Догоняшки

ДОГОНЯШКИ



1.
Они преследуют меня много дней и ночей, мне никак не удается избавиться от них, спутать их карты. Последняя возможность сделать это - пробраться в то место, где аромат эдельвейсов пьянит все, что попадается ему на пути: с непривычки они могут опьянеть от тех ароматов так, что забудут на какое-то время обо мне.
И вот я карабкаюсь по отвесным скалам, по таким же стенам, изодрав в кровь ладони и колени.
Спустившись с очередной скалы я оказался у большого камня: от него расходились три дороги в три дали. Левая даль - бледна и невыразительна; та, что расстилалась посередине  достойна украсить собою роман (если б я таковой писать начал); я выбрал правую, она была так близка, что я в буквальном смысле мог столкнуться с ней нос к носу.
Забравшись на камень и раскуривши трубку (подарок моего приятеля, бесконечно удаленного, как от дел земных, так и от центра всех галактик), я не заметил, что спустилась глубокая ночь. Ее глубина всегда поражала меня; однажды, на курорте северного моря поразила чуть не до смерти. Я тогда занимался созданием одного создания... Стоп, ни слова более об этом - это и по сей день государственная тайна номер 1.
Ночь была глубока, тиха, звездна, молчалива, но коварна и холодна. Я соскочил с камня, сунул трубку в карман вельветовой куртки старого покроя и двинулся правой дорогой.
Через некоторое время я обернулся, поставил ладонь на уровней бровей козырьком и далеко на горизонте увидел отряд преследователей. Они избрали новую тактику преследования – рассыпавшись цепью и проверяя чуть ли не каждую травинку под ногами (в поисках меня и моих следов). Я наступил на ветку ольшанника, что лежала у края дороги, сбитая последним ураганом, она с хрустом переломилась в двух местах. Преследователи остановились и, настороженно прислушиваясь, завертели головами. Я замер. Налетевший с юга порыв ветра отвлек их внимание запахом экзотики степей; я, воспользовавшись этим, спрятался в тень кустов и был таков.
Идти становилось все труднее, дорога перешла в горную тропу, которая зазывала дальше и дальше в страну, где эдельвейсы уже наполнили воздух запахами пьяна и тимьяна.

2.
Как я и предолагал здешний воздух опьянил их: который уже день они валяются на местных лугах пьяными в стельку. Чего же жду я, почему не бегу вниз с горы сломя голову? Ответ прост: я влюблен. Влюблен в девушку, которая каждое утро ходит этими лугами за водой к роднику. Вот она: с ведрами на коромысле, на голове ее развивается голубая косынка, на плечи накинута безрукавка с потрясающей отделкой с внутренней стороны. Я не могу оставить этого места, я привязaн к нему любовью.
Я сижу в кустах, не смея выйти ей навстречу, вижу как она приближается, напевая народную песенку. Ту песенку я слышал от своей тети, которая выпив лишние сто-двести грамм, распахивала окно на улицу и зычно затягивала первые строки. Хотя нет, та песня не была этой песней (не могла ей быть), я ошибся. Как известно, на ошибках учатся. Так же известно, есть такой тип людей (даже целых государств), которые учатся на них всю жизнь, но, так и не распознав сути ошибок, передают их (и свой опыт по борьбе с ними) дальше детям и внукам, которые в свою очередь успешно продолжают дело отцов и дедов, видя первостепенность поставленной задачи именно в этом.
Скоро она пойдет от родника обратно и тогда я откроюсь ей, выложу свои чувства и предложу руку (не знаю пока, как поступить с сердцем). Признаюсь, я человек, с коим не просто сладить, поэтому, думаю, она откажет мне, не станет связывать судьбу с таким неудачником, каким считала меня пожилая соседка с татуировками на обеих руках.
Зашелестела листва, запели птицы, дунул ветерок с озер – она приближалась. Я уже слышал скрип ботинок на ее ногах, как плескалась вода в ведрах, как она заканчивала шестую строфу любимой песенки, когда что-то больно укололо меня в шею. Я вскрикнул на ее родном наречии, взмахнул руками и повалился в траву. Но сознание не покинуло меня сразу; за те несколько секунд, что я имел от взмахивания до падения, я увидел: второй фильм из трилогии о колбасном короле, темное небо над родным городом, некое существо, состоящее из одних ртов (которыми оно отвратительно чавкало, разбрасывая слюни на многие мили вокруг), после этого я увидел себя, читающим книгу классика о непереносимости женской доли, и в заключении появилась цыганка, гадающая картами со стоквартирный дом, из которого повалил дым, смешав воедино небо и землю, тут же все закипело, зашипело, лопнуло, стрельнуло, вспыхнуло-погасло, возникла супер-нова, подмигнувшая мне. Был ли это знак?

