-2-
История, собственно, началась в Карнелине, и начало ее Брайан уже знал.
Грэм почти не помнил свою мать; она умерла, когда ему было восемь лет. Он помнил только, что она была совсем юной, и часто плакала. Об его отце она почти ничего не рассказывала, и Грэм знал только, что носит его фамилию, хотя мать не была за ним замужем. Она придавала этому очень большое значение: чтобы у ее сына была фамилия. Может быть, она еще на что-то надеялась.
Слишком рано Грэм начал задумываться, где достать денег или хлеба, чтобы не умереть с голоду. Они жили подаянием, а еще мать отдавалась мужчинам за деньги. И что это были за мужчины! Шваль, рвань подзаборная. Опуститься сильнее было просто невозможно. Мать хоть и отправляла сына на улицу, когда приводила в свой угол очередного дружка, но Грэм многое понимал и тогда. (Повзрослев, он только однажды побывал в храме Рахьи, и после этого исполнился глубочайшим отвращением к самой идее продажной любви. Овладевая храмовой шлюхой, он вспомнил вдруг о матери, и ему стало так противно, что он едва не убежал – но все-таки довел дело до конца, и от этого отнюдь не стал уважать себя больше. Приятели вовсю подшучивали над ним, когда он наотрез отказывался идти с ними "к девочкам", а он отмалчивался и думал про себя, что лучше облачится в храмовый балахон и до конца жизни будет соблюдать целибат, чем еще раз прикоснется к служительнице Рахьи. Лучше уж никакой любви, чем такая. У его матери было хотя бы извинение: она отдавала себя на поругание ради сына, - и когда Грэм вспоминал ее, ему было за нее и стыдно, и больно одновременно.)
Матери платили медью, а иногда – побоями. Однажды кто-то из дружков исколотил ее так сильно, что она уже не оправилась и вскоре умерла. Грэм остался один.
Еще много лет спустя он думал, что у него нет родных. Однако, у его матери были и родители, и два брата, и сестра; имелся у них и титул, и деньги, и свой дом там же, в Карнелине. За связь с его отцом они прокляли его мать и выгнали ее из дома, и позволили ей нищенствовать и медленно умирать. Но все это Грэм узнал гораздо, гораздо позже.
Когда умерла мать, никто из соседей не захотел взять к себе сироту. Да Грэм ни к кому и не пошел бы. Он знал, что и так не пропадет: мало ли в городе бездомных мальчишек и девчонок – воришек и попрошаек? Со многими из них Грэм водил знакомства и раньше; а вскоре прибился к одной из ребячьих компаний, состоявшей из десятка мальчишек от семи до двенадцати лет. Верховодил у них не самый старший, но самый сообразительный, паренек по имени Роджер – сущее дитя улиц. Вначале они с Грэмом поладили и даже подружились, и вскоре все тонкие операции они придумывали и проворачивали вдвоем. Изобретательный Роджер был головой, а Грэм – руками: он был еще маленький гибкий и легко пролезал туда, куда не могли попасть остальные.
Но шло время, и все чаще изобретательность Роджера оборачивается изощренной и зачастую совершенно ненужной жестокостью. Казалось, он просто получает удовольствие, причиняя боль. От его жестокости страдали и члены их маленькой группки, и мальчишки из других компаний, случайно попавшие в поле зрения Роджера. Он постоянно выдумывал какие-то облавы на "конкурентов", хотя те давно поняли, что с ним лучше не связываться и обходили его территорию за лигу.
Кое-кто пытался спорить с Роджером, но он расправлялся с недовольными очень просто – с помощью кулаков. Кулаки же у него было тяжелые, и колотил он нещадно. Некоторое время Грэм молча наблюдал, как меняются порядки в их компании, но наконец не выдержал и высказал все, что думает о Роджере и его жестоких забавах. Роджер объяснил ему, что он неправ, и после этого "разговора" Грэм несколько дней отлеживался, а потом еще пару недель щеголял синяками самых изысканных цветов. Впрочем, с ним Роджер обошелся необычайно мягко, у Грэма даже зубы все уцелели.
После этого происшествия они не разговаривали и друг к другу не лезли. Грэм игнорировал все внутренние дела шайки и ни в чем не участвовал. Роджер делал вид, что не замечает его показного самоустранения. Он надеялся на скорое примирение.
Грэм мучился сомнениями. Он бы ушел из банды (а их компания уже превратилась в настоящую банду), но знал, что в этом случае станет легкой добычей для остальных уличных компашек. Перебежчиков не любили, одиночки были обречены на гибель. Вовсе уйти из города было страшно. В Карнелине Грэм провел всю жизнь, и только здесь мог надеяться выжить.
И все-таки он решил рискнуть – смотреть на злобные забавы Роджера он больше не мог. Ему исполнилось тринадцать, и он считал себя вполне взрослым. Он пока не знал, как сообщить о своем намерении приятелям, но однажды подвернулся подходящий случай открыто выказать Роджеру неповиновение.
Роджер мечтал очистить окрестности от конкурентов, и медленно, но верно добивался исполнения своих замыслов. Честолюбия у него было впору главнокомандующему армии королевства, а не уличному воришке. Он спланировал очередную облаву, и немедля приступил к делу. Грэм оказался в сложном положении: участвовать в облавах было противно, но и прятаться от Роджера казалось унизительным. Ситуация разрешилась сама собой. Болтаясь по улицам, Грэм в каком-то закоулке наткнулся на своих приятелей во главе с Роджером, зажавших в углу мальчишку из соседнего района. Мальчишке было лет тринадцать, он был насмерть перепуган, и не зря – ничего хорошего при соотношении сил пятеро против одного его не ожидало. Проще всего было пройти мимо, сделав вид, что ничего не происходит, но у Грэма настал в жизни период (первый, но не последний), когда в душе его неожиданно взыграли благородные чувства. К тому же ему хотелось, фигурально выражаясь, прищемить нос Роджеру. И Грэм вмешался, выступив на стороне жертвы.
