Касталия как рай.
(Памяти С.С. Аверинцева)
Думал: писать статью, или нет? Взял у мамы книгу «Игра в бисер» - первое издание на русском языке, вышедшее еще в советское время, в 1969 году (книга сдана в набор 5 февраля 1969 года – значит, работа над изданием шла в оттепель весны-лета 1968, а заканчивалась уже после ввода войск в Чехословакию – когда стали закручивать гайки и у нас, и у «союзников»). Открываю книгу – и как будто новыми глазами вижу эпиграф-посвящение: «Паломникам в страну Востока». А ведь Бог насадил рай «в Едеме на Востоке» (Быт 2,8). Т.е., может быть, и у Гессе была эта аналогия между Касталией и Эдемом, хотя он эксплицитно ее так и не высказал.
Есть, как известно со времен Мильтона, два вида рая: рай потерянный (Paradise lost) и рай обретенный (Paradise regained). Касталия – это обретенный рай, обретенный после великого цивилизационного кризиса, о котором пророчествовал Шпенглер в своей книге «Закат Европы» и который Гессе описывает как «журналистическую эпоху». Может быть, Касталия - это возврат «осевого времени», о котором писал Ясперс. Не случайно, что в Касталии мы встречаем не только музыкантов и математиков, но и мудреца, толкующего Книгу Перемен, предстающего в роли нового Конфуция или Лао-Цзы и оказавшего столь большое влияние на духовную формацию Йозефа Кнехта.
Уже после смерти Аверинцева, летом 2004 года, я решил перечитать, в память о нем, это первое издание «Игры в бисер» - книги, над которой Аверинцев столько работал (ведь он редактор перевода, составитель примечаний и переводчик «Стихов Йозефа Кнехта»). О Гессе Аверинцев впоследствии написал отдельный очерк, вошедший в книгу «Поэты» (М., 1996). О нем же он вспоминает в «Попытке объясниться». Да и сам он был типичным «касталийцем» (Ludi Magister Sergius I): сдержанным, напряженным, молчаливым, избегавшим общества, медленно произносившим безукоризненно построенные фразы (даже в частной беседе), как бы понимая, что все, сказанное им, может остаться в истории.
Но вернемся к роману. Касталия была реакцией на разочарование в предыдущей эпохе, которую Г. Гессе называет «журналистической». Каковы черты этой эпохи? Ответ: мелкотемье, любовь к кроссвордам, «музыка гибели». Пророчество Гессе о наступлении «журналистической эпохи» - это видоизмененное пророчество Шпенглера о «закате Запада», о «цивилизации» (в шпенглеровском смысле), идущей на смену культуре. Гессе пишет о трех реакциях на пророчество о гибели (Шпенглер подразумевается, но не назван по имени): «Некоторые лучшие умы молча признавали горькую правду и стоически несли ее бремя. Кое-кто искал спасения во лжи, тем более что литературные провозвестники учения о закате культуры давали оппонентам немало удобных поводов для критики… В предчувствии заката была возможна и циническая позиция: люди отправлялись танцевать и объявляли всякую заботу о будущем старомодной глупостью».
И вот в этой атмосфере, насыщенной предчувствиями конца культуры, появляется сплоченная группа высокообразованных людей, которые решаются изменить положение вещей: так возник Орден касталийцев. Почему-то общество, глубоко враждебное касталийцам по духу, не гонит новый орден, а разрешает ему обзавестись своими учебными заведениями и центрами: естественно, и земельными участками. И вот Гессе описывает территорию закрытого пансиона, в который поступает юный Кнехт. Описание это очень напоминает рай (ключевым здесь является слово «зелень»):
«Эшгольц был самый большой и самый молодой школьный городок Касталии, здания все современные, поблизости никаких городов, только небольшая деревушка, утопающая в зелени, за ней широко, ровно и приветливо раскинулся прямоугольник учебных и жилых корпусов, в середине которого, расположенные как пятерка на игральной кости, росли пять мамонтовых деревьев, вздымая высоко в небо свои темно-зеленые конусообразные кроны. На обширной площади были разбиты газоны, чередовавшиеся с площадками, посыпанными песком; там же виднелись два плавательных бассейна с проточной водой, к которым сбегали широкие, низкие ступени».
