Крик в ночи

Крик в ночи


Глава 1. Нет тела — нет дела
 

Солнечный лучик проник сквозь просвет в неплотно задернутых шторах, весело пробежавшись по комнате, и остановился на лице спавшей на кровати девушки. Глаза её открылись, немного поморгали, и Ольга окончательно проснулась. Взгляд упал на будильник — только 5.45. До его звонка ещё 15 минут. Но лучше уже вставать. Опаздывать на работу она не любила, хотя в бухгалтерии, где она работала, этим грешили многие. Но, будучи недавно принятой туда после окончания института, она старалась произвести на начальство хорошее впечатление. И своей пунктуальностью, и своими знаниями, полученными в период учебы. Тем более что и внешними данными бог её не обидел. Осталось только найти приличного парня и выйти замуж. Мечта её мамы, которая с пяти лет растила её одна. Отбросив одеяло, Ольга встала с кровати, сладко потянулась и поверх ночнушки надела халат, а ноги сунула в комнатные шлепанцы. Выйдя из своей комнаты, она увидела маму, хлопотавшую на кухне.
— Доброе утро, мамочка.
— Доброе. Что-то ты раненько подскочила.
— Выспалась, наверно. Тем более, сегодня пятница. Конец недели, и впереди два выходных. Можно будет и поспать подольше, и погулять побольше.
При этих словах Антонина Петровна горестно вздохнула. Ей очень не нравился Олин молодой человек, с которым та уже более полугода встречалась. Вроде симпатичный молодой человек, работавший водителем рейсового автобуса. Сама много лет проработавшая на обувной фабрике простой работницей и вышедшая замуж за парня, работавшего электриком на этой же фабрике, она хотела бы для своей дочери другой судьбы и другого мужа. Дочь получила высшее образование, и муж должен быть с таким же. Чтоб не так, как её Сергей, который пил, бил её и наконец бросил с маленьким ребенком. Как ей тяжело было поставить дочь на ноги — одному богу известно. Никогда не жаловалась никому. Так, ночью поплачет в подушку, и все. Правда, Олин ухажер, работая водителем автобуса, не пил, но у него был другой недостаток — он был страшно вспыльчив и жутко ревнив. Антонина Петровна чувствовала, что это может в будущем обернуться большой бедой для её дочери. Ревнивцы могут ревновать и при наличии повода, а могут и без него.
При этом они часто распускают руки, и то, что он не пьет, может обернуться ещё более тяжелыми проблемами. Оля заметила, как изменилось выражение лица матери, и, подойдя, обняла её.
— Мама, не волнуйся. Андрей очень хороший парень. Непьющий, добрый, отзывчивый. Что ни попрошу, всё делает. Ещё ни на одну встречу без цветов не приходил. Мне с ним хорошо.
— Но, доченька, он же вспыльчивый, как порох! Я ведь видела его злые глаза, когда ты, прощаясь с ним возле дома, что-то сказала не так. Я даже испугалась, что он тебя ударит.
 — Что ты, мама! Андрей никогда даже руку мне не сжимал. Он хороший. И любит меня. Не переживай. Он даже ради меня хочет учиться, но только заочно. Всё будет хорошо. Я после работы сегодня иду с ним в кино. Переодеваться домой перед кино не приду. Так что ты меня не жди, а ложись спокойно спать.
После этого Ольга ушла в ванную, и процесс подготовки к движению на работу начался. Умывание, переодевание, накручивание и прочие женские ритуалы привели к тому, что позавтракать она не успела. Завернув два бутерброда с колбасой в чистый лист бумаги, она положила их в сумку и умчалась на работу.
Антонина Петровна тяжело вздохнула. Молодая ещё, всё видит в розовом цвете. Как тут не волноваться! Не получается. Однако день прошел в обычных домашних хлопотах, и к вечеру, уставшая, она легла спать. Завтра суббота, дочка будет дома. Поговорим ещё об этом парне. С этой мыслью она и заснула.
Ночью она проснулась от какого-то непонятного ужаса. Ей приснилось, что она слышит дикий крик. И этот крик — крик её дочери. Она встала и, включив свет, посмотрела на часы. Три часа ночи. Прошла в комнату дочери. Кровать не разобрана, Ольги нет. Вышла на порог дома. Никого. Ещё через два дома заканчивалась улица, за поворотом, чуть ниже, была еще одна улица, вдоль которой текла речка Темерник. В молодости она там даже купалась с такими же, как она, девочками и мальчиками. Но сейчас через город текла очень грязная, довольно узкая и неглубокая речка, и никто там не купается. На углу улицы на столбе висел фонарь, тускло освещая небольшое пространство вокруг себя. И тишина.
Антонина Петровна вернулась в дом, заперла дверь и легла в кровать. Сна не было. Лежала и ждала дочь. Наступившее утро успокоения не принесло. Шесть часов, семь часов, а дочери всё нет. И в восемь часов она уже была в отделении милиции и обратилась к дежурному:
— Сынок, у меня дочка пропала.
Дежурный пригласил её комнату и задал несколько вопросов:
— Дочка несовершеннолетняя?
— Нет. Ей уже 23 года.
— Страдает душевным расстройством и состоит на учете у психиатра?
— Да вы что? Она здорова. Институт окончила и бухгалтером работает.
— А куда вчера ушла?
— На работу. А потом должна была в кино идти с парнем. Но ночевать должна была дома.
— Мамаша, не паникуйте раньше времени. Ну это бывает, загуляла дочка. Что тут такого страшного? Она ведь взрослая у вас.
— Никогда такого не было. Всегда домой вовремя приходила.
— Всё когда-то в первый раз бывает. Кровь обнаружили или что-то очень подозрительное увидели или услышали?
— Крик. Мне показалось, что ночью я услышала крик.
— Ну вот. Тела нет. Крови нет. Крик, и тот вам показался. Дочка совершеннолетняя. Не могу принять заявление. Вот если в течении трех дней не появится, тогда вы к нам приходите. Напишите заявление как о пропавшей без вести. Только свой паспорт не забудьте и её фото. Последнее. А сейчас идите домой, мамаша.
 Антонина Петровна вернулась домой и в отчаянии сама пошла по поселку искать дочь. Никто из соседей ничего не видел и не слышал. Где живет и работает Андрей, она толком не знала. В каком-то автопарке. Ни фамилии, ни телефона. Все два дня, субботу и воскресенье, она как безумная бродила по Нахаловке и всё спрашивала, спрашивала, спрашивала всех подряд, не видели ли они её дочь. И ничего.
Утром в понедельник она уже была у Ольги на работе, но там сказали, что ушла в пятницу после работы и больше им ничего не известно. Прошли еще мучительные сутки, и во вторник, по истечении трех суток, взяв свой паспорт и фото дочери, она опять пришла в отделение милиции. Время приближалось к 12.00. Дежурным по отделению был уже другой сотрудник. Узнав, что девушка пропала более трех суток назад, он направил Антонину Петровну к оперуполномоченному уголовного розыска, дежурившему сегодня, для оформления заявления.
— Поднимайтесь на второй этаж и подождите возле комнаты 35. Дежурный сотрудник сейчас на выезде, но уже давно, и скоро должен вернуться. Он и побеседует с вами.
Антонина Петровна поднялась по лестнице на второй этаж и, найдя заветную дверь, тяжело опустилась на стул, стоявший в коридоре рядом с этой дверью. Потянулись мучительные минуты ожидания, плавно перешедшие в часы. Время остановилось, а отчаянье стало безграничным.



