Она курила в форточку и туда же сплевывала. Ноги были худые, бледные, и в синяках. Тело трясло мелкой дрожью толи от холода, толи о того, что ей было невыносимо плохо. Капельки пота скатывались по лбу , плыли по землистому лицу и застревали где-то в области носа. Она была раньше красивая. Очень красивая. Ее любили и хотели, ей поклонялись и ее уважали. Наверное, все думают . что ей лет сорок? Нет, далеко нет, ей где-то… 20, а может 25, а может меньше или больше. Никто точно вам не скажет. Она давно не живет по одному адресу, а все кочует из хаты в хату. И в этом притоне она не долго. Тут таких много, спят на полу, на столах, в туалете, тут грязно, сыро , душно и смрадно. Оля плюнула на пол и сползла по стенке. Ей сейчас нужна была эта доза. Она ей была смертельно необходима. Перед глазами все плыло, ее тошнило и трясло, ноги сводило и она выла, заламывала руки за спину, хотела встать, но не могла.
- Вась, Васька!- кричала она , но никто не отзывался.
- Васька, Вась
- Че тебе?- сказал тихий хриплый голос.
- Васек, сходи, а? Христом Богом прошу , умираю, Вась!
- Не пойду, самому плохо, бухал вчера
- Вась, помру…
- Не пойду
- Вась, я денег дам, у меня есть, Вась сходи
- Давай, Олька, ток я похмелюсь еще- уже живее сказал он.
Молодой человек , низкого роста, с обросшими волосами в грязных спортивных штанах и без майки вышел в коридор, посмотрел на Олю, махнул ей весело , дыхнул в лицо перегаром и вышел, громко хлопнув дубовой дверью. Ольга потихоньку поползла к креслу, кое-как забралась с ногами и укрылась старой фуфайкой.
- Тяжко мне, хоспаде, а кто знал, мамочка моя что ли, что я тут буду… - она тихо заплакала, кутаясь в грязную и вонючую робу. – Ой, калина, ой, малина...- затянула она, да голос стал таким громким и чистым, что нельзя было бы и подумать, что поет наркоманка в притоне, а казалось, что поет молодая, да такая живая девочка, что жить сразу хочется и лететь куда-то хочется. А за окном метель, стужа, и сила какая-то в ней появилась, Олька подскочила, скакнула к окну, а там снег идет. Да такой чистый снег, да такой он был праздничный, сразу в ее голове всплыло воспоминание: Идет он с ней по чистому снегу, по безлюдному парку, нежно за руку держит, и говорит, говорит, а снег все валит, валит. И все в снегу, и она и он, и деревья, и скамейки, и ларек , и дороги. Она красивая, не курила, не пила, ребеночка ждала тогда, маленький срок, но он уже у нее был. А он рад тогда был, до беспамятства, кружил ее на руках, целовал ее, пел для нее. А как он пел! Она нигде больше таких песен не слышала. И было бы их счастье, и была бы у них семья, и была бы у них целая жизнь впереди…. Все ее воспоминания прервал Васька. Он зашел и пустил за собой чутка метели и поток свежести.
- На- протянул он ей маленький пакетик
- Васек, а ты знаешь , как я жила? – начала уже более спокойно говорить Олька, распаковывая пакетик.
- знаю- знаю… Жила не тужила, мужик у тебя был , потом помер мужик-то твой, че помер не помню, да Оль, давай не начинай
- Че помер, че помер! Убили его. А я вон какая стала. А красивая была я, я же еще молодая… Ребенка хочу, так хочу, но только от него…- она высыпала пакетик в ложку и начала греть над пламенем. В этот момент ее движения были быстры, легки, четки. Руки не тряслись и глаза как будто заблестели.
- Оль, а вот скажи, ты с этого слезешь?- Васька с прищуром улыбнулся
- Васек, слезу ! Вот только мне толчок нужен. Слезу обязательно. Это последний раз- сказала Олька, набрала шприц и затянула руку жгутом. Она аккуратно ввела иглу, в шприц пустила кровь, ослабила хватку жгута и блаженно закрыла глаза.
- Все Васек… хорошо.
- Дура – сказал Васька и сплюнув на пол, вышел.
Ольга, полусидя, прижималась к стене, легонько улыбалась, с закрытыми глазами. Она видела зимний парк, скамейки, много-много снега и слышала откуда-то издалека звук скрипки. Она летела , высоко-высоко, слезы катились по ее щекам и ей было хорошо. Она приоткрыла глаза, подошла к окну, настежь открыла рамы и упала в большой сугроб. И ей казалось, что играет скрипка, что летит она высоко-высоко и вот поет где-то он, тот, кого она безумно любила и любит.
Васька вышел только следующим утром на крыльцо и вдохнул свежий запах морозца.
- Хорошо! Ой, хорошо!- прокричал он.- Олька спит чай, вчера подкинулась, сегодня спит, зайду к ней- Он вошел обратно в хату, открыл дверь к Ольке и не нашел ее в комнате.
- Ушла лярва, опять пошла догоняться. В чем ушла –то ? Шмотье тут, босиком убежала, сучка накиданная… Окно открыла, дура, нажрется и все ей жарко- он подошел к окну и стал закрывать ставни. Как-то глаза сами посмотрели вниз, а там, на сугробе лежало маленькое, худенькое припорошенное чистым снегом тельце.
- Олька! Олька тварь! Ты че сделала?- Васька кинулся к ней, в прыжке преодолел этот подоконник , начал бить ее по щекам, кричать , трясти… Тело было холодным и твердым.
Жара… Ужасная жара… Поросший высоким бурьяном холмик, и старый , сгнивающий крест. Маховикова Ольга Дмитриевна. Тут лежит уже лет шесть некая Ольга Дмитриевна. А для нас , и для Васька, который спился уже давно и даже лишился своей старой хатки , просто Олька, которая зимой выпала из окна и замерзла . И никто не придет к Ольге Дмитриевне, никто не помянет Ольгу Дмитриевну. В частых выпивошках вспоминают шальную и веселую Ольку, которая пела и пела,и никто не знает сколько ей было лет… А Ольге Дмитриевне всего двадцать три года.