Все понимали, что дело тут не только и не столько в пойманном мальчишке. Поэтому жертва, получив пару пинков для ускорения, была отпущена с миром. Всеобщее внимание переключилось на Грэма, и тот без особого удивления обнаружил, что окружают уже его. К драке он был готов, хотя и не рассчитывал отделаться на этот раз парой синяков. Но бить его не собирались, и вскоре Грэм понял – почему. У Роджера появилась хитроумная идея. Он знал, что мальчишку, изгнанного из шайки, остальные компании к себе не примут, а начнут травлю. Строптивцу, решил он, хорошо бы на своей шкуре испытать, что значит стать дичью – такой урок будет гораздо нагляднее примитивного избиения. Намаявшись, строптивец вернется с повинной, над ним можно будет еще немного поиздеваться, потом даровать прошение, и все станет по-прежнему. Но Роджер не учел двух обстоятельств. Первым был упрямый характер строптивца. Казалось бы, за пять лет Роджер мог бы хорошенько изучить приятеля, но он был слишком упоен собственной гениальностью и забывал о мелочах, которые, тем не менее, портили весь его великолепный план. Вторым обстоятельством был Брайан, но его не учитывал и Грэм, поскольку никто еще не знал, что они должны в ближайшее время встретиться.
Беседовали бывшие приятели недолго. Роджер заявил, что ему надоели штучки Соло, и если тот хочет остаться в шайке, то пусть поумерит свой пыл непокорства и делает, что велят, а если он будет и дальше так выпендриваться, пусть катится к Безымянному. В ответ Грэм высказал все, что он думает о самозваном главаре шайки. Далее последовал короткий, но весьма шумный разговор. Без рукоприкладства, впрочем. Грэму велели убираться подальше и впредь не появляться в районе под угрозой физической расправы, и Роджер с компанией гордо удалился. Грэм понял: ему следует немедленно бежать и искать укрытие.
Следующие несколько недель ему пришлось ох как худо, на него открыли охоту все шайки. Компанию Роджера не любили, и не в последнюю очередь – за жестокость и немалые амбиции предводителя. Когда же стало известно, что один из членов банды изгнан, все очень обрадовались. Никто и не подумал принять изгоя к себе, зато все начали устраивать облавы и хвастаться друг перед другом, что изловят жертву первыми. Они не могли навредить Роджеру лично, но рады были отыграться хотя бы на одном из членов ненавистной компании.
Пришла пора сматываться из Карнелина, но Грэм все еще медлил. Здесь он вырос, здесь была могила его матери – он не мог просто так уйти. Он метался по городу, не зная, куда приткнуться. Узнавали его в два счета, спасибо белым волосам. Но надежды Роджера не оправдались: у него даже и мысли не возникло, что можно вернуться к приятелям. Однажды, в полном отчаянии, он решился на самоубийственный поступок. Он попросился в другую компанию, понадеявшись на снисхождение: именно к этой шайке принадлежал мальчишка, за которого он однажды заступился. Много лет спустя он так и не мог понять, каким чудом ему удалось улизнуть невредимым. После такого негостеприимного приема он больше ни к кому уже не совался.
Грэм держался до последнего, но наконец понял, что погибнет, если останется. И он уже собрался бежать из Карнелина, но не успел. Точнее, ему не дали. Сколько ни крутись по городу, отыскивая укромные местечки, все равно один против многих долго не протянешь. Его поймали. Засада была организована почти профессионально, и он попался, просто не мог не попасться. И место было идеальное – глухая подворотня, где никто не мог помешать расправе.
Противников было человек десять, и они накинулись всей кучей. Его сразу же сбили с ног, и сопротивляться было просто немыслимо, удары сыпались со всех сторон. Он уже почти потерял сознание, когда мальчишки вдруг кинулись врассыпную. Грэм хотел было подняться, но бок пронзила жгучая боль, и он снова повалился на землю. Сильно болела и кружилась голова, тошнило. Скорчившись на земле, он скорее почувствовал, чем увидел, как над ним склоняется какой-то человек. Человек что-то говорил, а может, спрашивал, но слов Грэм не разбирал. Уже на грани потери сознания, он вдруг понял, как его подняли и понесли куда-то. Тогда он окончательно провалился во тьму.
Спасителем его оказался Брайан, который шел мимо и услышал подозрительную возню и пыхтение. Кто другой прошел бы себе мимо, сделав вид, будто ничего не заметил. Но ему до всего в жизни было дело. Он свернул в подворотню, и тут уж увидел и прыснувших в стороны "охотников", и распластанного по земле избитого мальчишку.
Очнувшись и разлепив глаза, Грэм увидел над собой темное скуластое лицо Брайана и услышал его сочувственный вопрос: "За что же тебя так дружки отделали, парень?". Он не ответил и отвернулся, недоумевая, кто этот человек и что ему нужно.
Брайан был бедный плотник, круглый сирота, как и Грэм, живущий только тем, что приносила ему работа в мастерской. Происхождение его было покрыто мраком тайны, но в его жилах явно текла южная горячая кровь; и внешность, и характер его с полной очевидностью это подтверждали. Тщеславия в Брайане было достаточно, чтобы полюбить Анастейжию, дочь карнелинского банкира, которая – о чудо! – отвечала ему взаимностью. Помимо тщеславия, в его характере имелось еще немало неприятных черт, в том числе – бешеная вспыльчивость, через которую он постоянно страдал. Внешне он выглядел суровым и недобрым человеком, но сердце его было гораздо мягче, чем могло показаться с первого взгляда.
Он принес избитого найденыша в свой бедный дом и взялся его выхаживать. Анастейжия одобрила его поступок и не пожелала оставаться в стороне. Она нашла и прислала лекаря, который осмотрел Грэма и установил наличие переломов правой ноги и двух ребер. И порадовал внимавшего с тревогой Брайана сообщением, что мальчик, вероятно, останется хромым на всю жизнь.