Глава 2. Есть тело — страшная находка



 В 9.00 я, Марк Грановский, как обычно, вошел в кабинет начальника уголовного розыска нашего района. На утреннюю планерку. Едва не опоздал. На улице начало июня, и я не смог отказать себе в удовольствии пройтись утром пешком на работу. Прекрасная пора: лето, но ещё не жарко. Особенно утром. Идти минут сорок бодрым шагом. После такой прогулки чувствуешь себя способным на многое.
Захарченко сидел в своем кресле и оживленно с кем-то разговаривал по телефону. Мой напарник Рома Ратников уже был там и сидел справа от входа, листая свой ежедневник. Рядом с ним сидел Юрка Талалаев и что-то ему рассказывал. Остальные сидели молча, задумчиво смотря на начальника. Вид у них, надо честно признаться, был нерадостный. Думаю, что и на моем лице выражения счастья не было. Никто из нас не любил эту утреннюю планерку. Она длилась не меньше часа, а то и полутора. Сначала о событиях, произошедших в районе за сутки, докладывал опер, который сменяется с суточного дежурства. Это было интересно. Если происшествий много, то его доклад был достаточно долгим. Если происшествий немного или они незначительные, то он коротко их перечислял без излишних подробностей. Таким образом все точно знали оперативную обстановку в районе. После этого начальник розыска зачитывал нам общие сводки по городу: где кого убили, разбойные нападения, грабежи и крупные кражи. Оперуполномоченные должны это знать, так как информация, которую они получают, зачастую касается более широкого круга вопросов, чем относящиеся непосредственно к зоне.
Обмен информацией — это один из трех китов, на которых держится уголовный розыск. А потом начинался опрос каждого оперуполномоченного, что он сделал вчера и что планирует сделать сегодня. Вот это была самая настоящая нудьга. Совершенно неинтересно всем, где я вчера был, с кем общался, кого опрашивал и по какому делу. Тем более что правды в этом было не много. Опер — это «свободный художник». Иногда его мысли и действия у обычных людей вызывают просто замешательство. Но мы-то ведем борьбу с необычными людьми. С преступниками, то есть с теми, кто не живет по обычным законам и нормам морали, по которым живет всё общество. И предугадывать их действия и их поступки может только тот, кто сам способен их совершать. И не совершает он этого потому, что его внутренняя сущность не соответствует внешним проявлениям. Поэтому заранее планировать полет своей творческой фантазии я не мог, как, впрочем, и другие мои товарищи по работе. Приходилось придумывать, а это превращало планерку, где десять человек по очереди докладывали что-то фантастичное и часто не соответствующее реальной действительности, в нечто скучное и противное. А главное, после пятого доклада уже никто не помнил, о чем говорилось в первом.
Но Захарченко был неумолим, и каждое утро начиналось, как под копирку. Оживляло эти планерки только природное чувство юмора присутствующих, так как наличие этого чувства — это второй кит, на котором стоит уголовный розыск. И едкая реплика  кого-то из оперов после очередного «фантастического» доклада нашего товарища вызывала часто приступ безудержного смеха, в первую очередь, у докладчика. Это сглаживало атмосферу на планерках. И, естественно, самым остроумным у нас был начальник уголовного розыска, который прекрасно знал, что в наших докладах реальность, а что творческие фантазии. И по очереди он всем давал понять, что и у фантазий должны быть границы.
 Вот и сегодня без особого энтузиазма он выслушал всех, а когда начал докладывать Миша Ульянов, тут всё и началось.
 — Так, я что-то не понял! Ты сказал, что вчера проверил шесть адресов на своей зоне?
 — Да.
— А что ты в этих адресах делал? Кого конкретно проверил, кого задержал?
Тут Миша понял, что переборщил с адресами, по которым реально не был, так как один адрес вообще был даже не в нашем районе, а в соседнем. Но было уже поздно. Захарченко вошел в раж и… Спасло Мишку появление дежурного по отделу, который возбужденно сказал:
 — К вам не дозвонишься. За зоопарком в речке Темерник обнаружили тело девушки с признаками насильственной смерти. Давайте на выезд дежурного опера. Только езжайте на машине розыска, так как дежурная поехала за следователем прокуратуры, затем заберет в управе эксперта-криминалиста, а потом на Северном — судебно-медицинского эксперта.
Дежурным на сегодня был Рома Ратников. Он вопросительно взглянул на Захарченко. Тот встал с кресла и произнес:
— Рома, давай бери бумаги и на выезд. Я тоже поеду. И, пожалуй, Грановский. Ты ведь на линии убийств у нас. Так что лучше посмотришь на все с самого начала.
 Через несколько минут мы отъехали от отдела и, петляя по кривым улицам Нахаловки, помчались к месту происшествия. За зоопарком речка Темерник расширялась и имелась заводь, поросшая камышами. Там и всплыл наш труп. К нашему приезду его уже вытащили на берег. Недалеко стоял постовой милиционер, не пуская посторонних к местубнаружения.
Труп лежал на спине. Судя по одежде (модная кофточка, короткая юбка и один сохранившейся на ноге туфель на очень высоком каблуке), это молодая женщина. Но всё тело сильно опухло, и визуально возраст не установить.
Спрашиваю, кто нашел, и ко мне подходят два парня лет 13-14. Один говорит, что они с приятелем на берегу мяч гоняли. Но от удара он улетел в камыши. Он полез за ним и увидел утопленницу. Побежали в зоопарк и позвали взрослых. Взрослым оказался сторож зоопарка, у которого я спросил, с чего он решил, что женщину именно убили. Сторож ответил, что тут к воде не подобраться. И вообще, Темерник мертвая река. Раньше, до войны, будучи пацанами, ребята в ней плавали и рыбу ловили. А теперь только старый ботинок можно поймать. И добровольно в неё никто не полезет. Разве только мертвым выбросят. «В логике ему не откажешь», — подумал я и от него тоже принял объяснение.
Пока я опрашивал парня, нашедшего тело, и сторожа, приехал наш дежурный уазик со следователем прокуратуры и экспертами. Следователь поздоровался с нами, и я ему кратко изложил то, что сам успел узнать. После этого он стал составлять протокол осмотра места происшествия. Когда он приступил к описанию трупа, ему на помощь пришел судебно-медицинский эксперт, который осматривал труп и диктовал следователю медицинскими терминами характер повреждений на теле. Меня же пока из этой информации очень интересовали только две вещи: время наступления смерти и её причина. По поводу причин смерти эксперт сказал, что она определится только после вскрытия, так как труп несло по реке и много видимых травм, а что касается времени, то смерть наступила примерно три-пять дней назад. Но точно это выясниться опять же после вскрытия. И есть одна зацепка. Женщина частично без нижнего белья.
— Это как так — «частично»? — спросил я.
— Бюстгальтер на месте. А трусов нет. Возможно, она была изнасилована. Но я думаю, что мы вряд ли что-то найдем. Слишком много времени она провела в воде.
Немного для начала... Ратников, обежавший по приезду все близлежащие садовые участки, вернулся ни с чем. Людей, живущих  там, мало, а те, кто живет, ничего не знают о случившемся. На теле девушки ни часов, ни украшений. Уши, правда, проколоты. Возможно, что были у неё серьги. Но это пока только предположение. Зону Нахаловки вокруг зоопарка обслуживает Алексей Турчинов, но он сейчас в отпуске. Если это убийство, а всё говорило, что это именно убийство, то, пока Леша не вернется, работу по раскрытию по линии уголовного розыска явно навесят на меня. Ведь в отделе, кроме своей зоны, я сижу ещё на линии по раскрытию убийств прошлых лет. Но начальство, поручая мне очередное расследование, всегда этак «по-иезуитски» говорило: мол, если раскроешь сейчас, то на прошлые годы ничего не останется, и тебе будет легче. После этого начинали драть с меня три шкуры, сейчас и немедленно. Поэтому лучше уж сразу впрягаться, а не строить радужные иллюзии о том, что «минует меня чаша сия». Тело после осмотра увезли в морг, следователь с судмедэкспертом сразу передал постановление на вскрытие. Протокол осмотра места происшествия он закончил, понятые его подписали, и все разъехались по рабочим местам. Возвращаясь в отдел, мы ещё в машине втроем живо обсуждали, что делать в первую очередь.
— Надо поднимать списки тех, кто пропал без вести. Хотя времени немного прошло, всего три дня. Могли и не заявить, — произнес Рома.
— Тут надо учесть, что Темерничка — это не Дон. Тело не могло долго плыть. Возможно, его бросили в реку где-то неподалеку. Надо пройтись по домам вдоль речки. Может, тут повезет, — произнес я.
— А ведь верно, Марк, — включился в разговор Захарченко. — Пока время не ушло, надо быстро действовать. Сейчас приедем в отдел, я соберу всех, кто свободен, на небольшое совещание. Подумаем, наметим план мероприятий, и, может, ещё кому-то из ребят поручу подключиться к тебе при работе по этому делу, чтоб быстрее было.
Опять план, подумал я. Опять совещание. Вот, черт возьми, неугомонный любитель посиделок! И говорю:
—  Не стоит сейчас собирать всех. Я сейчас сам подумаю, что надо делать, набросаю список необходимых мероприятий и доложу.
 — Ну, наверно, ты прав. Давай, только думай быстрее. Пока всё у всех свежо в памяти. И что сказал судмедэксперт?
— Следователь попросил его по возможности ускориться. Он обещал завтра вскрыть. Что там — он уже к часу дня скажет, но официальный протокол будет дня через три.
— Нужен нам его протокол. Нам факты нужны: убийство это или нет. Держи это на контроле.
Разговор прервался, так как мы уже приехали.