3.
Как долго находился я в беспамятстве, сказать не берусь. Лишь однажды, придя в себя, я увидел ее лицо и спросил: - Как вас зовут?
Она смешно прощебетала на горском наречьи, я, довольный таким ответом, отключился. В день, когда я окончательно излечился (так и не знаю от чего), ее отец напился степным квасом до такой степени, что поднявшись из-за кухонного стола коричневого цвета, не попал в дверной проем, а угодил прямо в стену, войдя в нее наполовину и, словно бы застыв в ней. Этот папин пассаж очень обескуражил меня: еще будучи студентом-прогматиком я читал работу выдающегося ученого, который описывал подобные явления, как «совершенно типичные в среде алкоголиков первой и второй степени. Суть подобных проявлений в том, что под воздействием регулярно потребляемого алкоголя, организм видоизменяется до такой степени, что в нем появляются функции, с которыми их носитель (алкоголик) абсолютно незнаком.» Далее он привел в пример  случай с группой шотландских моряков, пивших без остановки более недели; они навидоизменялись до такой степени, что запросто проходили друг сквозь друга. Правда, к концу запоя они застряли друг в друге и им пришлось ждать полного протрезвления, чтоб друг из друга вывалиться.
Я сидел и думал об этом на кровати у окна, когда она вошла в комнату с кувшином в руке и, увидев, что осталось от папы, сильно рассердилась, потом поставила кувшин на стол передо мной и проворковала: - Молотшко.
За окном вскрикнули. Я обернулся и увидел, что мои преследователи пробуждаются с головными болями, от которых и кричат. Пока я бездыханный лежал на постели у окна сезон цветения эдельвейсов прошел, опьяняющая атмосфера улетучилась в стратосферу. Для меня это значило: через час-другой они будут на ногах и мне не поздоровится. Я взял ее за плечи и стал быстро рассказывать свою полную трагизма и печали историю, указывая при этом на тела за окном. Она кивала головой, слезы катились из ее глаз и падали на розовую блузку.
-Нато бижат в горы в писчеру пастуков, - сказала она. – Я буту рятом.
-Как же ты оставишь отца, дом?
Она приложила палец к моим губам, глаза ее съехали к переносице, золотой локон упал на лоб, в избе стало по-настоящему светло и счастливо.

4.
Когда мы добрались до пещеры почти везде сделалось темно. Далеко гремел гром, в ближних селах шла уборочная страда. На горизонте небо затягивалось тучами, похожими на серые надувные шары, с помощью которых метеорологи изучают климатические особенности у нас над головами.
Пещера была просторной, уютной. Возле одной стены стоял диван в желтую и красную полоску, у другой – кровать с панцерной сеткой. Повсюду можно было заметить стулья и табуреты. Я сел на один из них и облегченно вздохнул.
-Ты останешься со мной? – спросил я с надеждой.
-Я назат. Отецт слишком в штенки, он может всять грипп. Еду не ставь в холотильник, лутчше на улитцу.
Она ушла, я потушил свет, лег на диван, увидев короткий сон, который совсем не запомнил. Открыв глаза, досчитав до десяти, я заснул так крепко, что проснулся лишь через несколько дней. За это время лицо мое покрылось темно-рыжей бородой, у меня (как и положено настоящему пастуку) отрос хвост, а на пятках образовались копытные затвердения. Я потянулся, причесался, почистил пасть, проблеял козлом и пошел прочь из пещеры.
Стояло такое изумрудное майское утро, какое бывает лишь в изумрудном мае. По тропе, чуть ли не маршируя, поднималась группа преследователей. Впереди, как я и предполагал, шел знаменитый Поникший Крот. Он недружелюбно спросил меня:
-Пастук, куда ведет эта тропа?
-В пропасть, - спокойно ответил я, почти не напрягая горловые связки.
Он, поравнявшись со мной, заглянул мне в глаза, пытаясь найти там более правдивый ответ на свой коварный вопрос. Затем он попытался облучить меня по системе Стратон-Ковальски, но у ничего не вышло: он забыл о первоначальном вхождении (посчитав меня обычным пастухом), я же о таких вещах помню всегда, потому и поставил блокировку в расчете на то, что любой образ терял в моих глазах свойства физические, метафизические, геометро-галактические и прочие.
Одним словом, не солоно нахлебавшись из моего корыта Поникший Крот и его сподвижники утерли губы изящными (изъятыми при обысках и арестах) носовыми платками, перестроились в более динамичный походный порядок и стали спускаться обратно в долину. Я почесал хвостом меж лопаток, выловил блох в бороде, поточил копыто о камень и принялся починять холотильник (ночи наступали холодные, и хранить продукты на улице становилось небезопасным для здоровья тех, кто будет пытаться их воровать.)