Грэм силился и не мог понять, почему совершенно чужие люди так о нем заботятся; он слишком привык во всем полагаться только на себя. Поначалу Анастейжии, да и Брайану, тяжко с ним приходилось: разговаривать он отказывался, на вопросы не отвечал, только огрызался и щетинился. Всякую заботу о себе он воспринимал чуть ли не как личное оскорбление. Возможно, он вел себя неблагодарно, но он ведь и не просил никого о помощи! В тогдашнем мрачном состоянии духа он скорее с благодарностью принял бы смерть, а не излечение.
К его счастью, Брайан и Анастейжия обладали просто безграничным запасом терпения и спокойно сносили его поведение. Наткнувшись на стену угрюмого молчания, они просто перестали задавать вопросы. Девушка теперь, оставаясь с Грэмом и хлопоча по хозяйству, вела беседы вроде как сама с собой, и он невольно прислушивался. Брайан же вообще говорил мало.
Но дни шли, и Грэм все реже рычал на своих спасителей. Он понял (не без внутренней паники), что привязывается к молчаливому, вспыльчивому и мрачноватому Брайану и его красноволосой юной подружке. Анастейжия ему начинала нравиться – веселая и подвижная, она во время своих визитов озаряла весь дом подобно солнышку. Прислушиваясь к разговорам, Грэм начинал понимать всю сложность отношений молодой пары. Брайан был влюблен, влюблен безнадежно, поскольку понимал, что никакого будущего у них нет. Отец Анастейжии, банкир, был влиятельным человеком, и уж конечно он не позволил бы единственной дочери (у него было еще трое детей, но все – сыновья) выйти замуж за бедного плотника. Впрочем, пока ни он, ни мать даже не подозревали о влюбленности дочери, а все ее отлучки из дому, если уж они очень сильно бросались в глаза, покрывал ее старший брат, человек на редкость демократичный. Он был посвящен в тайну сестренки и не возражал против ее отношений с Брайаном, только помочь ничем не мог. Безнадежность положения сводила Брайана с ума. Анастейжия же, по причине юных лет, редко заглядывала в будущее больше чем на два-три дня, и поэтому всегда была в хорошем настроении.
Через месяц Грэм все еще не вставал с постели, но уже отвечал на вопросы – правда, в час по чайной ложке. Брайану удалось-таки вызнать, из-за чего началась драка, в которой он пострадал. За этим рассказом последовали и другие. Грэм размяк настолько, что даже рассказал ему о матери…
Брайан, конечно, догадывался, что подобранный им бездомный мальчишка – воришка и проходимец. Другой бы задумался, стоит ли оставлять в доме такой "подарок", но Брайан все решил сразу. Он заявил Грэму, что больше отпустит его шататься по улицам. "Жить будешь у меня", - сказал он, как припечатал. Грэм хотел было заспорить, из одного только принципа, но вдруг понял, что возражения не принимаются. Их просто не услышат. Об этом ему со всей ясностью дали понять темные сумрачные глаза Брайана.
Впрочем, уйти Грэм все равно пока не смог бы, даже если бы очень сильно захотел. Ходить он начал только еще через месяц, сильно хромая, шипя от боли и опираясь на палку, сделанную для него новым другом. Проковыляв по дому пару дней, Грэм отчетливо понял, что лекарь был прав – от хромоты ему не избавиться. Ноге досталось крепко. Осознание своей будто бы ущербности повергло его в такую тоску, что Брайану пришлось все начинать сначала и потратить целый месяц, чтобы только вызвать его на разговор. Все это время Грэм ходил мрачный как туча, пытался что-то делать по дому и жутко злился, когда его уговаривали отдохнуть. В конце концов Анастейжия поняла, что лучше позволить ему чем-нибудь заняться, и стала давать ему несложные поручения.
Скоро Грэм ходил уже без палки, хотя и сильно хромал. Это его невероятно злило. До сих пор в его жизни главными в жизни были ловкость и быстрота, а теперь он стал медлителен и неуклюж. Он не знал, куда деть себя, и умница Анастейжия придумала занять его чтением. Она принесла из дома и как бы между прочим подсунула ему роскошно изданную книгу. А когда услышала, что он не умеет читать, очень убедительно удивилась. "Хочешь, я тебя научу?" – спросила она, невинно улыбаясь. "Хочу", – бухнул он.
Учить его оказалось невероятно сложно. Если бы не железное терпение и кротость Анастейжии, она отказалась бы от этой затеи. Когда у Грэма что-нибудь не получалось, он начинал злиться, психовал и все бросал. Анастейжия спокойно пережидала его вспышки раздражительности и снова принималась за объяснения, потому что дикое упрямство заставляло Грэма снова и снова возвращаться к незаконченному делу. К тому же он никогда раньше не видел книг, да еще рукописных, и был очарован этой удивительной вещью. Он все время думал, сколько времени потрачено на ее переписывание, и никак не мог понять, кому это могло понадобиться…
В благодарность он тоже попробовал кое-чему научить Анастейжию, и показал ей несколько фокусов и забавных трюков, которые умели проделывать все его знакомые мальчишки. Девушка пришла в восторг, но повторить фокусы ей не удалось – все валилось у нее из рук, и она путалась в пальцах. Впрочем, она не огорчалась, и они весело провели время.
Потом Грэм начал помогать Брайану в мастерской, куда его удалось пристроить, и время на чтение у него больше не оставалось. В мастерской ему, пожалуй, и понравилось бы, если бы не мастер, который безжалостно гонял работников и вообще отличался дурным нравом. Но и в мастерской Грэм долго не задержался, поскольку скоро встретил своего отца, а Брайану пришлось срочно бежать из Наи.
Грэм стал замечать, что Брайан глядит мрачнее обычного, а Анастейжия нет-нет, да и пригорюнится. Это было на них не похоже, и Грэм стал исподволь расспрашивать друга. Брайан отмалчивался, что его поначалу обижало, а потом начало тревожить. К этому времени – а прошло уже более полугода, - он привязался к Брайану, как к старшему брату (хотя ни за что в этом не признался бы), и все его горести принимал близко к сердцу. Грэм попробовал было подступиться с расспросами к Анастейжии, но она только грустно улыбалась.
