Надо наставить себе частокол целей. К примеру:
- много есть
- владеть всеми ладонями на свете
- мало пить
- ставить верные сачки
- мало курить
- держать себя птицей
- мёдом кормить
- в аквариуме ладоней доверчивую рыбу вырастить
- радоваться посвисту
- цедить чернику
- вырыть лаз в мир, где злые затевают доброту
Что сделалось со мной и какую выгоду я могу из этого получить? Я иду во льдах все время, мааааленькая такая, что мне себя жалко, пустааая, что мне себя не заметить. Я иду быстро-быстро, и от этого у меня накачались ягодицы, потому что я все время хочу быстро преодолевать длинные дистанции, потому что мне нетерпеливо хочется прыгнуть в тепло, чтобы втыкать в пустоту или веселые картинки или простые бессмысленные черные буквы без смысла, без надрыва, без интереса, без ладоней, без щек, без фикусов, без чая, без хлеба, без собственничества, без защиты, без подлости, без ревности, без музыки, без голоса, без весны, без туфель, без света, без чувства собственного солнца, без короны на голове, без кровожадного веселья, без кровеносного секса, без одного на всех воздуха, без причастности, без тихого рта, без лести во спасение, без добра во имя корысти.
Ну и все. У меня только мои руки на моих плечах.
Приснился страшный сон про тройное убийство. Первым был какой-то друг моего негодяйского мужа. Лица у всех этих людей были незнакомые мне, но во сне я их хорошо знала. У меня была абсолютно другая жизнь, другие проблемы и вообще весь сон был как драматический фильм, куда помещено мое сознание в качестве главной героини. Друг мужа пришел почему-то ко мне вечером, и я его убила. Без особенной на то необходимости и эмоций. Вроде как зарезала кухонным ножом. Я испытывала злость, но не настоящую, не такую, как бывает наяву, а как бы злость-оправдание. Злость-мотиватор, внешняя злость, не затрагивающая мир чувств. И кстати, этот друг ничем передо мной не был виновен. Точно не помню, но вроде он принес плохую весть.
Когда тело его в луже крови распростерлось на полу, мой младший сын, лет эдак шести застрелил своего друга-ровесника, который был у нас в гостях. Я разозлилась на сына и задушила его или забила насмерть.
Дети умерли в маленькой смежной комнатке, и там все было в крови, и почему-то погас свет. Оставшуюся часть сна я не могла туда войти. Всё думала, что надо туда войти, но там темно и все в крови. Думала, что надо внести туда лампу или свечу, чтобы посмотреть, но тут же забывала об этом и кружилась на месте, глядя на труп взрослого человека. Я решила, что мне нужен чемодан, и стала искать его. Найти не могла. Думала, что сделать с телефоном друга, куда его утилизировать. И куда утилизировать самого друга. Старший сын мой сидел за компьютером, был немного грустен, как перед неизбежностью какой-то, но вполне спокоен. Не шокирован.
Я крутилась на месте и думала и не знала, что предпринять. От невыносимости этой задачи я проснулась абсолютно выспавшейся, спустя всего лишь три часа сна. По пробуждении задача не отпустила, еще полчаса я думала, что же делать с трупами, как будто у меня действительно есть такая проблема.
«Чемодан, река. Чемодан, машина, загородный участок, большая яма, хорошо иметь частную территорию». Мучилась так, мучилась, уснула опять и увидела прелестный сон про влюбленных художников, рисующих на стеклах торговых центров.
14.10.14
Видела: летел по небу белый член. Просто член, в отрыве от всяких мошонок и крыльев, как это принято считать. Он летел стремительно. Не как самолет, но на другой параллели стремительности и неумолимости. За ним фоном островок неба синел, а позади летела необъятная толща сросшихся в единое громадное, заволакивающее все небо, яиц.
И я подумала: вот это был бы секс.
Что я могу сказать тебе? Смотришь на себя и только через время понимаешь, что творишь ужасные вещи. Дикие медвежьи штуки. Безобразные. Видишь себя упырем, зомбаком, рвущим в тихом настроении в тихом лесу под далекую ритмичную, свободную от необходимости осмысления музыку из придорожного бара, живого человека на куски как старую газету.
Мои руки на животе, пальцы сложены ромбом. Я пытаюсь подключиться к тебе на эмоциональном уровне, я молю воздух выполнить мой призыв, раздвинуть слои, сблизить конечные точки, свести на одном параллели в одной точки, чтобы я могла передать послание. Я вижу вдруг, что мои руки как в перчатки упакованы в траурные ленты. Это черная шелковая жесткая тафта, без блеска почти, матовая. Я боялась опять получить ключ к этой связи. Так что же удивляюсь закрытой двери?
Во всем твоя правда. Ничего такого нет, ради чего можно было бы медово улыбаться прохожим. Я просто хочу засунуть руку в мешок души, как в барабан с записками, на каждой из которых именно тот выигрыш, который я хочу. Я просто хочу вытрясти из мальчика, сделанного из полена, психоделические голографические ромашки, васильки, пионы, астры, бесконечный поток цветов. Мне хочется вскрыть сад чужой души либо смехом, либо поцелуем, либо ногтем, либо топором. Наверное, с таким настроением викинги и пираты и ходили рубить бошки.
