Пять лет назад меня чуть не посадили за убийство. А началась это история несколькими месяцами раньше.
Обычно я приходил к своей престарелой матушке каждый день: иногда днём в обед, но чаще вечером. Быстренько готовил еду (мать сама уже не справлялась) и ел вместе с ней, беседуя о разном, а потом убегал по своим делам.
К матери часто заходили всякие люди: то соседи – взять книгу почитать, то алкаши, чтоб стрельнуть сотню взаймы, то ещё кто-нибудь.
А тут вдруг повадились Свидетели Иеговы. На меня они произвели сначала хорошее впечатление: вежливые и заботливые. То пол или посуду у матушки помоют, то помогут ей бельё сменить. Сидят с ней, проникновенно беседуют, читают вслух Библию. Она кивает, соглашается, крестик в руках крутит, хотя раньше была атеисткой. А когда через неделю придут снова, она уже всё прочтённое забыла. Они терпеливо читают по новой.
И тут мне кто-то из знакомых сказал, что иеговисты отжимают квартиры, это у них вроде хобби. Найдут одинокого престарелого пенсионера, обласкают и уговорят написать завещание не на родственников, а на них. Точно! Я тоже знал пару таких случаев в нашем городке, но как-то не сразу сообразил. А вдруг иеговисты захотят ускорить процесс и подсыплют матушке какого-нибудь ядовитого порошка?
«Мам, ты не против, если я у тебя пропишусь?», - спросил я. Она даже не спросила - зачем, сразу согласилась. Как только я прописался в её квартире (когда-то сам выписался из неё), иеговистов как ветром сдуло. «Ну, и слава богу», - иронично подумал я.
Вскоре произошло ужасное. Мать по ошибке вместо сока выпила жидкость для очистки раковин. Эту жидкость принёс я, чтобы прочистить раковину на кухне. Залил туда половину бутылки, а вторую половину оставил назавтра, чтобы устранить засор полностью. Бутылку я оставил на краю раковины. Бутылка была яркая, а надпись на ней и предостережение – слишком мелкие, трудно читаемые. Мать подумала, что это сок (я часто приносил ей сок в пакетах или бутылках и оставлял на кухонном столе) и одним махом хлебнула сколько-то ядовитой жидкости прямо из горлышка.
Я пришел, как обычно, вечером. Несколько минут безуспешно звонил в дверь. Нашел в своей сумке второй ключ и открыл.
Мать без сил лежала на диване. Изо рта у ней что-то пузырилось. Сначала я не понял, что произошло. Мать была в плохом состоянии, но в сознании. Она махнула рукой в сторону кухни. Я вошел туда, увидел бутылку, валяющуюся на полу, и всё понял.
Быстро дал матери несколько таблеток активированного угля и заставил запить большим количеством молока. Её вырвало.
Вызвал по телефону скорую помощь. Дал маме ещё угля и ещё молока. К приезду скорой ей стало гораздо лучше.
Шофер и санитарка помогли мне донести мать на носилках до машины. Уже через 10 минут мы приехали в больницу.
Там началась длительная идиотская возня с медицинской картой, никчёмными расспросами о возрасте, роде занятий, месте проживания и т.д. Но, в конце концов, мать забрали в палату. Она к этому моменту почувствовала себя вполне сносно: приподнялась, села, начала разговаривать, сама вошла в приемный покой, держась за меня. Её отправили в отделение терапии. Я рассказал врачу и медсестрам, что произошло, и попросил сделать ей срочное промывание желудка. Они заверили, что сделают, всё будет хорошо, и я с облегчением подумал, что всё обойдётся.
Рано утром я позвонил в больницу, чтобы узнать о матушкином самочувствии. Мне сообщили, что больную перевели в реанимацию.
Я примчался в больницу вместе с взрослой дочкой, которая закончила медицинский колледж. В реанимацию нас не пустили. Санитарки сказали, что от вчерашнего врача больную утром передали второму врачу, а тот отправил её в реанимацию.
Три часа мы дожидались аудиенции у второго врача. Он был в кабинете, но почему-то не торопился нас впускать.
Наконец, соизволил, но одного меня, без дочки. Я вошел. Передо мной сидел импозантный темноволосый мужчина средних лет казахского вида. На мои вопросы он ответствовал кратко, веско, неторопливо, с восточным достоинством.
Оказалось, что до сих пор матери не сделано промывание желудка, так как её не осматривал отоларинголог, который должен появиться только после обеда. Я удивился и возмутился: "Зачем отоларинголог!? И зачем так долго ждать?! Промывание должны были сделать ещё вчера! Почему не сделали?!" - «А потому, - ответствовал врач спокойным тоном, - что не ясен диагноз». Я воскликнул: «Как это не ясен!? Я же рассказал вчера врачу и медсестрам про отравление жидкостью для прочистки раковин, мать подтвердила, всё это было записано в приёмном покое!». «Это всё Ваши слова, а нужно провести объективное медицинское освидетельствование», - меланхолично возразил он. «Так проводите быстрей! Почему ничего не делаете?! Почему теперь она в реанимации?!» Он усмехнулся: «Успокойтесь. Сначала Вам придётся объяснить следователю, как Вы отравили свою мать».