5.
Поникший Крот был старым и проверенным бойцом. Он принимал участие почти во всех самых скверных делах нашего столетия. Именно он в числе первых ворвался в покои вдовствующей королевы, где порушил мебель, надругался над древними картинами и книгами, а затем облил стены бензином, поджег их и два дня не покидал покоев, наблюдая, чтоб все сгорело дотла.
Узнав об этом вдовствующая королева (к тому времени уже много лет находившаяся в безопасности) объявила его своим кровным врагом, призвав всех, кому «небезразлично понятие поруганной родины» рассчитаться с извергом. Таких нашлось довольно много, в числе их был и я. Именно поэтому меня и преследует отряд Поникшего Крота. Именно почему? Потому, что задания своего я не выполнил, себя рассекретил, едва не провалив запасную явку... Теперь бегу, скрываюсь.
Для тех, кто еще питает некие иллюзии в отношение Крота и его банды,  напомню: он являлся организатором показательных расстрелов в ходе цирковых представлений, точнее сказать, во время антрактов. Приговоренные, наряженныe клоунами (обмазанные гримом с ног до головы) бегали по манежу, кричали, размахивали руками, падал, запинаясь друг о друга, а специально обученные бойцы кротовых отрядов (одетые униформистами) хладнокровно стреляли в приговоренных из пистолетов, что были замаскированы под хлопушки и петарды. Зритель, заранее предупрежденный, что в антракте его ждет нечто необыкновенное, зала не покидал, оставаясь на своих местах, заливаясь слезами от смеха.
Понятно, что подобные операции сделали Поникшего Крота любимцем новой власти: он был ею обласкан, обвешан орденами и медалями. На его родине в Тартанске установили бюст с двумя головами, одна из которых смотрела из-под ладони на запад, а другая, вооружившись биноклем – на восток. Бюст имел яркое название: никто не забыт, никого не забудем. В день, когда я получал задание в нашем секретном центре, я знал, что стоит мне совершить ошибку (я ее совершил), как мне на хвост повиснет Крот (кто ж еще!). Но я не мог предположить, что мне так трудно будет заметать следы, которые Крот так быстро будет находить и распознавать, что придется скитаться по пещерам, вилять хвостом, отгоняя слепней и мух.
Про этих гадких мух и слепней я просто обязан сказать несколько слов (они заслуживают того).
Это существа такого невероятного размера, такой невероятной наглости, что будь мне предоставлена возможность, я б уничтожил их всех до единого, а затем, как водится, занес бы исчезнувшие виды в Красную Книгу. По ночам, когда мне нужно спать, набираться сил и умений, они взяли привычку кружить над моим телом с одной целью: отведать свежего мяса и выпить свежей крови. Всю ночь отмахиваюсь от них чем могу. А вчера приснился сон, в котором пасущаяся на  лугу корова жевала луговую траву и смотрела в ту сторону, откуда шел веселый молодой пастук с моим лицом, напевая народную песенку; фамилия его была Мухин.

6.
Она вернулась тогда, когда я потерял всякую надежду увидеть ее еще раз, потерял счет дням и почти новую зубную щетку. Она окинула меня критическим взором, покачала головой, дернула за хвост, достала из корзины бутылку с жидкостью и сказала: - Ухотим!
Потом вылила содержимое бутылки в отпечатки моих копыт на земле.
-Пей!
-А если я козленочком стану? – спросил я, ухмыльнувшись.
-Ты станешь не козленочком, а козлом, - произнесла она безо всякого акцента.
Я понял, дело приняло серьезный оборот, присел на колени и стал хлебать. Довольно быстро (как и было обещано) я превратился в козла; тут же заблеял, жалуясь на свою судьбу. Она взяла меня за рога и подвела к краю обрыва. Далеко внизу сновали отряды врагов.
-Ищут нас, - объяснила она.
Я проблеял свою благодарность и потерся о ее ногу всем телом – я готов был следовать за ней хоть куда, хоть со скалы вниз.
-Пошли быстро.
Мы вернулись в пещеру, она что-то сделала - кровать и диван исчезли в стене и перед нами открылся потайной ход, глядевший полной темнотой какая только бывает. Свет фонарика, что она держала в руке, только мешал мне – я  и так прекрасно видел все - надписи, рисунки, коими были украшены стены туннеля, по которому мы продвигались. Многое вызывало во мне возмущение, отвращение, но попадались и занимательные, веселые вещи, а также философские цитаты, примеры неплохой поэзии. Одна из надписей заставила меня содрогнуться (и так сильно, что под нашими ногами земля качнулась от края до края): «Держи равнение на Поникшего Крота, геноссе!» После секундного замешательства, я соскоблил ту надпись рогами.
О поникшем Кроте известно не очень много. Так и не удалось установить ни сколько ему лет, ни как его зовут, ни размер его ноги, ничего о родных. Одно время ходил непроверенный слух, что он избавился от друзей и родственников самым изуверским способом: собрал их на крайнем острове Последнего Архипелага, пропьянствовал с ними три дня, а после засадил всех в только что отстроенную там тюрьму особо назначения. Можно ли верить подобным слухам? Я поверил.
Продвигаться по туннелю стало несколько труднее: появилась высокая пахучая трава. Ноги в ней путались, она резала бока, выделяя липкий сок, под воздействием которого шерсть моя скатывалась, оголяя кожу тела. Я заблеял.
-Это подземный укроп – дрянь-трава, - она укоризненной покачала головой. – Потерпи, скоро выйдем на сухое место, она исчезнет... Не спеши, тут написано что-то красным, - она подняла фонарик на уровне лица и по слогам прочитала: «После всего, что я узнала о тебе, знай – между нами почти пропасть... Жаль, что ты этого не прочтешь.» - Так, нам в этот коридор, - она развернула меня за рога в нужном направлении.

