Это было реально в 40-60 году, Рим уже не был Римом, то есть отнюдь не миром, но его логикой и дисциплиной. Кончился третий Рим, первый был простым намерением, когда дикие племена Аппенин не желали уступать логику другим, но желали понятной всем высшей реализации, логики и волевых путей приближения к ним. Второй был военных демократизаторов и уравнителей обычного права. Третий конституций и писанного всего. Четвертый наступал , типаж открытия наружу и вовнутри выбора типа селения и обрядов, добычи и запаса, налички и договора. Потом в пятом веке пришел пятый, введя вполне официально орды Алариха и прочая... Тому нужна была государственная армия и оружие самое верное, римским торговым царькам надо было... просветить демократией средние классы, обобрать их и слабых для банка всей Европы.
Христиане всяко боролись против истории и социума вообще, а не только против гордости отдельных каст. Но силу прямо уважали, выполняя на местах подготовку к пришествию Христа, угадайте, какими средствами. Примерно, как все 21 века далее. Я работала всеми профессиями публичных женщин -и гетерой смелых, наложницей ученых, секретаршей, охранницей девства, свахой и писарем в женском гареме. Мнение этих слоев населения многое значило в бывшем патриархальном, теперь абсолютистком государстве. Женщины умели выбрать победителей, что давало мужикам все их грехи, абы лично победить. Христиане были просто кладбищем патриархата, т.к. четыре периода -это диагноз цивилизации, веры у всех богов и вон из них - к боли, войне и карме, и мужества после массовых кастраций и винных заводов, заодно и женственности после взаимного древле-священного изнасилования Европой Европы.
Виды и позиции пространства тогда воспринимались как тело Юпитера или, по крайней мере, Геи. Рим был приведением сначала города, потом княжества, потом империи, потом мира, потом глупых божков на небе к красоте и математике, значит, к Юпитеру. Образцы накоплены - в Египте вечная биология и математика всего космоса, в Сирии рассказы о несколько человеках в человеке, о белой и черной земле и печати ее в будущее, в Греции, которую мы все дружно ненавидели из-за истинной привязанности к рабству и войне как удобрению себя и рынка, логика, ораторство, психика и тетрадные издания текстов от лучших душ, в Критенах ожидание земли солнечных приказов и условий космоса, в Колхиде расстояние меж веками и поколениями, в Карфагене счеты в народной судьбе и вообще основы евгеники. Оставалось ко всему этому прибавить план войны и мира на век и более, собрать желающих влиться в армию Рима из Европы сначала, потом из своих, смотря по соцматериалу новобранцев-дикарей. Мир был частью войны, так как нафига воевать без плана Юпитера, а война была частью мира, как хирургия и выборы народа и Юпитера в силе и нейтральном слое судеб.
Было принято практически медитировать на все в мире Юпитера - секс и бой, страсть и страх, рождение и зачатие, стихосотворение и горловые желания самовыражения, и вести его странную, подсознательную летопись. Из частных летописей собирали поэты придворные коренную летопись, выверенну по старым законам риторики и примечаний. Все должно было быть исследовано и служить империи. Из-за неожиданных открытий добра и зла для логики и человека, ее вершины, то та, то другая область могли взлететь в глазах нации и пасть в чистку армией. Германия часто оправдывала себя по причине сложного и взаимовыгодного союза тех племен. Она почти следом апробировала много наших законов, завидуя слаженности сотни народов в Риме. Открытия в Иудее давались с трудом, так как там иудаизм уже был сломлен самими иудеями, желающими империю всесветную, плевать, с огнем и мечем или после чумы и сумы народов. Разговор с синедрионом давал только психические тонкости, но не человека, а саддукейской практики. Разговор с левитами давал редкие случаи уголовных летописей и расслоения логики, уже далеко не "дикарской" и честной, даже возвышенной арабо-моисейской. Разговор с десятком верующих давал до десятка полу-эго мнений, полуправил выживания, полусектантских органов, готовых хоть идти войной на храм. Обьединения у них бывали, но только перед тем самым, тщательно спланироавнным синедрионом, холокостом 70х. Просто они неумело собрали армию и типы оружия, а частота закрывания своих задниц рабами, слугами, бабами и просто опоенными наркотой пацанами послужила им долго и страшно.
Умерла, разумеется, в бою за жизнь спонсора. Улицы тогда служили обьединением всякого сорта ситуаций и социумов, даже рабов, если тех было весьма много "на вторичном рынке ума и опытности". Они быстро становились колонами и даже, кто из наших зэков, восстановленными на пробу. Помню красивую и напряженную телом и душой смерть. На улице вечер, осенний, сухой и теплый, ноябрь. Осенью римской красное все - и небо, и песок, и стены, и надписи, и тела, и бешеные шары чужой рабыни, и тога полицейского всадника. Меч на обоих, раз такое устроили в день жертвоприношений, значит, чувствуют темное свое, что сами жертвы, ножи ее и мой. Успели все трое, значит, конец кармы того местечка, далее менопауза и философия выживших. Агнцы тогда были только добровольные двуногие, от кесаря до раба, готового к условному сроку.
Нерон был естественен и обожаем практически всеми коренными римскими психиками, то есть синхронно живущими душой народа. Он был глубинное мы. Тонко чувствовал природу и землю как стихиал, расстояние в пространстве и временах. Для кесаря этого довольно, это даст план поколения, отбор и слабых, имена их и сильных, возможность очиститься военно, расцвести мирно. Тогда к каждому дереву и камню отношение было, как в лаборатории не столько науки, сколько мистерии, могущей повернуться к миру борьбой и жертвенными требованиями. Дерево и вода мирные, камни и ветра жертвенные, сыты от мысли и поступка - не тронет земля, голодны от позора и рабства в душах...Огонь был не от мира сего и был Богом.