Терпением он никогда не отличался, и играть в молчанку ему быстро надоело. И он решил взять Брайана измором. Тот отговаривался какой-то ерундой, но когда Грэм психанул – мол, что за свинство, имеет он право знать, что происходит или нет? – неохотно сдался. Беда, им грозившая, на первый взгляд, была не слишком серьезной: их связь с Анастейжией могла вот-вот раскрыться. Сначала Грэм пожал плечами: ничего нового он не услышал. Но тут Брайан добавил, что Анастейжия ждет ребенка, и Грэм все понял. Строгие родители наверняка заинтересуются, от кого понесла их дорогая дочь, не состоящая по молодости лет в законном браке. Брайану грозило обвинение в совращении благочестивой девицы и заточение в крепость, а то и смертная казнь. Неизвестно, что сталось бы с Анастейжией после этого но, скорее всего, ее спешно выдали бы за кого-нибудь замуж, чтобы прикрыть грех. У девушки, впрочем, из головы не выходила история матери Грэма, и она заранее терзалась, представляя подобную судьбу для себя и своего нерожденного еще ребенка. Ее родители, пожалуй, способны были бы проклясть ее и выгнать из дома, выкажи она непокорство.
Брайан, скрутив в себе тоску, судорожно обдумывал возможные варианты выхода из сложной ситуации. Но пока лучшее, что пришло ему в голову, это вместе с Анастейжией покинуть Наи и бежать куда-нибудь подальше, может быть, даже в Истрию.
В это-то время Грэм наткнулся вдруг на своего отца – или, вернее, тот на него сам наткнулся.
Частенько Грэм сопровождал Анастейжию на рынок; она сама покупала продукты для себя и Брайана. Грэм помогал нести корзины и приглядывал, чтобы не утащили кошелек, - он отлично знал, как это делается, и мог уследить. Впрочем, воришки даже не пытались к ним подобраться, поскольку Грэма еще хорошо помнили и бывшие друзья, и нынешние недруги. (Поправившись, он уже не раз встречал на улице старых знакомых, в том числе и Роджера. При случайных встречах он делал вид, будто их не знает. Мальчишки тоже проходили мимо, отворачиваясь. Один только Роджер выказал удивление, когда встретил Грэма – охромевшего, озлобленного, но ничуть не испуганного, - но только кивнул и тут же растворился в толпе. Больше они не виделись.)
На обратном пути они попало в затор, причиной которому стал вельможа верхом на вороном коне. Неизвестно, что ему понадобилось на рынке, но народ расступался перед ним, кланяясь и глазея. Возможно, он просто срезал дорогу, и короткий путь проходил как раз через рынок. Грэму не было дела ни до вельможи, ни до причин, побудивших его поехать через рынок; его внимание было приковано к великолепному черному жеребцу, поэтому он не поднимал голову и не мог видеть, с каким удивлением его разглядывает всадник. Зато Анастейжия смотрела на нобиля, не отрываясь, и не верила глазам: у мужчины было узкое смуглое лицо и грачиный профиль, совсем как у Грэма, только глаза были черные, а не синие.
Нобиль, несомненно, тоже заметил и оценил сходство. Он резко натянул поводья, и вороной заржал, норовя встать на дыбы. Чтобы избежать его копыт, Грэм шарахнулся в сторону, корзина соскользнула у него с руки, перевернулась – и овощи посыпались на мостовую. Грэм, ругаясь сквозь зубы, на четвереньках бросился собирать их. Вельможа спрыгнул с седла и в растерянности встал над ним.
- Чтоб тебе провалиться, болван! – в сердцах сказал Грэм, не поднимая головы. – Можно, наверное, смотреть, куда прешь!
- Простите, я не хотел пугать вашего слугу, - помявшись, обратился вельможа к растерявшейся Анастейжии. И опустился на корточки рядом с Грэмом, чтобы помочь.
- Слуга? – вскинулся Грэм, чья мальчишеская гордость, в то время чрезмерная, была задета.
- Он не слуга, - пролепетала Анастейжия.
- Простите, - повторил вельможа. А Грэм уже вовсе забыл и про картошку, и про цветную капусту, и про оскорбление – как завороженный, он разглядывал лицо вельможи. Оно казалось страшно знакомым, только он никак не мог сообразить, где его видел, и это выводило его из себя.
- Как тебя зовут, мальчик? – спросил нобиль.
- Как назвали, так и зовут, - огрызнулся Грэм, стряхнув оцепенение, и выпрямился во весь рост. Те овощи, которые он не успел подобрать, все равно погибли в рыночной толчее, под ногами прохожих.
Вельможа тоже встал и отряхнул замшевые перчатки. В прорезях на пальцах сверкнули перстни.
- Нам нужно поговорить, - мягко и почти кротко сказал он. – Не возражаешь?
- Мне еще корзины относить, - нелюбезно возразил Грэм и потянул за рукав Анастейжию, глаза которой так и прыгали изумленно с его лица на лицо незнакомца. – Пойдем, что ли...
Но вельможа, ведя коня под уздцы, двинулся за ними.
- Я помогу.
- Сам справлюсь.
- Простите его, сударь, - виновато вставила Анастейжия.
- За что? – одновременно сказали вельможа и Грэм, два длинноносых грачиных профиля оборотились друг к другу, и Анастейжия восхищенно ахнула. Сходство было поразительное, за исключением цвета глаз и волос: у мужчины волосы были очень светлые, но все же не совсем белые, как у Грэма. И косу он не носил – по последней моде, распространившейся среди знати, пряди были обрезаны по плечи и завиты на концах.
- Я виноват, что не представился первым, - сказал нобиль. – Князь Морган Соло, к вашим услугам.
- Ой, - сказала Анастейжия, а ошарашенный звучным титулом Грэм негромко, но отчетливо представился:
- Меня зовут Грэм Соло.
- Не может быть... – прошептал князь, жадно его разглядывая. Грэм, в свою очередь, не мог отвести от князя взгляд. - Как зовут твою мать?
- Она умерла много лет назад, сударь, - резко ответил Грэм. Он не знал, как вести себя, и потому грубил.
У князя вытянулось лицо.