7.
На выходе из подземного хода нас ждала засада, ждала уже давно: было видно, люди измотаны, голодны, хотят спать, некоторые клевали носом сидя на камнях все, что могли найти. Поникший же Крот был начеку: рука его лежала на орудийном лафете и нервно барабанила по нему пальцами, сам он прогуливался рядом.
С нашим появлением все и всё пришло в движение: задул порывистый ветер, облака проносились над нашими головами на предельной скорости, засада вскочила на ноги и окружила нас тройным кольцом. Поникший Крот лично командовал артиллерийским расчетом – они готовы были стереть нас с лица земли.
Я жался к ее ногам, но она стояла гордо и независимо, с достоинством отвечая на их вопросы. Я не понимал языка на каком они говорили. Думаю, это был один из вымерших горских диалектов, которым пользовались основатели последней королевской династии, и который считался навсегда утерянным (именно в этой области). Язык был чрезвычайно сложен и от других отличался тем, что говоривший никогда не употреблял дважды одни и те же слова, предложения, символы, форму, фабулы и гиперболы. К примеру, когда мы смотрим на небо и видим его голубым и прозрачным, каждый раз так и говорим – голубое и прозрачное, они же, те, кто по непонятным причиным умертвили свой язык, всякий раз употребляли для сравнения сегодняшнего голубого и прозрачного неба со вчерашним таким же совершенно новые приемы, чем ставили в тупик все остальные речевые группы, сами порой не видя из того тупика никакого выхода.
-Раздеть ее! – скомандовал Крот на нашем языке. – Проверить каждую складку одежды. Козла осмотреть строго!
Начал накрапывать дождь, преследователи быстро соорудили палатку и отвели туда мою спасительницу. Мной занимались на улице, и это было более, чем унизительно: сначала с меня состригли оставшуюся еще шерсть, затем отпилили рога, после светили в зрачки светом автомобильной фары, а в заключение подняли задние ноги и долго разглядывали паховую область, отпуская жуткие скабрезности.
Конечно, это не идет ни в какое сравнение с тем что пережила она в той грубой брезентовой палатке, окруженная алчущими, давно не мытыми, скверно пахнущими врагами.
Поникший Крот поспевал и там и тут. Он заглядывал в палатку, затем шел на экзекуцию, наблюдать за униженим моего человеческого достоинства. Подлец! Он приказал сжечь мою шерсть у меня на глазах, затем, растирая пепел в ладонях, произнес: - Terrae filius.
Этим он удивил молодчиков из своего отряда: знание латыни, как и остальных языков не приветствовалось новой властью. Новая власть внедряла в массы новый язык, в котором насчитывалось всего несколько букв (тоже новых, кстати), из которых сложить можно было лишь самые необходимые новой власти слова.
На исходе четвертого часа все закончилось, поскольку в палатке вспыхнул пожар, в горах случился обвал, Крот объявил общий привал, а я, зашатавшись, упал.

8.
Мы лежали возле одного камня – она и я. Она была без сознания (или спала?), руки ее были связаны, одежда разорвана. Вокруг нас бегали молодчики Крота растягивая пожарные рукава, ругали друг друга – но все было поздно – палатка сгорела дотла, а с ней и протоколы допроса.
Обвал наделал еще больше проблем: около трети отряда полегло под его камнями, артиллерия оказалась разбитой вдребезги, как и полевая кухня, без которой ни одно стоящее подразделение не может функционировать по-настоящему.
Припоминаю один случай произошедший в седьмом егерском дивизионе. Во время маневров утонула в болоте их полевая кухня вместе с перловой кашей. Это вызвало бурную реакцию: в отставку подал командир дивизиона, затем военный министр, после него министр снабжения и еще кто-то. Так бы и продолжалась сия чехарда (возможно и по сей день), если бы Ее Величество соотвественным указом не остановила разрушение государственных структур, начало которым было положено в одном из болот в районе Ранних Холмов.
Пожар и обвал вывели Крота из себя. Этот второй (выведенный Крот) хотел расстрелять нескольких горцев, что стояли высоко на вершине и показывали ему неприличные жесты, но первый Крот убедил выведенного из себя, что делать этого не следует; он вызвал трубача и скомандовал:
-Играй «Отход на север!»
Трубач исполнил эту мелодию в джазовой манере, чем навлек на себя недовольство большей части отряда, в ряды которого входили люди ограниченные, слабо образованные,  непривычные к таким звукам в темное время суток. Они принялись роптать, не вникая в суть происходящего, кто-то даже по этому поводу написал несколько строк мелом на большом вертикальном камне возникшем на месте сгоревшей палатки (текст написанного не сохранился).
В этот момент она очнулась и открыла глаза.
-Козлик, ты жив? – спросила она; я заблеял. – Сможешь перегрызть веревки? - Я закивал головой. – Но не сейчас, а когда враг уляжется. Это должно произойти скоро – враг устал, он растерян, ему время зализывать раны. Понимаешь, козлик мой?
Я принялся тереться о ее плечо, попискивая и повизгивая от счастья. Не прошло и пяти минут и наши преследователи стали падать от усталость в траву один за другим, засыпая тяжелым сном. Скоро на ногах остался лишь Поникший Крот, он покачивался от перенапряжения, все в нем гудело – нервные окончания, лампы накала и прочая электроника тела. В руке он сжимал рожок, который принял от падающего горниста. Но вот подул ветер, ударил Кроту порывом в грудь, он потерял равновесие, запрокинул голову и повалился на оранжевый спальный мешок, тут же жутко захрапев, пугая тем самым не только животных, мирно пасущихся вокруг, но и камни, отдыхавшие здесь миллионы лет.