Глава 3. И для жертв есть очередь



Машина, взвизгнув тормозами, остановилась перед райотделом, все вышли из неё и, поднявшись по ступенькам, вошли в здание. Рома сразу зашел в комнату дежурного по райотделу, чтобы ввести его в курс дела. Дежурному надо было писать спецсообщение о случившемся. А я с Захарченко по лестнице поднялся на второй этаж. Он пошел к начальнику ОВД доложить о проделанной работе, а я в свой кабинет. Мы с Ромой сидели вместе в кабинете № 35. Подойдя к двери, я увидел, что возле двери стоят и сидят несколько человек. Почему-то мой взгляд задержался на пожилой женщине, сидевшей на стуле перед кабинетом. Что-то трагическое было во всей её сгорбленной фигуре. И глаза — глаза, полные слез. Увидев меня, она встрепенулась и спросила:
— Вы дежурный милиционер?
В её голосе было столько безысходности, что мне стало не по себе. И, хотя дежурным по розыску был Рома, я остановился и спросил её, что случилось.
 — Дочка у меня пропала.
По её голосу было ясно, что пропала не просто дочка. Вся её жизнь пропала. Я открыл дверь и сказал:
— Заходите. Дежурный уже приехал и сейчас поднимется.
Тут активизировалась очередь. «Мы пришли раньше! — заявила женщина средних лет. — У меня документы украли. Я уже час жду. Мне тут что, весь день торчать?»
Её поддержал мужчина, державший в руке какую-то бумагу:
— Да. Надо по очереди.
Я посмотрел на их злые лица, но не захотел ничего им объяснять. И без того настроение было омерзительное. Поэтому я все эти реплики пропустил мимо ушей. Просто сказал:
 — Я не дежурный. Он еще не подошел. И ваши заявления меня не касаются. А вы, женщина, заходите.
Мы вошли в мой кабинет, и я предложил ей присесть. Людей за дверью я понимал. Очереди были бичом СССР. Всё, от трусов до часов, покупалось через очередь. Люди просто от них зверели. А тут ты жертва преступления, и опять очередь, но уже из обворованных, ограбленных и избитых. С ума сойти можно.
Я сел за свой стол и, чтобы отвлечь женщину до прихода Ромы, спросил:
— Так что случилось с вашей дочерью?
 — Пропала она в пятницу. Ушла на работу и не вернулась. Как сквозь землю провалилась.
 И она стала говорить, как будто даже обрадовавшись, что нашелся хоть кто-то, кто её выслушает. Я услышал её рассказ и про сон, и про крик, и про беготню по району. И всё впустую. Никто не видел ее Олю. Я слушал её, разложив свои бумаги на столе, и пытался себя заставить думать о плане мероприятий по раскрытию убийства женщины выловленной в Темерничке. А посетительница продолжала говорить:
— Я по своей Основной улице со всеми соседями переговорила. И представьте, молодой человек, Маша тоже слышала ночью крик. Она на углу живет. От неё всего метров десять до Нижней. А там за ней и Темерничка течёт.
Меня как током ударило. Я аж привстал со стула:
— Что? Что вы сказали? По Основной?
— Да. Мы там живем.
Бог мой! Неужели это… Я не мог в такое сразу поверить и спросил:
— Дочери вашей сколько лет?
— Двадцать два. В прошлом году институт окончила. Бухгалтер.
— Фото покажите.
 Она протянула мне фото. На меня смотрела милая девушка со светлыми длинными волосами и светлыми глазами.
— Когда пропала? И в чем была одета, когда ушла?
— Я же говорю: в пятницу. Белая кофточка. Серая юбка, короткая. Ругала её, да что толку, разве молодежь слушает старших.
 — А обувь на ней была какая? Помните?
— Туфли на высоком каблуке.
 Я просто не мог в такое поверить. Несколько десятков метров отделяли улицы Основную и Нижнюю от места, где всплыл труп. Неужели это она? Поверить в такое было непросто.
— А приметы у вашей дочери есть? Родинки? Шрамы?
— Да. На спине у неё, на правой лопатке, шрам от падения в детстве. Сильно порезалась тогда. Зашивали в больнице. На правой груди родинка величиной с копейку. И за правым ухом маленькая родинка с головку спички.
 Я быстро это записал, и попросив её посидеть минутку, пулей выскочил из кабинета. За дверью народ все ещё ждал дежурного. Я зашел в кабинет напротив и с их телефона позвонил в судмедэкспертизу, попросил к телефону выезжавшего эксперта и продиктовал ему приметы. Он сказал, что посмотрит и позвонит. Я хорошо знал этого судмедэксперта. И не смог удержаться:
— Леша я тебя прошу, вскрой её сегодня. Я чувствую, что её убили и убийца может ускользнуть. Время всегда против нас. Ты же можешь!
— Подумаю. Не напирай, — протянул Леша. — У нас не частная лавочка. Доложу начальству и попрошу. Ждите.