Вот мне никогда не нравилось, когда на меня обращали внимание. Или нет, внимание я всегда любила, мне не нравилось, что меня замечают и нарушают субординацию.
К примеру, мы переехали в пригород, где в округе было два магазина. Каждый день я ходила в оба. Каждый день мама посылала в один за молоком, а в другой за зефиром. Молоко стоило 1,1. Каждый день мама спрашивала: сколько стоит молоко? Она всегда забывала, потому что никогда не ходила сама. Я отвечала: где-то 1. Она давала 1 и я шла.
- Молоко стоит 1,1, - каждый день говорила продавщица и наливала в бидончик. – Будешь должна 0,1.
Я кивала и обещала принести, но каждый день забывала сказать маме, и долг мой рос. Однако я искренне считала, что продавщица не помнит меня, потому я могу и не приносить ей долг. Наоборот, мне казалось, если я принесу ей деньги, которые я ей должна, она удивится и спросит: а кто ты такая? И я просто не смогу ей объяснить, мне будет неловко, а она будет настойчиво спрашивать, а я буду в синем платье стоять растерянная и думать: ну я такая просто девочка, каждый день хожу за молоком и зефиром в два разных магазина и долг мой везде растет, потому что я невнимательная. Эти долги меня мучают, хочу переехать отсюда туда, где я еще никому ничего не должна.
А потом про кукол. Возмутительно про кукол. Я копила деньги и купила блондинку. Она стоила 250, это было много. Она была лысая, на самом деле. У нее было три ряда волос, два ряда по центральному пробору, и один круговой. Я не могу объяснить, как грустно видеть куклу с таким дефицитом волос. О, как я была разочарована, когда впервые такую увидела. Это все равно, что я увидела бы родного человека с такой странной системой роста волос. Но покупка блондинки состоялась уже после этого глобального разочарования. Я знала, что она такая, и готова была это принять. У меня были куклы с нормальными волосами, с шикарными и густыми. Они были царицами и красавицами. Им нужна была служанка. Потому я решила купить китайскую блондинку, ведь для служанки не так уж важно иметь все волосы на голове. Я ее купила и ушла. Мои царицы, их пластиковый с пластиковыми волосами и мошонкой муж, их чудесные дети и домашние животные, все приняли служанку отлично, и сама она проявила добрый нрав. Она оказалась доброй и хорошей. И я снова накопила денег и пришла купить китайскую брюнетку. Нужна была служанка-злодейка, брюнетка.
- Ага! – сказала продавщица, - у тебя уже есть со светлыми волосиками, и теперь ты хочешь с темными?!
Меня это возмутило, (какого черта она помнит меня?!) я хотела тут же убежать, но поняла, что больше мне негде будет купить дешевую китайскую брюнетку, и потому все вытерпела.
- Вообще-то это не так, - сказала я глупо и странно. Продавщица ждала, что я объясню ей, но я не стала объяснять. Я могла бы сказать: я не хочу эту куклу, потому что она лысая, но вынуждена на нее согласиться, потому что мне нужна злодейка. Злодейка ведь может быть лысоватой, это ничего страшного. Наденет на голову шляпу, и никто не узнает.
Я могла сказать так, но не сказала.
Она взяла деньги, положила на прилавок куклу.
- А как же, разве ты не хочешь куклу с темными волосами?
Я взяла и ушла. И я чувствовала, насколько было бы лучше, если бы она мне этого не говорила.
Я стала ребенком опять потому, что это безопасно. Что? Безопасно? Вовсе нет, это совсем не так. Я стала опять ребенком, чтобы доказать, что вы мрази. Из садомазохизма.
Если добрые люди делают зло, кто они? Если добрые люди делают бессознательное зло, кто они? Если звери делают бессознательное зло, то кто эти люди? Если мир полон людей, не отдающих отчета своим поступкам, то кто эти звери? Мы все такие и все одинаковы. В свете этого любая жалоба на любой изъян мироустройства вызывает у меня приступ презрительного хохота и истерической рвоты. Два эти приступа одновременно.
- Хотела сегодня одеться как девочка-девочка. Думаю, че я все время в джинсах? Могу ведь, когда захочу. Достала белую рубашку, есть у меня такая рубашка белая, прямо рубашка-рубашка, ничего лишнего. Черную юбку нашла, карандаш.
- Карандаш-карандаш?
- Ага, классика. Галстук нашла черный.
- Галстук-галстук?
- Ну блииин, да, галстук. Оделась, нагнулась застегнуть сапоги, а юбка взяла да лопнула по середине на попе.
- На попе-попе юбка-юбка?
- Ну блииин, да! Хватит меня передразнивать! Ты вообще понимаешь, что я опять в джинсах?
- Да, кошмар-кошмар.