9.
Прошло много времени, прежде чем мне удалость перегрызть крепкие путы на ее нежных руках. Она сказала: - Ползи за мной!
Я пополз сквозь темень по острым камням и травам. Высоко над нами бушевала буря, не достигая, впрочем, земли, помогая нам тем самым морально. Мы подползли к краю обрыва. Она взяла меня за бороду и подтянула к себе.
-Сейчас я скажу тебе, кто я и как меня зовут. Наше положение до такой степени отчаянное, что мы можем погибнуть в любую минуту, и ты так и не узнаешь с кем имел дело. Так вот, я -спецагент Ее Величества, прикрывающий твой отход, зовут меня Ариадна.
Я замотал головой, из глаз хлынули слезы: так мне захотелось отдать за нее жизнь, но я не знал, где и как это сделать.
-Отступать нам некуда, - говорила она дальше, - внизу враги. У нас есть только одна последняя возможность. Будь здесь и жди.
Она ушла, а я подумал что только теперь все и начнется: наше долгое счастье, которому, как и всем остальным, я обязан Ее Величеству. При воспоминании о нашей королеве я встал на ноги и шепотом запел гимн Корпуса королевской гвардии: получилось жутко – протяжное блеяние с завыванием и всхлипыванием. Ариадна внезапно возникла слева и огрела меня кулаком по челюсти.
-Ты ж нас демаскируешь, козел! Ешь! - она сунула мне в морду пучок травы, вонючей и жесткой.
Я мотнул головой и сделал шаг назад.
-Знаю, пахнет скверно, но это единственное, что может нам помочь.
Я принялся жевать, обдирая язык и небо, едва сдерживая дурноту, подползающую к горлу.
-Если трава подействует на тебя, ты превратишься в птицу, - сказала она поглаживая мой безрогий лоб. – Только ты не пугайся такого превращения, не дергайся, помни, что у тебя на спине сижу я.
Тут же мне почудилось, будто мой внутренний мир растягивают в разные стороны с одинаковым усилием, словно нашу вселенную, которая, естественно, никуда не тянется, а просто вращается вокруг собственной оси. Затем я увидел так далеко, что на несколько мгновений потерял из виду и пространство и время (а это всегда опасно, особенно в горах, где разряженная атмосфера, потому и небо так притягательно близко). Все закончилось тем, что Ариадна поцеловала меня в клюв, сказав: - Лети, ясный сокол, лети!
Я, подчиняясь внешним и внутренним командам, нырнул с обрыва, мгновенно разложил крылья, поймав ими ветер, лег на него, огляделся, взяв курс на юго-запад, но, поняв, что ошибся, перелег на другой ветер и прямиком запорхал на север.

10.
Долго в птицах я не пробыл, заметив, что силы меня покидают (как и отдельные перья, покидающие мои крылья). Ариадна, будучи от природы очень смекалистой (в десятилетнем возрасте заблудившись в сибирской тайге, она через неделю не только вышла к деревне, где жила ее бабушка, но и вывела с собою всех животных, обитавших в то время в лесном массиве) почуяла неладное и зашептала над моей головой:
-Милый, ясный сокол, ты сможешь, до берега совсем близко!
Забыл сказать, что курс на север также оказался ошибкой, именно поэтому мы и оказались над поверхностью бескрайней водной стихии, не нанесенной ни на одну географическую карту. Как меня угораздило залететь сюда, гадать теперь бесполезно, нужно дотягивать до ближайшей суши. Я собрал в кулак остатки воли и сил, заработав крыльями так яростно, что встречный ветер едва не сбросил Ариадну с моей спины. Скоро мы начали планировать, постепенно переходя в падение камнем. Ариадна достала компас и сказала:
-Если б ты смог резко поменять курс на норд-норд-через-норд-вест, то в двух кабельтовых от нас показался бы крохотный островок под названием «Пуп земли».
Я и раньше слышал об этом острове, но в существование его не верил, поскольку те люди, что рассказывали мне о нем, не внушали особого доверия: один был подозрительно картав, другой совершенно рыжим, а третий мечтал создать на территории одной из степных республик «полигон счастья». Об острове было написано множество монографий, но ни одна из них не отвечала на самые простые вопросы: кому он принадлежит и где находится? И вот теперь, после многих лет бесплодных споров и дискуссий я заходил на него на глиссаде, поджав под себя ноги и теряя стабилизацию в крыльях и закрылках.
Не дотянул. Ударился о гладь водную грудью, успев притормозить когтями. Ариадна перелетела через меня и шлепнулась в океан; я увидел, что крылья мои больше не крылья, а бывшие руки, о которых я забыл вовсе. Руки стали бить по воде, поскольку все остальное тело решило погрузиться в бездонные пучины моря-окияна. В такой момент не плохо бы было превратиться в рыбу, на худой конец в планктон, хотя нет, есть опасность, что в обличье планктона Ариадна не отыщет меня в сем многообразии форм жизни: ведь для нас они все на одно лицо (как и мы для них, безусловно). Ариадна оказалась рядом в последнюю секунду, схватила меня за чуб и потянула-потянула (так, что за ушами затрещало).
-Не бойся, - она погладила мою щеку плавником.