Глава 4. Неизвестное стало известным


Я вернулся в кабинет. Рома уже там и готов к работе.
 — Рома, эту женщину я опрошу сам. Давай займись посетителями, а то они весь отдел сейчас разнесут.
Рома вздохнул и позвал первого посетителя. Быстро опросил его, выписал справку и позвал следующего. За час он управился со всеми. Я просто любовался его работой, дымя сигаретой. Женщина замкнуто молчала. Тишину прервал звонок телефона. Я поднял трубку:
— Грановский, слушаю.
— Марк! Все приметы совпали. Это она. И еще новость — я всё таки уговорил начальство. Её сегодня вскрываем. Правда анализы будут дня через три, но многое прояснится через несколько часов.
— Спасибо Леша. Жду.
— Простите пожалуйста — обратился я к женщине. — Как ваше имя и отчество?
— Антонина Петровна.
— А дочку как зовут?
— Ольга. Ольга Сергеевн Островская.
Точка. Тело, выловленное из Темернички, принадлежит Ольге Островской. Что сказать матери? Я задумался. Прервал мои мысли звонок.
— Грановский к начальнику — прозвучал голос Захарченко.
Входя в кабинет Шульженко, я изобразил задумчивое и озабоченное лицо.
— Ну что по утоплинице? Убийство или утонула? И что делается для установления её личности?
 В его кабинете, кроме самого Шульженко, были его зам. по оперработе и начальник ОУР. Я встал и доложил:
— На сегодня ситуация следующая: женщина попала в воду явно не по своей воле.
— А чем это подтверждается?
— Пока только тем, что сама Темерничка не место для купания, а на девушке нет части нижнего белья. В частности трусов. Но есть для расследования и хорошие новости.
— Какие?
— Женщину зовут Ольга Сергеевна Островская. У меня в кабинете её мать, которая сообщила приметы, и они совпали с теми, что есть на девушке в морге. По моей просьбе сейчас идет вскрытие. Часа через два мы будем знать очень многое.
Шульженко просто ошеломленно смотрит на меня и произносит:
— Но как?
—А это тот случай, когда бог помогает правым. Разрешите продолжить опрос матери? И давайте дождемся результатов вскрытия тела.
Мне тут же дали разрешение, и я вернулся в кабинет. Женщина уже сидела молча. Наконец её услышали и её дочь ищут! Она прямо на глазах постарела, как будто поиски дочери поддерживали её силы, но они вдруг иссякли, когда этим занялись другие. Ну, что я мог ей сказать? Я даже пока точно не знал, что произошло с её дочерью. Вскрытие на многие вопросы должно ответить. Но оставить женщину наедине со своим горем я не мог.
— Антонина Петровна, — обратился я к ней. — Расскажите мне о дочери всё, что сможете вспомнить. Где работала, с кем встречалась, что вам говорила. Поверьте, это очень важно.
 Женщина встрепенулась и стала говорить. Видно, ей так было легче. И я услышал о её Ольге много информации: и о её учебе, и о её работе, и о её парне по имени Андрей.
— А что за Андрей? Где работает? Где живет?
— Не знаю, сынок. Оля не успела всё рассказать. Она говорила, что он водитель автобуса. Рейсового. Ой! Я вспомнила, его работа рядом с кладбищем. Я очень не хотела, чтобы она с ним встречалась.
— Почему?
— Хотела, чтоб у неё был муж с высшим образованием. Культурный. Чтоб её любил. Чтоб добрый. А этот ревнивый. Встречает её у калитки, провожает всегда до калитки и смотрит, чтобы она в дом зашла. Я вначале думала, что он заботливый, а дочка сказала, что ревнует. Следит, чтоб никуда с другим вдруг не пошла. А один раз слышала, как они ругались. Голос у него был очень злой. А всего-то потому, что ее однажды вечером другой парень проводил. С работы.
А вот это уже хорошая информация. Ревнивый и злой. Ладно, найдем и спросим. Одно пока было в подвешенном состоянии. Убита Ольга или нет? И если она убита, то как?
Воцарилось молчание, которое даже мне показалось невыносимым. Тишину разорвал звонок телефона. Я схватил трубку, но там что-то спросили, и, я ответив, положил её на место. Ждем. Ожидание невыносимо. Следующий звонок через полчаса был уже от Леши:
— Она убита. И изнасилована. Была девственница. Её ударили по голове, изнасиловали и задушили. В воду она попала уже мертвой. В легких нет воды. На теле царапины, но это от течения. Её несло и о ветви притопленные царапало. Неглубоко. Отчет через три дня будет готов, когда придут анализы. Но общая картина вряд ли изменится, разве что мы узнаем, не напоили ли её перед этим какой-нибудь дрянью, что сделало её совершенно беспомощной и не способной к сопротивлению.
— Спасибо, Леша, ты настоящий друг.
 Положив трубку, я на минуту задумался и решительно произнес, вздохнув словно ныряльщик перед погружением в ледяную воду:
— Антонина Петровна! Ваша дочь убита. Её тело в морге. Мы ведем расследование и приложим все силы, чтобы найти тех, кто это совершил. Они не уйдут от ответственности.
 Моих последних слов она, похоже, уже не услышала. Тихо ойкнула и, попытавшись встать со стула, рухнула на пол без сознания.