С Эдемом Эшгольц роднят и «деревья посреди рая», и система орошения (вспомним четыре реки, исходящие из рая). Но главное – тишина и безмятежность, мир, отсутствие зла и суеты («поблизости никаких городов»!).
Нам могут возразить: описание, приводимое Гессе, может соответствовать любому современному студенческому кампусу. Так, да не так! Главное отличие – в идеологии, царящей в Касталии. Здесь, в отличие от Сорбонны, невозможны студенческие волнения, какие были в мае 1968. Здесь не встретишь ни марихуаны, ни неприличных надписей на партах. А главное – это совершенно мужское царство, хотя прямо это нигде не оговаривается. Сергей Сергеевич Аверинцев как-то вспоминал об агрессивной австрийской феминистке, которая не поленилась посчитать мужчин и женщин в президиуме философско-богословской конференции и возмутилась, что женщин оказалось на одну меньше. Интересно было бы мнение этой феминистки о Касталии, если бы она взяла на себя труд прочесть и прокомментировать «Игру в бисер». Так или иначе, отметим, что для устойчивости своего рая Гессе элиминировал женщину.
Впрочем, змей-искуситель действует и в Касталии – он представлен теми знатными отпрысками «внешних», которых отдают в Касталию просто для получения хорошего образования (учатся же дети арабских шейхов в иезуитских закрытых пансионах!). К таким «отпрыскам» относится и Плинио Дезиньори – главный оппонент юного Кнехта. Но нет Евы, а без нее «змей» оказывается бессилен и покидает Касталию посрамленным.
Плинио Дезиньори изгнан из рая (т.е. Касталии) и влачит жалкое существование изгнанника. Он «познал Еву, жену свою, и она родила ему Каина» (в данном случае жену Плинио тоже можно назвать Евой= «взятой от мужа», ибо Гессе не приводит ее имя, называя ее лишь «госпожа Дезиньори», а сына их зовут Тито – имя напоминает о допотопных исполинах=титанах).
И вот Кнехт, поднявшись до вершин совершенства и став Магистром Игры, решает спасти своего падшего друга, совершив искупительную жертву. Здесь обыгрывается важная для христианского богословия тема «кеносиса» («Бог обнищал ради нас»). Кнехт покидает Касталию и спускается к людям. Этот поступок Гессе называет «transcendere» (по немецкой манере делать существительные из глагольных инфинитивов: ср. Verlieren = «затеривание» у Фрейда).
Кнехт покидает Касталию, чтобы войти в мир, нуждающийся в искуплении и грозящий поглотить рай. Так и Христос покидает недра Отчие, чтобы воплотиться и спасти падшее, изгнанное из Эдема человечество. Чтобы читатель не прошел мимо этой аналогии, Гессе специально приводит рассказ о Христе в третьем из «Трех жизнеописаний», являющихся как бы приложением к основному повествованию романа.
И, как и Христу, Кнехту пришлось пожертвовать жизнью: и Гессе дает понять читателю, что эта жертва не окажется бесплодной. Вот мысли Тито, которыми заканчивается основное повествование: «Какое горе, думал он [Тито] в отчаянии, ведь это я виноват в его смерти! И только теперь, когда не перед кем было показать свою гордость, когда некому было сопротивляться, он понял всей горестью своего смятенного сердца, как дорог стал ему этот человек. И в то время, как он, вопреки всем отговоркам, осознавал себя виновным в смерти Магистра, на него священным трепетом нахлынуло предчувствие, что эта вина преобразит его самого и всю его жизнь, что она потребует от него гораздо большего, нежели он сам когда-либо ожидал от себя».