- Но как ее звали?
- А какое вам дело до этого?
- Умоляю, мальчик, скажи!
- Грэм! – шепнула Анастейжия, тронутая страдальчески нетерпеливыми нотками в голосе князя. Грэм еще помялся, кривя губы, и, наконец, выдавил имя, глядя себе под ноги. И ощутил прикосновение прохладной замши к лицу – князь взял его за подбородок и мягко принудил приподнять голову. Грэм хотел было сбить его руку, но серьезный и пристальный взгляд черных глаз остановил его.
- Я твой отец, мальчик.
Князь дошел с ними до самого дома. Избавиться от него было невозможно, да никто особенно и не пытался. Грэм мрачно соображал, что теперь делать и как себя вести. Он неохотно согласился продолжить разговор в присутствии Брайана, хотя понятия не имел, о чем они станут говорить. Ему ничего не нужно было от этого изящного светского человека.
Обманувшись богатым платьем Анастейжии, князь был ошеломлен представшей перед ним бедностью. Он остановился как вкопанный, и Грэму пришлось едва не силой забрать у него из рук поводья, которые он и обмотал вокруг нижней ветки дерева в палисаднике.
- Ты живешь здесь? – обратился князь к Грэму.
- Да. Пойдемте в дом.
Но они не успели подняться на крыльцо – во двор вышел Брайан, весьма удивленный визитом богатого гостя. Грэм метнул в него озадаченный взгляд: почему не в мастерской? Но Брайан смотрел только на князя, и его чуть раскосые глаза округлились и стали похожи на виноградины. Князь тоже смотрел на него, но иначе. Требовательно. Он явно ждал, когда Брайан назовет свое имя. Ясное дело, подумал Грэм, привык, чтобы простолюдины оказывали ему всяческий почет и уважение.
Брайан поклонился вежливо, но с достоинством. Князь ответил кивком... и все-таки заговорил первым.
- Извиняюсь за вторжение, сударь, но не могли бы мы поговорить?
Преодолев изумление, Брайан пригласил гостя войти. Он усадил князя на стул в своей единственной комнате, сам уселся напротив. Грэм с самым безразличным видом ушел на кухню разбирать корзины. Анастейжия и рада была бы остаться в комнате, но ее не приглашали; впрочем, она утешила себя тем, что на кухне прекрасно слышно каждое слово.
Князь представился. Брайан тоже назвал свое имя, с интересом и некоторой робостью разглядывая гостя. Впервые его дом почтил визитом такой важный господин, в облике и манерах которого чувствовалось столько врожденного изящества.
- Кем вы приходитесь мальчику? – спросил князь, выдержав приличную случаю паузу.
- По закону никем. А по существу, как братишка она мне, - серьезно сказал Брайан, и Грэм, который внимательно прислушивался к разговору, замер. В носу у него защипало. Братишка! – повторил он про себя.
– Давно мальчик у вас живет?
- Меньше года.
- Вы знаете, что произошло с его матерью?
- Грэм сказал, она умерла.
- Я знал его мать когда-то, - очень тихо сказал князь. – Я тогда был молод, а Джессика – так и вовсе почти девочкой. Я был женат, но не мог устоять перед ее красотой. И мне казалось, будто она отвечает мне взаимностью. Мы любили друг друга, хотя и недолго.
- Дорого же ей обошлась ваша любовь, - заметил Брайан. Несмотря на все почтение к знатному вельможе, он ничего не мог поделать ни со своим горячим нравом, ни с острым языком.
- Да, слишком дорого. Но я не знал, что она ждет ребенка, а уж таких последствий и вовсе не мог предвидеть. Если бы она только сообщила мне...
- Никто не думает о последствиях, - пробурчал Брайан, но в его мрачном тоне проскользнула нотка сочувствия.
- Я бы хотел, чтобы мальчик поехал со мной.
- Вы так уверены, что он ваш сын?
- Вы будете отрицать наше сходство?
- Его сложно отрицать, - признал Брайан.
- И все прочее сходится.
Грэм на кухне не знал, куда деваться. Он то краснел, то бледнел под счастливым взглядом Анастейжии. Когда тебе на голову ни с того, ни с сего сваливается папаша-князь с претензиями, есть о чем задуматься и от чего прийти в смятение.
- Что ты так на меня смотришь? – яростно прошипел Грэм.
- Ох, я так рада за тебя, Грэм!
- Нечему радоваться! - остудил ее восторг Грэм и уселся на корточки, прислонившись спиной к стене рядом с дверью. Он ничего не видел, зато все отлично слышал.
- Грэм – незаконнорожденный, - продолжал князь, - но я официально его признаю. С этим не будет никаких затруднений.
- Чего вы хотите от меня? – напрямую спросил Брайан.
- Чтобы вы, как опекун мальчика, дали свое согласие.
- Но я не опекун. Вам лучше поговорить с самим Грэмом и спросить согласие у него.
- Не могли бы вы, в таком случае, позвать его?
- Грэм! Поди сюда, малыш.
Грэм не двигался.
- Ну, что же ты? – прошептала Анастейжия.
- Не нужен мне никакой отец, - яростно прошептал Грэм.
- Хотя бы поговори с ним!
Он только дернул плечом, и тут же вскочил. В дверях кухни показался Брайан.
- Ты здесь? А чего не откликаешься? Пойдем, князь хочет поговорить с тобой.
Из-под нависших растрепанных волос Грэм недобро глянул на него, на Анастежию – и шагнул в комнату. Застыл на пороге. Брайан подошел сзади и мягко взял его за плечи.
- Ты ведь все слышал, малыш?
- Слышал.
- Что скажешь? – князь плавно соскользнул со стула и приблизился к Грэму. – Если поедешь со мной, у тебя будет титул, замок и земли. И семья.
- Семья у меня есть, - Грэм мотнул головой и шагнул вперед, освобождаясь от рук Брайана. – Что до остального, я вам очень благодарен, князь, но...
- Пожалуйста! – быстро прервал князь. – Если хочешь отказаться, не говори сейчас "нет". Подумай.