11.
Остров был каменист, просто состоял из одних камней, и в обхвате имел немного ярдов. Обойдя его от пункта А  до пункта А за короткое время, я был удручен, но не столько этим, а тем, что не встретил Ариадны. Она исчезла, вытолкнув меня почти бездыханного на берег, помогая себе хвостом. Помню лишь, что она нырнула и была такова. В тоске и горе сидел я обхватив колени руками и поигрывая кисточкой хвоста с мальками, резвившимися у береговой черты. Погруженный во все это, я не заметил голого человека слева от себя. Он уселся рядом, посвистывая.
-Вы местный житель? – спросил я.
-Нет, я прихожу сюда по вечерам. Меня зовут Аква-Аква.
-Не встречалась ли вам сегодня симпатичная девушка?
-Ариадна нынче в рыбьей стае. Наступает период оплодотворения, потом пойдут косяком на нерест.
-И Ариадна пойдет?
-А чем она хуже других? И для нее отыщется пискаришка. Ты забудь ее на время, тебе с врагом бороться нужно.
-Вы все знаете?
-Всего не знает даже ветер, - глубокомысленно ответил голый гость.
Нет, фразе этой я не удивился. Меня вообще трудно удивить фразами, вырванными из контекста; другое дело фразы рубленые (какие ранее прекрасно разделывал один из отцов моего бывшего школьного приятеля. Почему бывшего? На данный момент пути наши разошлись, он принадлежит стану врагов, потому ни о нем, ни о его семье я не скажу больше ни слова: из патриотических побуждений). Оставим это.
-Оставим это, - повторил остаток моей мысли Аква-Аква, - времени у нас очень мало, а Крот уже рыщет поблизости. Прекрати хлестать хвостом меж моих лопаток!
-Извините, не заметил, - я свернул хвост калачиком и уселся на него.
Что за жизнь, сам не знаешь, кто ты, чего в тебе есть, чего нету, сколько в тебе от того прежнего, который должен был выполнить приказ Ее Величества, но операцию провалил и теперь сидит в компании с голым Аква-Аква и пытается предствить себя прежним, в надежде, что от него прежнего осталось хоть что-нибудь. Носа, к примеру, не было – орлиный клюв (не очень плохо), на груди и животе – то ли перья, то ли шерсть, ноги одеты в копыта (практично), руки и пальцы человечьи, лицо на ощупь чистое, бритое, а в паховой области вместо волос – чешуя; остальное в пределах.



12.
Аква-Аква учил меня простой вещи: как завладеть чужим электричеством. То, что оно есть во всех нас и во всем сущем, я знал и раньше (еще из школьной программы), но я не мог представить что...
-...если, к примеру, наша планета лишиться электричества, она мгновенно исчезнет, перестанет существовать.
-Как это? – спросил я.
Аква-Аква посмотрел на меня уныло.
-Смотри, лежит камень, - Аква-Аква насупил брови. – А вот камня больше нет.
Камень и в самом деле исчез.
-Я забрал его электричество, его больше нет нигде.
Этой премудрсти он и учил меня. Правда, в чем конкретно заключалось мое обучение, понятия не имею: мы сидели на камнях, молчали и глядели друг другу в глаза, и это продолжалось часами.
-Откройся космосу, - сказал он мне во время первого сеанса.
Я, как умел сделал то о чем он просил, и с тех пор (надо полагать) в меня потекло космическое. Что-то случилось со временем – с какой скоростью оно тикало, в какую сторону – загадка, но однажды я несколько по-новому посмотрел на свой хвост и он отвалился, а через секунду и вовсе пропал. Аква-Аква остался доволен моей выходкой.
-Ты овладел первой ступенью, не задерживайся, иди дальше, - он хлопнул меня по затылку.
И я пошел. К вечеру я забрал электричество у половины камней, что населяли остров и, если б мой учитель не остановил меня, к рассвету я прибрал бы остров целиком. Он легонько огрел меня палкой по спине (непонятно откуда он взял ее) и забрал элекричество из волос на моей голове. Я провел рукой по лысому черепу:
-Неужели больше не вырастут? Или хоть перья?
-Будешь хорошо себя вести вырастут. Теперь вот что: завтра враг будет здесь, вам надо уходить, забирай Ариадну...
-А где она?
-Я здесь, - произнесла она за моей спиной.
Обернувшись, я не увидел ничего кроме обычной стеклянной банки, которая на две трети была наполнена водой, но присмотревшись скоро заметил Ариадну, резвившуюся там в волнах.
-Куда ж нам, кругом море? – спросил я Акву-Акву. – Как, на чем?
-Не знаю, столько в тебе всего намешано, сам решай – как. Завтра Крот высадит на остров десант.
-Ты бросаешь нас на произвол судьбы? – я подался к нему.
-Дел полно, - Аква-Аква исчез, должно быть, забрав электричество у себя.
Я взял в руки банку и спросил Ариадну: - Ты мне веришь?
-Тем и живу.
-И я тем же.