Глава 5. Начало пути



 В аптечке в нашей дежурной части всегда был нашатырный спирт. Его использовали довольно часто. Как правило, чтобы привести в чувство слишком пьяных или очень слабонервных.
— Рома, быстро вызывай скорую, — уже на бегу крикнул я ему и рванулся вниз в дежурную часть.
Взяв там пузырек с нашатырным спиртом, я поднялся и, намочив кончик носового платка, поднес его к носу Антонины Петровны. Она слегка вздохнула, замотала головой и пришла в сознание. Мы с Ромой её подняли и уложили на кушетку, стоявшую в кабинете. Она тяжело дышала, и её лицо прямо на глазах становилось каким-то серым. «Похоже, недолго она будет жить», — мелькнула мысль.
Появились врач скорой помощи и медсестра. По вызову к нам в отдел они быстро приезжали. Ей сделали укол, погрузили на носилки и унесли. А мы остались.  Я смотрел на фото, оставшееся у меня на столе, с которого на меня смотрела, улыбаясь, молодая красивая девушка, и на душе стало так муторно, что я достал из стола приначенную бутылку водки и стопку, налил себе и выпил. Затем ещё. После этого вытащил из стола пачку «Космоса», достал из неё сигарету и закурил. В принципе, я не курил, но когда задумывался или нервничал, то просто «подымить» для успокоения мог. Поэтому держал сигареты на всякий случай.
— Легче? — спросил Рома.
—  Нет, — протяжно ответил я. — Как представлю, что вот так, походя, оборвали жизнь, ещё не начатую, да не просто оборвали, а ещё и надругались, так что-то в груди перехватывает. И злюсь пока от бессилия. Времени уже почти восемь вечера. Надо подумать, что делать завтра.
— С чего начнешь?
— С осмотра места вокруг её дома. Помнишь, мать рассказывала, что слышала крик? Очень похоже, что там всё и началось.
— Так она сама говорила, что, может, и приснилось.
— Может. Всё, Ромочка, может. Проверим. И срочно нужно найти этого Андрея. Кто он и где он был, когда её убивали. Ты дежурь, а я пока займусь, и осмотром и поиском этого Андрея. Думаю, что он работает в автобусном парке, который расположен за Братским кладбищем. А там посмотрим.
Зайдя к Захарченко, я кратко обрисовал ситуацию и попросил машину уголовного розыска на завтра. Он выслушал и дал команду водителю поступить в мое подчинение завтра на весь день.
— Раскроешь за сутки? — полушутя-полусерьезно спросил он.
— Хороший вопрос. А что, у меня уже нимб над головой светится? Что-то божественное в облике показалось?
Он махнул рукой:
— Иди-иди. Уже и помечтать нельзя. Мне сейчас в область докладывать, что делается по убийству Островской. А что докладывать, если мы ещё вообще ничего толком не знаем? Давай думай и прямо с утра начинай.
Утро, как обычно, начиналось с планерки, но едва я зашел в кабинет Захарченко, он замахал руками:
— Грановский, иди занимайся убийством. И звони в отдел почаще. Не теряйся. Чтоб я был в курсе.
Выйдя во двор, я сел в машину и обратился к водителю:
— Валера, давай сначала к зоопарку, на Основную. Сам внимательно на всё посмотреть хочу.
Машина выехала со двора, и мы, петляя по кривым улочкам Нахаловки, добрались до зоопарка, а там нырнули в проезд и через несколько минут были уже на Основной. Я вышел и осмотрелся. Дом Островских был третьим от угла. А от углового дома всего несколько метров до улицы Нижней, а там ещё через несколько метров река Темерничка. Весь берег в кустах и поросли деревьев. К воде ведет узкая тропинка. На углу фонарный столб, а на нем небольшой фонарь. По улице Основной она и шла от автобуса. Одна или с кем-то? Возможно, её тут на углу и ждали, а может, и случайно встретили. Мелькнула мысль: «А что, если её в этом месте и убили? Вот в этих самых кустах. И бросили в воду...» Могли это сделать люди чужие. А может, это её ухажер Андрей? А изнасилование? Чёрт возьми, время ушло. Уже шел пятый день с её исчезновения. Ни следов, ни запахов. Кругом мусор. Собаку не применишь. Короче, ничего, что могло бы хоть на шаг приблизить к разгадке этого преступления. Искать надо с другой стороны. Как — ещё не знаю. Но одно знаю: надо искать. Искать и искать. Вернулся к машине и говорю водителю:
— Давай в автобусный парк у Братского кладбища. Начнем с установки Андрея.



