его успехам, утешала в поражении. Была рядом. Он упал без сознания в поле. Был припадок. Врач предупреждал Тео, что это - в последний раз, следующего Винсент не перенесет.
      - Знаешь, мне сейчас представилось, что мир - это Трон. И на него восходят попеременно День, Ночь, Солнце и Луна...и каждый - может управлять Всем в своё время царствования. К примеру, День властен быть плаксивым, завалочь себя туманом или сиять единым светилом.
      - К возвращению из больницы брата, Тео устроил ему сюрприз. Войдя в дом Винсент обнаружил выставку всех своих работ - от карандашных эскизов, случайных зарисовок на салфетке до полотен - все они,годами собираемые с тщанием и скурпулезностью, ревностно относившимся к дарованию любимого брата, были развешаны, расставлены вдоль стен по всему двухэтажному дому.Теснились друг к дружке в идеальном хронологическом порядке. Вся его жизнь. Всё, чем он был восхищён, от чего страдал, что любил и чем мучился. Люди, кого он встречал; места, где он бывал.  Врач запретил Винсенту писать. Что, конечно, абсурдно. Как он мог бы не писать? Он же художник! К тому же, у него ничего не осталось, кроме этого. Его жизнь стала творчеством, а творчество - жизнью.
      - Мне как-то приснился колодец... Я его потом нарисовала. Он был как бы вероятностью о двух концах. На дне колодца - блик, всего лишь мираж, но очень яркого солнца на толще синей воды. Но перевернув, - видишь диск Солнца в небе...я его так и повесила - вверх тормашками. И как ни крутила...не отличить: яркая иллюзия или настоящее солнце в небе.
      - Он застрелился.
      Старуха видела безумца. Он был похож на огромную чёрную птицу махавшую крыльями хаотически. Изжелта-бледное лицо осунулось, он был небрит несколько дней, глаза поверяли боль и опустошенность прострацией.
      Тео не удержали жена, дети. Видимо, подлинной его семьёй всегда оставался старший брат. Вскоре он оказался в той же больнице, откуда Винсент вышел, как оттолкнулся от края, в свой последний иллюзорный полёт. Жёлтые подсолнухи так тянутся к Солнцу на могиле Винсента.
      - Они как звезды. И вырастая из осколков упавших звёзд, растут рядом друг с другом.