13.
Я то летел, то плыл, то шел, то еще как-то передвигался, прижимая банку с Ариадной то крылом, то плавником, то рукой, то еще чем-то. Поначалу казалось, будто я оторвался от преследователей, но затем я понял - враг нас нагоняет. Смог бы я сейчас оказать ему достойное сопротивление? Нет, это было мне не по силам. Аква-Аква рассказывал, что Крота победить фактически невозможно, поскольку вместо электричества в нем давно поселилась черная дыра, среди народа называемая антиматерией.
-И как быть, спасения от него нет?
-Спасение в хитрости.
Я вспомнил об этом в тот миг, когда увидел впереди по курсу полоску суши (я как раз летел, держа банку с Ариадной в клюве). Расположившись на попутном северо-восточном я начал спускать к берегу спирально. Тут не было ни души и неприятно пахло; от усталости глаза смыкались, крылья сложились по швам, а когти стали копытами.
-Отдохни, сокол мой, - вынырнув пропела Ариадна.
Я лег на песок, поставил банку рядом, закрыл глаза и открыл шкаф. В нем висели несколько костюмов разных цветов, а также шляпы, трости, стояла обувь. Я выбрал зеленый цвет. Оделся, закурил сигару и вышел в сад. Здесь росли диковинные деревья, плоды которых ежесекундно передвигались, меняя направление и скорость движения. Возле одного из деревьев стояла нагая Ариадна с банкой на голове, в банке роилось еще с десяток ариадн. Я был довольно далеко от них, но видел, как тень Крота накрывает их собою. Глаза мои раскрылись.
-Беги, - сказала она.
Я побежал не разбирая дороги, путясь в отвратительном кустарнике, который рос повсюду. Но, как мы знаем, все в мире меняется, изменился и ландшафт, по которому я бежал: передо мной лежала бескрайняя степь с таким количеством степных волков, что захотелось остановиться, лечь – и будь что будет. А волки уже наступали на пятки, с языков их капала горячая слюна.
Хотелось пить. Именно поэтому я и увидел слева колодец: выхлебать его до дна и остаться на дне, затаиться, затеряться, переждать погоню. Заглянув в его глубь, я увидел звезды, затем созвездия, чуть позже галактики, но астрономия сия была чужой (могу утверждать это, поскольку одно время трудился астрономом в одной из школ за Кольцом, и она лежала как раз под созвездием обеих Медведиц). Не представляя что предпринять дальше, я решил вылить в колодец Ариадну, а самому принять последний смертельный бой.
-Не делай этого, - приказала она. – Выпей меня и прыгай вниз!
-Там чужой мир.
-Там мир, в котором ты будешь дома.
Я залпом осушил банку и шагнул в звезды.

14.
Ничего интересного во время падения со мной не происходило (у той Алисы было куда занимательней), лишь звездное небо то приближалось, то удалялось. В колодце было прохладно, я быстро простыл, а простыв, расчихался и раскашлялся до такой степени, что испугался за Ариадну, которую, безусловно, трясло во мне со страшной силой, и которую я мог выбросить из себя вместе со струей чихательного или кашлятельного воздуха.
Все обошлось: кашель и чихание длились недолго, поскольку потеплело, а затем и посветлело; на стенах можно было разобрать некоторые слова и фрагменты рисунков. То ли внизу, то ли  вверху слабой точкой появился источник света, превратившийся скоро в облачное небо, под которым расположились леса и луга. Именно на эти луга я и падал с бешенной скоростью. Паника охватила меня: погибнув при падении, я погублю и Ариадну!
И вновь все обошлось. Я, порывшись в памяти, вспомнил, что был птицей, что во мне сохранились многие птичьи черты, инстинкты, местами даже перья. Одним словом, внутренне собравшись, я умудрился приземлиться совсем неплохо: отбив о землю копыта и изодрав правую ягодицу.
Передо мной расстилалось поле засеянное незнакомой культурой, справа находился лесок, слева лес. Сзади расположилась пустота (скорее всего, именно оттуда мы и прилетели). Я вновь стоял у распутья – три магистрали простирались предо мной: пойдешь через поле, подавишь культуры, хозяин догонит – будут неприятности; пробираться через лесок к столбовой дороге и ждать там попутки, но я не знаю ни одного населенного пункта в этой местности, не владею языком, что я скажу водителю? А вот если углубиться в лес, можно разведать разные разности от представителей флоры и фауны, а так же укрыться от дождя, которые уже собирается.
Вспомнив, что за последние несколько дней я почти ничего не ел и не пил (ариадну с ее водной средой я не считаю), я решился на отчаянный поступок: обглодал несколько незнакомых побегов – очень вкусно. Почти сразу же живот мой раздулся так, словно в него затолкали футбольный мяч, а после и баскетбольный впридачу. Я перевернулся на спину, попрощался с серым небом, досчитал до десяти, закрыл глаза, раскинул руки и принялся шептать бабушкину молитву, но сбился, глаза открыл, ощутив, как первые капли дождя упали мне на щеки. «Мир во мне умер, я больше не принадлежу ему, он пообедал моим электричеством», - подумал я, совсем не воспринимая ливень, он хлынул в полную силу.