Глава 6. Андрей



 Автобусный парк, расположенный с тыльной стороны Братского кладбища, был мне хорошо известен. Рядом находился наш спортивный комплекс «Динамо», в тире которого я постоянно тренировался в стрельбе из пистолета. Уже через полчаса я был у директора парка, и вскоре из их отдела кадров принесли три дела на водителей по имени Андрей. Я умею быть очень убедительным, когда надо.
Один был в возрасте 56 лет и сразу отпал, а два других, 23 и 25 лет, были похожи на описание. И один из них жил на Зоологической, что было очень близко от места жительства Островской.
— Значит, один Андрей, Панин, живет на Зоологической, а второй Андрей, Левин — в Батайске. А где они?
— Панин выходной, а Левин на линии.
— Адреса Панина и Левина я выписал. А как увидеть Левина?
— А он сейчас на линии. Подождете?
— Сколько?
Директор посмотрел на часы:
— Смена в 14.00.Сейчас только 10.00. Но можем отозвать с маршрута, когда заедет на конечную остановку.
— Хорошо, отзывайте. Я жду, но мне нужно позвонить, и чтоб никто не прислушивался.
— Можно. Мы вам комнату профкома откроем. Там стоит телефон, но никого сейчас нет. А когда Левин заедет, мы его сразу к вам пришлем.
Через несколько минут я уже расположился за столом председателя профкома и звонил в отдел Захарченко.
— Здесь нашлись два похожих Андрея. Я одного тут поджидаю, но он живет в Батайске и, скорее всего, вряд ли это тот, но убедиться надо. А второй на Зоологической живет. Этот более «цветной». Запишите его адрес, и пусть кто-то поедет туда за ним. Тащите его в отдел. И скажите, чтоб с ним аккуратно, но твердо.
Примерно через полчаса моего ожидания действительно зашел молодой парень, опасливо на меня поглядывая, и с порога начал мне что-то рассказывать о своей невиновности и виновности водителя «Жигулей», подрезавшего его, но, узнав, что я не из ГАИ, вздохнул с облегчением. Я понял, что уголовного розыска он явно не опасается, а на мой вопрос о том, знает ли он Островскую, сделал круглые глаза:
— А это кто такая Островская?
 — Ладно. Тебе уже никто. Иди дальше работай. Безаварийно.
Заглянул к директору. Поблагодарил — и в машину. Через десять минут я входил в свой кабинет. Ромы уже не было. Сменился. Я к Захарченко.
— Ну что?
—Я на Зоологическую послал Талалаева и участкового с ним направил. Я сказал, чтоб с ним не разговаривал особо, а привез в отдел и завел в дежурку. Он, конечно, не задержан, но пусть встряхнется. А что второй?
— Второй чистый. Пойду готовиться к беседе.
Наш с Ромой кабинет, благодаря моим стараниям, внешне напоминал келью монахов. Стены покрашены светло-серой водоэмульсионной краской. Два стола, четыре сейфа, два небольших кресла и два стула для посетителей. На столах по телефону и настольная лампа. В углу диванчик, покрытый серым покрывалом. Мы на нем спали во время суточных дежурств. Если это удавалось. И всё. На стенах ничего: ни картинок, ни портретов, ни табличек со словами великих, которые они, скорее всего, никогда не произносили, типа: «То, что вы ещё на свободе, не ваша заслуга, а наша недоработка». Нет ничего, на чем мог бы остановиться глаз. Ничего, отвлекающего внимание. Только большое зеркало я согласился повесить. Во-первых, при выходе из кабинета было сразу видно, как ты выглядишь. А во-вторых, можно было во время допроса тайком наблюдать за выражением лица допрашиваемого. Это иногда полезно.
И ещё на одной стене были брызги бурого цвета — последствия неудачно вскрытой банки помидоров в томате. Старшина отдела все время обещал закрасить, но забывал, а мы не настаивали. Во время бесед некоторые слабонервные задержанные смотрели на них с неподдельным ужасом. Очень они были похоже на пятна крови. Ну, а мы многозначительно говорили, что однажды один подозреваемый попался тоже молчаливый. Потом, правда, он нам всё рассказал, но…уже это было потом. И зачем надо было до этого доводить? И многозначительно смотрели на эти пятна, а потом долго перекладывали резиновую дубинку со стола в стол, пока лицо задержанного не принимало цвет стены. Иногда срабатывало. Но сам я был противник реального применения силы. Ещё в юности я вычитал, что восточная пословица гласит: «Собака больше боится тени орла, чем самого орла». А физическое насилие и опасно, и только может запутать следствие.
У меня был такой случай. Один подозреваемый в убийстве, ранее судимый, сам быстро признался, что это он совершил, и три дня сидел в изоляторе временного содержания. А экспертиза не подтвердила, что это он совершил. А когда его спросили, зачем он ввел нас в заблуждение, он честно признался, что боялся побоев и не хотел, как он сказал, «потерять все здоровье, дожидаясь экспертизы». Так что я сам не позволял себе применять насилие и другим не давал. А вот испугать, вывести из равновесия —часто просто необходимо. Особенно когда арсенал доказательств отсутствует иногда полностью, как в этом случае, иногда частично.
 Я сам спустился в дежурку и увидел молодого человека, сидевшего на скамейке, которую мы между собой называли «скамья разбора». На ней сидели те, кого привели в дежурную часть, но ещё не решили, что с ними делать: в камеру, отпустить домой или передать сотруднику, который занимается разбором материала. Рядом с ним сидели явно два бомжа, мягко говоря, воняли так, что мама не горюй.
— Я забираю этого парня, — говорю дежурному. — Он по моему материалу.
Взяв рапорт о его задержании, я привел его в свой кабинет и усадил перед своим столом в кресло. Перед тем как спуститься вниз, я кресло поставил перед столом. А себе взял стул. Во время беседы задержанный, сидя в кресле, немного расслаблен. Это мелочь, но иногда из мелочей появляются серьезные вещи. Я старался ничего не упускать.
 Парень был как-то на мой взгляд, чересчур собран, и мне показалось — чересчур спокоен. Утром его задерживает милиция, а он не взволнован. Странновато. Ладно, посмотрим на него внимательнее.
— Я старший оперуполномоченный уголовного розыска Грановский. Вас, Андрей, пригласили, чтобы задать несколько вопросов.
— Меня не пригласили, а грубо подняли с кровати, едва дали одеться и, затолкав в машину, привезли сюда, где посадили вместе с какими-то отбросами. И я вам не Андрей, я Андрей Николаевич Панин.
Ага. Вот как ты решил. Позиция не виновного ни в чем человека. «Ничего не знаю, ничего не видел, ничего никому не скажу». Это ты, парень, зря. Это твоя первая ошибка. Теперь я точно знаю, что к смерти Ольги Островской ты как-то причастен. Вопрос только — как?
— Не спорю. Тем более что вот на столе передо мной ваш паспорт, и там именно так и написано: Андрей Николаевич Панин. Именно поэтому мы пригласили вас сюда, чтобы задать несколько вопросов о вашей знакомой Ольге Петровне Островской.
— А что я вам должен сказать? Немного встречались, а в пятницу поругались и расстались. Я даже домой её не провожал. Вот и всё. И с тех пор её не видел и ничего о ней не знаю.
— Ну, вот это мы и отразим в объяснении.
— Ничего я писать не буду. Зачем меня привезли сюда? Меня в чем-то обвиняют?
— Пока нет.
— Раз нет, то простите, но мне пора домой.
 Он встал и развернулся к двери, но не успел. Секунда — и он сидел, вдавленный в кресло, а я с такой силой сжал его плечо, что его лицо исказила гримаса боли. Глядя ему в глаза, я тихо произнес:
— Кому и куда пора — я здесь решаю. Ты — я подчеркнул «ты» — ещё мне не ответил на мои вопросы. А Ольга убита, и ты пока единственный подозреваемый. Можно задержать на трое суток и никто против не будет. Так что сиди тихо и отвечай на мои вопросы. И вот первый вопрос: за что ты её убил?
Он вжался в кресло и твердо заявил:
— Я её не убивал. Мы с ней расстались, и она пошла домой.
— Где расстались?
— Еще в городе. Мы были в кинотеатре «Буревестник». Смотрели там кинофильм «Картуш». После кино мы вышли на улицу, и она опять завела разговор о моем образовании. Я ей говорю, что вот разбойник Картуш образования не имел, а жил как царь. Она стала говорить, что я тогда закончу свою жизнь в тюрьме. Я психанул, и началась ссора. Она повернулась и ушла. А я не спеша вернулся домой и больше её не видел.
— Сейчас мы всё это запишем.
— Ничего писать я не буду. Если нужно, то пусть следователь допрашивает. А вам я писать не обязан.
 Странно, подумал я. Водитель автобуса, не судим, тюремные «университеты» не проходил, а ведет себя, как матерый уголовник. Позиционирует свои права, указывает мне на мои обязанности. Раз всё это знает — значит, ознакомился самостоятельно. А зачем? Готовился к этой беседе? Но времени прошло всего пять дней, если речь идет об Островской. Он явно готовился заранее. Странно. Вопросов много, ответов пока нет. Тут я заметил, что он изподтишка смотрит он на меня, как мне показалось, с некоторым даже злорадством. Он явно был собой доволен. Ох, не прост ты, водила, очень не прост. Ну что же, становится интересно! Отвожу его в кабинет Талалаева и усаживаю там. Пусть пока там посидит, пока я с мыслями соберусь. Он, очевидно, считает это победой. Ещё бы — не в камеру! Утешайся. Камера ещё будет. Но не сразу. Иду к Захарченко и рассказываю о своих наблюдениях.
— Он ждал нас. И видно, готовился. Талалаев перед его задержанием переговорил в ЖЭУ обо всех живущих и кое-что нарыл. Андрей живет в квартире с родителями. Семья у них замкнутая. Все работают. Отец — водитель-«дальнобойщик». Сейчас в рейсе. Мать — проводница поезда. И тоже в рейсе. Думаю, что обыск в его квартире мало что нам даст. Короче, мы пока в темноте. Нет мотива, нет свидетелей. Никто и ничего не видел, никто ничего не знает.
— А может, он и действительно не причастен к её убийству?
— И это не исключено, но в его поведении чувствуется гордость за свои действия. Пусть он с ней расстался, пусть не любит, а может, и не любил. Но она убита. По его словам, он узнал это только сейчас. Ну и чем тут гордиться?
— Да. Поводов для гордости мало. А ты как думаешь, чем ему тут гордиться?
— Плохо пока понимаю. Но первое, что приходит в голову, так это то, что он гордится тем, как хорошо он всё организовал.
— Что организовал? Убийство? А зачем ему это надо было? Кто она вообще такая, чтобы в отношении неё, что-то организовывать?
— Сам не пойму. Но что-то такое вертится вокруг.
— Ну, и что с этим «вертится» делать будем?
— Думаю, надо осмотреться. Сейчас его следователю передадим, пусть допрашивает. А я подготовлю заявку в «семерку». А вы свяжитесь с начальником угрозыска области и попросите, чтобы её приняли сегодня по срочному и взяли Панина под наблюдение сразу по выходу из прокуратуры. Пусть за ним потопают несколько дней. А я всё его связи попробую по-тихому пройти. Надо с Антониной Петровной ещё переговорить, уточнить кое-что надо.
— А тебе не сказали? Она умерла в больнице. Сердце не выдержало.
— Черт. Уже два трупа. Теперь вообще нет свидетелей. Пойду заявку писать.
Придя к себе в кабинет, я быстро подготовил заявку и передал её Захарченко. Он сам её повез, так как надо было ещё быстро подписать у руководства в области. А самого Панина Талалаев повез в прокуратуру. Звоню Сельницкому и прошу допрашивать Панина подольше, так как мы готовим оперативные мероприятия. Что это такое — он в курсе и соглашается, но просит поторопиться. Если Панин в «несознанке», то прижать его нечем. Допрос не может длиться вечно. Я пообещал позвонить ему сразу, как только все организуем. В свою очередь попросил допросить так, чтобы появились основания сделать обыск дома. Он пообещал, но сказал, что не уверен, что получится, так как Панин всего лишь свидетель и подозревать его в этом убийстве пока нет никаких оснований. А обыск у свидетеля невозможен.
К сожалению, следователь прав. В задумчивости я спустился на первый этаж, где меня окликнул дежурный по отделу:
— Грановский! Ты вещи задержанного забирать будешь?
— Какие вещи? — переспросил его я.
— Ремень от брюк и ключи от квартиры.
Черт, это удача. Ведь его в дежурке утром обыскали и, как положено, все металлическое и ремень забрали. А уезжая в прокуратуру забрать из дежурки забыли.
— Давай пока ключи, и никому. Я через час верну.
Взяв ключи, я в кабинете надел свою старую серую болоньевую куртку, на голову надел вязаную шапочку и натянул её до глаз. В карман сунул тонкие кожаные перчатки. Обычно я ходил в кожаном плаще и шляпе, но сейчас немного изменил образ. Взял в отделе машину и, остановившись за квартал от дома Панина, дошел уже пешком. Без лифта поднялся на четвертый этаж, и вот я в квартире Панина. Спальня явно родителей, зала общая. А это, видно, его комната. Ничего. То есть ничего лишнего: только стол письменный с настольной лампой, шифоньер и кровать. У стола стул. Деревянный и жесткий. Подумалось: прямо спартанец какой-то. Две полки с книгами. Детективы и — вот они: затертые уголовный кодекс и уголовно-процессуальный кодекс. Вот откуда он так подкован. Всё. Больше ничего интересного. В шифоньере обычные вещи. Пальто и несколько курток. Одна кожаная и две болоньевые. В карманах ничего. Только в кармане старенького пальто что-то тяжелое. С десяток свинцовых грузил странной формы. Что-то они мне напоминают, но что — неясно. Взял пару штук, а остальные положил на место. Удочек не нашел, снастей рыболовных тоже. Такое впечатление, что из комнаты все убрали. Она была практически пустая. Полная противоположность комнате его родителей. Там кругом книги, конверты, газеты, одежда, украшения и прочие мелочи, придающие комнате определенный уют. У Андрея ничего. Как в монашеской келье. Странно.
Закончив осмотр, я посмотрел в дверной глазок и, не увидев на площадке никого, быстро вышел и, закрыв дверь, спустился вниз и прошел к машине. В отделе вернул ключи дежурному со словами: «Отдашь потом задержанному, когда он придет за ними». Поднялся и зашел к Захарченко.
— А, Грановский. Хорошо, что ты вернулся. Я договорился, что возьмут под наблюдение. Но ругались сильно. Мол, заранее надо предупреждать. К счастью, оказалась одна свободная бригада.
— Вот они молодцы. Можно подумать, мы планируем убийства и просто забываем им об этом сказать. И что?
— Поезжай в прокуратуру и выйдешь из неё вместе с Паниным в 17.00. Тебя бригадир знает в лицо, а его возьмут под наблюдение.
На часах 16.00. Время есть, прокуратура рядом. Успею перекусить бутербродом и стаканом чая. А через полчаса я входил в кабинет Сельницкого. Панин сидел на стуле, и на лице его читалось неприкрытое злорадство. Съели, мол! Не обращая на него никакого внимания, поздоровался со следователем и, хорошо зная Сельницкого, задал один вопрос:
— Ну что?
Тот стал подробно рассказывать, что этот Панин его уморил. Что он ничего не знает, что мы зря его притащили сюда и что надо искать настоящего убийцу. Молодец, Серега, тебе бы в уголовном розыске работать: всё, как по нотам. И в пять часов я вывел Панина из прокуратуры и пожелал счастливого пути. Он вежливо ответил тем же. Ну, просто два джентльмена из яхт-клуба Лондона.
Вернувшись в отдел, я наконец смог заняться своими материалами. Хотя бы прочитать всё это. Заявления о кражах, избиениях, попытка изнасилования. Ничего «живого». Так, «глухарики». Но заниматься надо. Завтра Рома появится, ему всё пока и свалю. По каждому материалу наметил, что надо сделать, и эти записки аккуратно к ним подколол. Времени девять часов. Все на сегодня.
 