Противоречивые чувства захлестнули Грэма. Этот богатый, красивый вельможа предлагал ему новую жизнь... но ведь он же погубил его мать... которая, однако, в глубине души надеялась именно на такой исход, иначе с чего бы она настаивала, чтобы Грэм носил фамилию князя?.. В совершенном отчаянии он обернулся на Брайана, но тот смотрел в сторону.
- Хорошо, я подумаю... – обессилено сказал Грэм.
Князь просиял лицом.
- Только, пожалуйста, не очень долго, ожидание будет для меня мучительно… Если решишь согласиться, ищи меня в "Трех яблоках", я там остановился. А если позволит любезный хозяин, - он чуть повернул голову к Брайану, - то я и сам зайду через день или два. И, Грэм… заходи и просто так, если вдруг захочешь поговорить…
С этими словами князь попрощался и уехал. Только тогда, наконец, Брайан ответил на вопрошающий, отчаянный взгляд Грэма, да и то – лицо у него было непонятное. С кухни, едва за князем закрылась дверь, прибежала сияющая Анастейжия. Грэм посмотрел на них по очереди и понял, что закипает.
- Ну, чего? – вопросил он в пространство. – Чего вы так на меня смотрите?
- Рассматриваю получше, - объяснил Брайан. – Ваше сиятельство…
- Да иди ты знаешь куда?! – заорал Грэм. – Нужен мне этот папаша-князь, как собаке пятая нога! Пошел бы он к Борону со своим наследством! Думаешь, мне так уж охота быть княжеским бастардом?! Я…
- Да чего ты шумишь? Тебя же никто не заставляет с ним ехать. Но как по мне… стоит подумать, малыш.
- Брай, ты серьезно? – только и спросил Грэм, пораженный предательством друга.
- Конечно. Я рад за тебя, малыш.
- Да иди ты...
Он резко развернулся и выбежал из дома. Нужно было хорошенько все обдумать.
Грэм долго сидел в какой-то подворотне, в стороне от толчеи и людских глаз, и думал, думал, думал... Его смущала и злила позиция Брайана, безоглядно принявшего сторону князя. Если бы он сказал что-нибудь вроде: "Да зачем тебе нужен этот титул и прочее? Мы и так проживем!.." – Грэм знал бы, что делать.
Впрочем, он догадывался, почему Брайан повел себя именно так. Он по горло утопал в собственных бедах, и был просто не в силах думать еще и о Грэме. Поэтому посоветовал поступить так, как было проще... во всяком случае, проще для него.
Грэм вернулся домой только к ночи; Брайан еще не ложился. Мрачный как туча, он сидел за столом, уронив голову на руки.
- Нагулялся?
- Ты меня ждешь? – спросил Грэм насуплено. Ему немедленно стало стыдно, но виду он подать не хотел.
- И тебя тоже... Слушай, малыш. У нас неприятности.
- Знаю...
- Да нет, не те, - с досадой вздохнул Брайан. – Новые. Меня из мастерской выгнали.
- За что?
Брайан промолчал, но и так было все ясно. Нрав у Брайана был тяжелый и взрывной; чуть что не по нему, он мог, не задумываясь, пустить в ход кулаки. Уже несколько раз он сцеплялся с мастером, и вот, видно, терпение у того иссякло.
- И что же теперь?
- Не знаю. Наверное, придется все-таки хватать в охапку Нэсти и бежать из Карнелина. Другого выхода я не вижу.
- Понятно... А Нэсти-то что говорит?..
- Она еще ничего не знает. Но вряд ли она станет спорить...
- Еще бы, куда ей деваться-то, - мрачно заметил Грэм.
- Это точно, деваться ей некуда. Вот уж не думал, что влипну в такую историю, да еще и ее за собой утащу! Если б знать заранее!
Вид у него был такой, словно он с удовольствием треснулся бы головой об стену, если бы это хоть чем-то могло помочь, и Грэм от души ему посочувствовал.
- И кто меня дергал за язык! – продолжал сокрушаться Брайан, имея в виду происшествие в мастерской. – Двенадцать и Спящий, какой же я кретин… Ну, ладно. Уже ночь на дворе, не пора ли тебе спать?
- А тебе?
- И мне тоже. Завтра придется объяснять с Нэсти, а это, знаешь... Как представлю ее глаза... бр-р-р...
Грэм промолчал, прошел в свой угол и улегся спать. Улечься улегся, но так и не заснул, и пролежал всю ночь, слушая, как ворочается в своей постели Брайан.
Разговор влюбленных состоялся на следующий день, без него. Когда пришла Нэсти, он нарочно встал и ушел во двор. О чем бы они ни договорились, его это уже никак не касалось – для себя он уже все решил. Спустя некоторое время Брайан позвал его и виновато сообщил, что они хотят уехать из Карнелина и пожениться тайком, без благословления родителей. Грэм кивнул внешне вполне равнодушно и спросил, когда они собираются ехать. До конца недели, ответил Брайан. Грэм снова кивнул и ушел обратно во двор. Он слышал недоуменный голос Анастейжии: "Что это с ним, Брай?", - но не стал оборачиваться. Пусть Брайан объясняется, если охота.
До вечера Грэм старался не попадаться на глаза ни Брайану, ни Анастейжии, до того тошно ему было. Внутри все рвалось, стоило подумать о грядущей разлуке. Однако он поклялся, что Брайан ничего не знает о его мучениях. У него есть Анастейжия, вот пусть и радуется ее любви и не думает о названном брате.
Как стемнело, Грэм выскользнул из дома и отправился в "Три яблока". По дороге его прихватил дождь, и пока он добрался до места, с него лило ручьями. Дверь трактира, по позднему времени и непогоде, оказалась заперта, и Грэм колотил в нее с минуту, прежде чем на пороге показался хозяин. Он сунул прямо в лицо мальчику фонарь и недовольно сморщился.
- Чего тебе надо, попрошайка?
- Я хочу видеть князя Соло, - стуча зубами, ответил насквозь продрогший Грэм.
Хозяин расхохотался.