15.
Чья-то рука нежно гладила мой лоб. Еще не открыв глаз, я уже знал - это рука Ариадны.
-Ты?! Как же это?
Она тронула мои губы.
-Я все расскажу позже, сейчас не время, скоро нагрянет Крот с дружиной, а мы не готовы к схватке. Для кого-то из нас она будет последней, отсюда пути назад нет.
-Что я должен делать?
-Забери электричество у этого поля, - Ариадна обвела рукой вокруг. – Все, что растет на нем – волшебно и очень нужно нам.
Я поднялся, окинул взглядом поле деятельности, вздохнул и... забрал.
-Смотри! - воскликнула Ариадна.
Я обернулся и увидел, не знаю, как и описать это, поскольку объяснения и описания этому нет ни в одном языке: скажем – Ничто. И это Ничто поглощало собою все, что встречало на пути.
-Крот!
-Да, - сказала Ариадна. – В нем началась реакция. Мы должны обязательно проникнуть в него, отсидеться в нем до поры до времени, а потом... Забери у меня электричество!
-Ты что!
-Забирай! А после у себя, быстро! Если он поглотит нас реальных, мы не сможем стать никем и никогда. Умоляю, любимый!
Она исчезла через секунду, я через две.
Воля женщины – закон для подчиненного ее любви. Это была первая мысль, что пришла мне в голову в антиматерии Крота. Что ж, мозг выполняет свои функции, продолжает трудиться, он не бросил меня. Кем я стал? Важно ли это? Важнее то, что я помнил свою задачу: затаиться и отсидеться, а потом... Что потом, Ариадна сказать не успела. Конечно, я могу таиться в Кроте сколько угодно долго, не понимая, впрочем, зачем я это делаю, есть ли в этом резон.
Однажды в секретном училище которое я закончил с отличием, я угодил на гауптвахту, что было делом чрезвычайным. Поводом для этого послужила история с моим товарищем, который выпил вина и ему стало плохо; он, не добежав до туалета,  наблевал в большую цветочную вазу, что стояла в коридоре наполненная землей, но семена в нее опущены еще не были. На следующий день на поверхности земли показались ростки загадочного растения, которые к вечеру превратились в не менее загадочные цветы. Собравшаяся по этому поводу комиссия не постановила ничего определенного, но пришла к общему выводу: поводом к подобной метаморфозе могла послужить не до конца переваренная пища. Начали искать виновного и я, прикрывая грудью товарища, взял ответственность на себя. На вопрос комиссии, что и в каких пропорциях я ел в последние дни, я отвечал путанно, уклончиво, чем вызвал гнев командира, который и влепил мне семь суток ареста.
Этой историей я попытался сбить напряжение, в коем пребывал поселившись в укромном уголке кротовой черной дыры.







16.
И вот я почувствовал, что час мой пробил, пора приходить в движение, вернуть в себя электричество. Сказано – сделано. Мой учитель Аква-Аква преподавал уроки и не такого...
Впрочем, об этом вслух и думать не имею права – секрет всех секретов. Итак, я возник вновь и нашел себя. Как и прежде я был всем по-маленьку: человеко-птица-рыба-плюс-неизвестно-что.
В какой точке кротовой дыры я находился, мне было все равно, но опасности здесь я не чувствовал, ее не было (здесь ничего не было, даже того, что можно было б назвать «ничего», здесь был только я.)
Память выбросила на поверхность образ Ариадны. Образ взволновал так сильно, что с первого раза я не смог вернуть Ариадне электричество (не разблокировал элипсоидный Д-потенциал). Я сконцентрировался и... наконец Ариадна возникла! Она явилась с темно-голубой кожей, обнаженная, со множеством глаз, волос ее был светел и свет от него несколько рассеивал кромешность тьмы. Я взял Ариадну в свои объятья, она мгновенно перелилась в меня и мы закружились от края к центру (от какого края к какому центру – глупость!). Ариадна была так музыкальная, она была – сама музыка, она была тем, чего здесь так не хватало.
-Знаешь, что ждет нас? – спросила она.
-Знаю. Чувствует ли Крот, что мы в нем?
-Еще нет. Пока – мы никто, даже не микрочастица, но, если ты вернешь электричество тому полю, а в особенности дальнему лесу, в который ты хотел идти, тогда начнется все.
-Начнется что?
-Начнется новое начало, - в глазах ее перемигивалось, сияло, маячило радужными огнями. – Пока я жила в тебе, я отложила икру, из которой совсем скоро появятся наши дети. Не пугайся, если почувствуешь в себе то, чего не чувствовал никогда до этого, просто скажи мне о том, я буду знать, что они рвутся на волю, к нам в новый мир, который ты должен возродить для них в этой дыре. – Она обвилась вокруг меня. – Не жди более – давай поле, давай лес, с его загадками и сказками, ауками и тенями, давай сахарную вату облаков в бирюзовой рамке небес, еще давай ветер с привкусом стали и меди, траву, на которой лежали медведи (но ушли, раз такие творятся дела: то пещеры открыты на солнце, то вечерняя сажа от чего-то не очень бела)!
Я погладил кисточкой хвоста ее волосы, затем поцеловал губы правого рта, после левого, затем центрального, потом наоборот, и, в конце концов, все губы вместе. Ее волосы закутали нас, запутали, укутали, спеленали, мы взлетали и летали, и парили, и порхали до того предела, где в лесу гроза запела.
Поле, лес у горизонта, облака кучей, голубое небо, на краю поля мы: Ариадна и я. Мы идем к ним, они к нам. Теперь нас четверо и мы можем начинать делать новое начало. Начнем терпеливо: день за днем, миллиметр за миллиметром отвоевывать в глубинах кротовой антиматерии пространство для наших будущих детей (которых я уже чувствую в потайных уголках себя), для будущих их детей, для все, кто продолжит наше дело, когда оно станем нам не под силу.