Я вытаращился в недоумении: «Какому ещё следователю?!». Врач (да какой там врач!? сволочь, а не врач) молча протянул мне бумажку с адресом и фамилией следователя, к которому нужно явиться сегодня же.
Выйдя из кабинета, я растеряно остановился в ступоре. «Пап, что случилось!?», - с тревогой спросила дочка. Я, волнуясь и сбиваясь, пересказал ей беседу. Она заключила: «Пап, это он стрелку переводит! Он хочет, чтобы за попадание бабушки в реанимацию отвечали не врачи, а ты. Он хочет врачебную преступную халатность свалить на тебя».
Дочка пошла к следователю вместе со мной. Она боялась, что я грохнусь в обморок или сердце не выдержит. Таблетки валидола были под рукой.
Следователь, молодой лейтенант, сразу впустил нас в кабинет и стал задавать мне разнообразные вопросы. Я отвечал честно и подробно.
Внимательно выслушав показания и записав их, следователь попросил подписать. Я подписал не читая.
Следователь посмотрел на меня взглядом прокурора и сказал холодным тоном: «Мне всё ясно. Ваша мать живёт в 2-комнатной квартире, которой Вы решили завладеть. Для этого Вы придумали хитрый план. Сначала уговорили мать прописать Вас в квартире. Забрав у неё ключ, Вы устранили возможность прихода её друзей; это чтобы никто ничего не узнал. И стали приучать мать к сокам. А когда она привыкла, подсунули ей вместо сока ядовитое средство для прочистки раковин».
Меня как будто поленом по башке долбануло. Я растерялся и не знал, что сказать. Логическая схема следователя была безупречна и неопровержима.
Тут дочка вскочила с места и закричала: «Да что Вы такое говорите!? Это неправда! Вы хотите себе погоны старшего лейтенанта заработать на громком деле!? Где Ваша совесть?!»
Лейтенант удивлённо уставился на неё. Дочка была молодая красавица. Он на неё всё время косился, пока вел допрос. И когда она на него возмущенно и бесстрашно закричала, сверкая очами, он спасовал.
А дочка продолжала горячо объяснять: «Когда два года назад бабушка сильно заболела и не вставала с постели, папа приходил к ней по три раза в день, менял бельё, кормил, давал витамины и лекарства. И поднял её на ноги! И в этот раз он тоже сам вызвал скорую и привёз её больницу».
«Ну, это он мог сделать, чтобы попытаться отвести от себя подозрение», - возразил лейтенант.
«Да если б он хотел её отравить, он бы чего-нибудь ядовитого понемногу добавлял каждый день в пищу. И никто бы ничего никогда не узнал. Мой отец доктор наук в Институте. Он что, по Вашему, дурак?!»
На это у лейтенанта контр-аргументов не нашлось.
«Отец бабушку очень любит!», - воскликнула дочка.
Следователь в сомнении спросил: «А кто это может подтвердить?». - «Да я могу подтвердить и все соседи! А в больнице должна сохраниться запись, когда в прошлый раз отец привез бабушку туда со сломанной ключицей…» - «Он сломал ей ключицу?», - переспросил лейтенант. «Да нет! Она упала из-за головокружений, потому что старенькая, и сломала. А он её тогда вылечил. И сейчас он ни в чём не виноват! То, что произошло, это просто ряд случайностей и врачебная халатность».
Следователь покачал головой: «Не верю ни в какое роковое стечение обстоятельств. Схожу в реанимацию и поговорю с больной…». Но никуда он не пошел. И, как потом выяснилось, ничего не выяснил.
В больнице врачиха из реанимации сообщила мне, что делает всё, что может, но надежды на выздоровление мало: был упущен первый день. Я попросил врачиху, чтобы она пустила меня. Она отказала: «В реанимацию нельзя!». Я попытался дать денег. Она не взяла.
На четвертый день врачиха сообщила, что надежды совсем нет. И вдруг сжалилась: «Идите к ней! Попрощайтесь. Только быстро».
Мать была так слаба, что не открывала глаз. Я взял её за руку и сказал, что это я. Она пожала мою руку и постаралась что-то произнести. Но не смогла. Я стоял около неё, держа за руку и говоря какие-то нелепые слова, пока врачиха меня не выгнала.
А назавтра мать умерла. Я похоронил её.
Дочка после похорон сказала: «Пап, держись. Не ходи к следователю один. Он захочет тебя засудить».
Я понимал, что в случае суда меня вряд ли оправдают. Назовут убийцей и дадут, как минимум, 10 лет.
Но уголовное дело следователь, как оказалось, не завел. Всё-таки, по-видимому, у него была совесть.