- А может, тебе короля позвать? Убирайся! Нечего тебе здесь делать. Милостыню мы не подаем.
Грэм не был бы собой, если б промолчал в ответ на оскорбление – уж ругаться-то он, уличный мальчишка, умел виртуозно. И выдал сейчас такое, что трактирщик побагровел от гнева и попытался схватить его за шиворот. Грэм отскочил, злобно рассмеявшись, и вдруг из глубины залы послышался звучный низкий голос:
- В чем там дело, Дол?
Это был голос князя.
- Ничего особенного, ваша светлость! – подобострастно крикнул трактирщик, оборачиваясь в залу. – Просто один нищий негодник посмел вас спрашивать, но я его сейчас...
Он осекся на полуслове – князь уже стоял у двери. Небрежно и почти грубо он оттолкнул трактирщика, потом схватил Грэма за плечи и затащил в залу.
- Горячее вино и полотенца ко мне в комнату, быстро, - резко приказал он. Хозяин смотрел круглыми глазами. – Если мальчик подхватит лихорадку, ты за это ответишь, понятно?
Князь увлек дрожащего Грэма вверх по лестнице в свою комнату; усадил у камина и закутал в меховой плащ. Сам сел рядом на стул и встревоженно заглянул мальчику в лицо.
- Что случилось, Грэм? – тихо спросил он.
- Ничего.
- В самом деле? – с сомнением спросил князь. Грэм, сжав губы, молчал. – Ну, отогревайся пока.
В дверь постучали. Князь открыл ее; это пришла девушка с полотенцами и вином.
- Вытирайся, - сказал князь, протягивая Грэму нагретые полотенца. Тот сбросил плащ, мокрую рубаху и стал вытирать волосы и тело; его все еще трясло от холода. Князь снова закутал его в плащ и сунул в руки кружку с горячим вином. – Пей, быстрее согреешься.
Грэм раньше не пил вина, к тому же горячего, и его быстро разморило. Он так и задремал в кресле, пригревшись.
Проснулся он от какого-то шума. Была уже поздняя ночь. Приоткрыв глаза и обернувшись к двери, он увидел следующую картину: в дверях стоял Брайан с совершенно бешеными глазами; за его спиной маячил полураздетый хозяин и подобострастно что-то лопотал. Князь стоял недалеко от дверей, сложив руки на груди, в одной рубашке и кюлотах, и отрешенно разглядывал пришельцев. Когда жалобы хозяина достигли своего апогея, он наконец открыл рот и спросил:
- В чем дело, Брайан? Уйди, Дол, все в порядке, я поговорю с этим человеком.
Хозяин исчез. Брайан же зло глянул на князя и спросил сквозь зубы без всякого почтения:
- Грэм у вас?
- Да, - ответил князь и указал на кресло. – Он вам ничего не сказал?
Брайан вихрем пронесся через комнату и сгреб Грэма в охапку вместе с плащом.
- Кто же так делает? – вопросил он негромко. – Грэм, малыш, что же ты ничего не сказал, а?
Грэм, зажатый в железных объятиях Брайана, не мог даже пошевелиться, и только уткнулся лбом ему в плечо. Вся обида, терзавшая его с утра, исчезла, как ее и не было.
- Прости, Брай.
Брайан тихо засмеялся и поднял взгляд на князя, который стоял спокойно в уголке, невозмутимо наблюдая эту почти семейную сцену. Встретившись глазами с Брайаном, он чуть улыбнулся.
- Я правильно понял, что он ушел, никого не предупредив?
- Именно так. Весь день ходил, как в воду опущенный, а потом смотрю – исчез куда-то. Ночь уже, а его все нет. Ну, я и пошел его искать, потом подумал, что, небось, к вам он пошел… Грэм, ты, никак, обиделся?
- Конечно, нет, - сказал Грэм. У него вдруг стало очень легко на душе.
Его клонило в сон после выпитого вина и всех волнений, и Брайан, заметив это, отпустил его. Грэм снова погрузился в дремоту, сквозь сон отметив, что между Брайаном и князем завязался негромкий разговор. Так он и уснул.
Утром Грэм обнаружил, что лежит в постели, укрытый все тем же плащом. Он приподнялся и огляделся. Князя в комнате не было, зато в кресле, в котором вчера сидел он сам, мирно дремал Брайан, откинув голову на высокую спинку. Грэм вылез из-под плаща и, зябко ежась, поискал взглядом рубашку, которую вчера снял и кинул на пол у камина. Рубашки не было, но на лавке рядом с кроватью обнаружился полный набор одежды, подобранной специально для него: темно-серый дублет, рубашка из тонкого полотна, замшевые штаны и сапоги. Все было прекрасно сшито и стоило немалых денег. Грэм полюбовался одеждой, робко погладил пальцами ласковую замшу. Одеться в это было немыслимо.
На комоде стоял кувшин с теплой водой, небольшой таз и прочие туалетные принадлежности. Грэм плеснул водой в лицо и пригладил влажными пальцами нечесаную белую шевелюру.
Зашевелился, просыпаясь, Брайан. Он потянулся, повернулся, увидел Грэма и улыбнулся ему:
- Выспался?
- Угу. Так ты не ушел вчера?
- Как видишь. Хотел с тобой попрощаться… или ты все-таки вернешься?
- Нет, - сказал Грэм. – Теперь-то к чему... А где... его светлость?
- Не знаю. Собирался вроде утром по делам, по каким – не сказал. Обещал тебе сюрприз… Ты почему не одеваешься?
Грэм бросил мрачный взгляд на приготовленную одежду и спросил:
- Вы о чем с ним говорили?
- Много о чем. В основном о тебе. Кажется, он хороший человек, Грэм.
Грэм пожал плечами. Может, он и хороший человек, но он – нобиль. И этим все сказано.
- …Мне пора, - виновато сказал Брайан.
Прощание было недолгим. Они крепко сплелись руками в двойном пожатии; Брайан не удержался и прижал к себе Грэма.
- Ну, будь счастлив, малыш, - прошептал ему в ухо. – Думаю, мы еще обязательно увидимся.
- Я найду тебя, - ответил Грэм.
Князь вернулся вскоре после того, как ушел Брайан. Несмотря на ранний час и бессонную ночь, он был свеж и элегантен в темном дорожном платье. Тщательно расчесанные светлые волосы локонами спадали на плечи; от него пахло изысканными духами. Грэм подумал, что рядом с ним даже Анастейжия – которая была для него пределом изысканности и изящества – покажется простой деревенской девчонкой.
Князь стянул перчатки и небрежно бросил их через всю комнату на стол.
- Доброе утро, Грэм, - сказал он. – Все хорошо? Вчера ты здорово промок.
- Все хорошо, ваша светлость.
- Отлично. Брайан уже ушел? Жаль. А ты почему не одет?
- Я не нашел свою рубашку.
- Тебе приготовили одежду. Ты разве не видел?
- Видел.
- И что же?
- Ваша светлость, я бы предпочел свои вещи.
- Вот как? Боюсь, их уже выбросили… - слегка растерялся князь. – А чем плоха эта одежда?
- Не по мне она.
- Грэм, - очень серьезно сказал князь, подходя. – Ты – мой сын. А значит, ты – княжич. Понимаешь?
- Я еще не княжич. По крайней мере, не чувствую себя им, - не уступал Грэм. – Пока я не… - он хотел сказать "не хочу", но передумал, - не могу это надеть.
Князь вздохнул.
- Конечно. Я все понимаю, Грэм. Тебе нужно привыкнуть. Ты мой сын, и других сыновей у меня нет. Да если б даже были, какая разница?.. Наша встреча – это невероятная удача! Я даже и не предполагал… – князь говорил несколько путано, он заметно волновался.
- Вы с такой готовностью объявили меня сыном... – сумрачно сказал Грэм. – Но вы ведь даже не знаете, что я такое, чем занимался до того, как встретил Брайана.
- Знаю. Он все рассказал.
- Знаете? – не поверил Грэм. – И готовы принять в семью уличного вора?.. да если б не Брайан, я запросто мог бы очистить на рынке ваши карманы!
Князь рассмеялся и хотел взъерошить ему волосы, но Грэм никому не позволял таких вольностей и резко отстранился.
- Прости, - смутился князь. – Видишь ли, Грэм... Твое прошлое не имеет значения. Не важно, кем ты был, а важно, что из тебя получится. И это уже моя забота… Конечно, ты и сам должен захотеть измениться. Если ты хочешь, поедем со мной.
Но ведь с таким намерением я сюда и пришел, хотел было сказать Грэм, но вдруг его словно ледяной водой окатило. Он подумал о княгине, и сердце его тяжко и быстро застучало.
- Можно спросить вас, князь? – тяжело выговорил он, потупив глаза.
- Конечно, спрашивай.
- Ваша супруга... Она… она знает о моей матери?
- Нет, о Джессике я никогда ей не рассказывал. Теперь, конечно, расскажу. Тебе, однако, нечего бояться, - добавил князь, угадав его невысказанные мысли. – Княгиня – добрая женщина. Она полюбит тебя.
Твои бы слова да Двенадцати в уши, подумал Грэм. Ха-ха! Какая это женщина с готовностью примет мужнина ублюдка?
- Так что же, Грэм? – князь наклонился, заглядывая ему в лицо. – Хочешь со мной поехать?
Что ж, подумал Грэм, теперь в любом случае поздно отступать.
- Хочу, - сказал он.
- Я рад. В таком случае, едем сегодня же. Все дела в Карнелине я закончил. Ты ведь уже попрощался с Брайаном?
- Попрощался.
- Тогда я пошлю кого-нибудь, чтобы нашли твою старую рубашку. А если не найдут, то пусть поищут что-нибудь другое, попроще. Хорошо? Потом мы позавтракаем, и будем выезжать. Ты умеешь ездить верхом?
- Нет, ваша светлость.
- Ну, это ничего. Ты быстро научишься, это несложно. Я подыскал подходящую лошадку, тебе понравится…
Дальше все закрутилось. Князь распоряжался людьми, словно все они были его личными слугами. В один миг нашли и новую рубашку для Грэма (их грубого холста), и принесли завтрак, и сообщили, что лошади оседланы и готовы к выезду.
В еде князь оказался на удивление непритязателен. Ему принесли самый простой завтрак – мясо, хлеб, сыр. Вино, правда, он приказал подать самое лучшее. Грэм, впрочем, все равно не мог оценить его достоинств, поскольку вина раньше не пил и не разбирался в нем. К тому же, князь велел для него разбавить вино водой, пояснив, что он еще слишком юн, чтобы пить неразбавленное.
Когда с завтраком было покончено, князь надел перевязь с мечами (у него их было два), накинул плащ, и вместе с Грэмом они спустились во двор. Там уже ждали слуги с оседланными лошадьми – вороным князя и гнедой кобылкой для Грэма. Лошадка была хороша, и он в восхищении уставился на нее.
- Нравится? – спросил князь.
Грэм кивнул. Он понял, о каком сюрпризе говорил Брайан.
- Хорошо. Что ж, тебя подсадить или сам сначала попробуешь?
- Я сам.
Он запрыгнул в седло с первой попытки, только слегка поморщился, когда неудачно оперся на сломанную ногу, которая временами еще побаливала. Гнедая стояла смирно, косила на него большим влажным глазом. Грэм поерзал в седле, приноравливаясь. Князь посмотрел на него с одобрением, потом сам взлетел в седло.
- Поедем неспешно, чтобы ты мог привыкнуть. Если устанешь, говори сразу. С непривычки может тяжело показаться.
Князь тронул шпорами коня и медленно выехал со двора, Грэм пристроился рядом. Так и началось их двухдневное путешествие в княжеский замок, который находился почти на южной границе Наи. Грэма даже охватило предвкушение чего-то светлого, каких-то радостных перемен, хотя и грустно было расставаться с Брайаном и Анастейжией. Казалось, все плохое осталось позади. Если бы только Грэм знал, как ошибался, он ни за что на свете не поддался бы на уговоры князя.