Глава 7. Социалистическая, но без социализма


 Утро началось, как обычно, с планерки. Прошлись по всем. Но затем, когда она закончилась, Захарченко оставил меня переговорить.
— «Семерка» за ним ходит, если что-то интересное увидят, то сразу сообщат. А так мы просили неделю походить, а значит, не давай ему покоя. Всё время дергай и давай ему «набой» на всё подряд. Пусть подергается. Правда, если это он.
— Понятно. Сегодня он работает. После работы я его из парка заберу — и сюда. У меня версия одна возникла. Всё думаю её…
— Что за версия?
— А что, если он девушку до этого угла довел и, взбешённый её словами или действиями ударил, а когда привел в беспомощное состояние то и поимел, благо темно, трава густая, прохожих нет. Он же нервный и вспыльчивый. А «очнулся» только тогда, когда дело было сделано. Со страху задушил — и в речку. Всё шито-крыто. Свидетелей нет. Следов нет. И домой. Знать ничего не знаю, видеть не видел.
— Возможно, что ты и прав, так и было. Но чем доказывать всё это? Так, пока мысли вслух. А может, её там встретили другие, зацепились и напали. Изнасиловали и убили. И в воду. Уши проколоты, а серег нет. Значит, сняли. А мы не знаем, какие. Мать-то её умерла и спросить не у кого. На Нахаловке, да ещё в районе зоопарка, полно всяких уродов. Помнишь, мы насильника с ножом взяли?
— Как же этого урода забудешь! Он тогда высматривал молодых мамочек с детьми в колясках и насиловал мамочек, угрожая ножом ребенку. Когда охрана его задержала, то, не успей мы его у них забрать, они бы его точно забили насмерть. А насчет сережек на её работе спрошу. Может, кто и вспомнит. Прямо сейчас и поеду. А потом Андреем займусь. Что-то он мне не нравится. Больно какой-то «мутный» для шофера.
— Давай, действуй. Бери Валерку с машиной. И пока твоими материалами Рома занимается, ты полностью сосредоточься на убийстве. Не раскроем за несколько дней — никогда не раскроем. Так «висяк» и останется.
 На Ольгиной работе мужчины помнили, что серьги были. Но какие точно — помнили женщины. В форме листочков на тонкой цепочке от замка. Ольге, с её длинной шеей, очень шли. Поблагодарил и сразу поехал на Социалку. Улица так называется, Социалистическая, в центре города. Название ну ох какое передовое, а домики, там стоявшие, были старинные, ещё дореволюционные, обшарпанные, грязные, с облупившейся штукатуркой, просто жуткого вида. И власть это не смущало.
На этой улице была скупка золота. Государственная. Но работала она редко, там постоянно не было денег на приобретение золотых изделий как лома. И надо было предъявлять паспорт. А возле неё всегда крутилось несколько женщин, которые быстро и без вопросов скупали этот лом немного дешевле, но зато и паспортов не спрашивали. Выгодное дело. Да и камни, стоявшие в изделиях, не считались. А камень камню рознь: были среди них в основном искусственные камни, корунды, но были и брильянты, изумруды и сапфиры. Тетенькам было очень выгодно. Но никто бы этих тетенек там не терпел, если бы они нам, уголовному розыску, услуг не оказывали.
Вот и сейчас на месте были двое: молодая и женщина в возрасте. Мать и дочь. Бизнес был у них семейный, и звали их Шурами. «Старая» Шура и «молодая» Шура. Имена были у них другие, но так повелось. Сами они делали вид, что никого из нас не знают, да и мы к ним не подходили. Так, шли мимо и делали знак глазами. Пройдя немного, заходили в подъезд, и туда одна из них подходила. Вот и сейчас они на месте. С ними ещё одна ошивается, Зиной зовут, но сейчас её что-то не видно. Я быстро прошел мимо них и через минуту зашел в подъезд, куда вскоре вошла «молодая» Шура.
— Привет, Шурочка.
— Здравствуйте, Борисыч, чем обязаны?
— Серьги ищу. В форме листочков, на тонкой цепочке. Видела?
— Ой, не поверишь, но видела. Целая история с ними.
— Интересно. Что за история?
— Их два парня принесли. Но они оказались не золотые, а серебряные. Просто позолоченные. Мы их с мамой брать не хотели, так как серебро вообще ничего не стоит. А эти на нас как поперли, мы за малым за ментами не побежали! Наглые типы. Угрожали. Мама у них за пятерку серьги забрала, лишь бы избавиться от них.
— А как угрожали?
— Завалим, говорят. Мол, мы их кинуть хотим. Мы им и клейма показываем, и объясняем. Что за нами уважаемые люди стоят. Но они не блатные. Им уважаемые люди не указ. Ушли. А мы перекрестились.
— Могли завалить или так, треп один?
— Ты знаешь, Борисыч, думаю, что могли. Глаза у одного такие злые, буравчиком.
— Понятно. А серьги где?
— У мамы. Она оставила для меня. Симпатичные. Но раз надо…
— Надо. Очень надо. Они «мокрые».
— Ого. Сейчас маму пришлю.
Через минуту в подъезд вошла «старая» Шура. Достала из сумки бумажку и развернула. Там лежали две небольшие сережки желтого цвета в форме листиков.
— Они?
— Наверно. Давай пока мне. Я покажу. Если они —подумаем, как изъять официально. И посмотри сюда.
У меня с собой уже была фотка Андрея Панина, которую я взял в паспортном сегодня утром. Но «старая» Шура взглянула на неё и покачала головой:
— Нет. Этого не видела никогда. Те были другие. Оба невысокие. Коренастые. Одеты просто: брюки, рубашка. Один, в пиджаке, светловолосый, а второй был шатен. Оба без усов. Ни шрамов, ни видимых наколок. И, скорее, они не судимые, но явно приблатненные. Я бы сказала, как бы «отвязанные». Море по колено. Глаза наглые и с усмешкой. Запомнила их хорошо, увижу — узнаю.
— Хорошо. Спасибо. Работай пока, а я подумаю, как всё устроить, чтоб тебя не подставить.
Эта информация переводила дело Островской совсем в другое русло. Двое. Наглые и жестокие, они могут наделать такого, что многим не поздоровится. На углу телефон-автомат, и, найдя две копейки, звоню Захарченко и обрисовываю картину.
— Наверно, давай за Паниным посылайте дежурную машину. Пусть его задерживают — и в «обезьянник» сразу и без разговоров. Я тут придумал одну комбинацию. Может сработать.



Глава 8. Бывших сыщиков не бывает



Я вернулся к стоявшей невдалеке машине, и мы поехали к нашему хорошему другу, ветерану уголовного розыска Вилю Абрамовичу Акселю. Для нас, молодых сыщиков, это живая легенда. Увидев меня, он просто расплылся в улыбке:
— Марк! Решил навестить старика?
— Виль Абрамович! Не кривите душой. Вы же не барышня. И зачем, скажите на милость, я буду просто так вас навещать? Есть дело.
— Вот за что я тебя, Марк, люблю, так это за то, что у тебя всегда есть дело к старику. И мне это очень нравится. Чувствую себя нужным. Присаживайся. Чайку? И говори, что за дело.
Я ему быстро, но подробно рассказал про дело Островской. Убийство и изнасилование уже сами по себе очень тяжкие преступления, но наслаиваются дела и события, на мой взгляд, расширяющие рамки этого дела. Рассказал о Панине и странной парочке, которая, похоже, продала сережки Островской. «Непростой рыбачок этот Панин», — подвел я итог.
— Почему рыбачок? — спросил Виль Абрамович.
— Да это я просто так. Оперативным путем я побывал в его квартире. Монашеская келья выглядит комфортнее. И грузило в кармане. Несколько штук. Взял пару штук на всякий случай. Вот эти.
Аксель взял одну в руки. Повертел и задумчиво произнес:
— Это, Марк, не грузило. Это отлитая из свинца пуля. От револьвера «Наган».
Он поднялся и вышел в другую комнату, а вернувшись, протянул мне настоящую пулю в медной оболочке.
— Вот сам посмотри, как настоящая выглядит. Видно, есть наган, но нет патронов. Их сейчас достать сложно. Но при определенных навыках и имея токарный станок, гильзы можно сделать, а пули отлить. Капсюль от охотничьих патронов вставил, порох насыпал и плоскогубцами зажал. И готово. Далеко не полетит, но на небольшой дистанции убьет. И идентифицировать невозможно. Свинец мягкий, пуля в теле расплющится — и конец. Никакой эксперт не определит, откуда она выпущена. А гильза остается в револьвере. Надо тебе поискать, где гильзы делают. Это, конечно, только версия, но для чего-то пули отливались. И что касается его квартиры, то вот что могу тебе сказать. Однажды мы взяли одну банду. Так её главарь подчеркнуто аскетично жил. И даже бравировал этим, вот мол какой я особенный.
— Да. Умеете вы обнадежить, Виль Абрамович! Выходит, что у нас есть банда, возможно вооруженная, с главарем и готовая на все, так как убийство, похоже, для них плевое дело. Явно отмороженные на всю голову. Но вот что поражает. Никаких толком следов и зацепок. Кроме серег, отливок из свинца и убитой Островской. Сам же Панин чист, ну как стекло. Нигде не светился, ничего про него никто не сказал. Уже сутки по нему «семерка» работает — и тишина.
— Так мой молодой друг, «семерка» без хорошего «набоя» и не сработает. Твоего Панина надо расшатать, чтоб он заметался в панике. И тогда он вас приведет куда надо, если он в этом замешан.
 — Вот в этом и кроется мой план, вот почему я и приехал. Хотел устроить Панину опознание, как будто его там, на углу, с Островской кто-то видел. Чтоб он почувствовал, что у нас есть свидетель.
— И этот «кто-то» должен был быть я?
— Да, Виль Абрамович.
— Нет, это ты пока плохо придумал. Вернее, не додумал до конца. Ну допустим, что я сыграю. И что будет? Опознание. Значит, надо принимать следственные меры. Брать под стражу или подписка о не выезде. А для этого его надо признать хотя бы подозреваемым. И ты хочешь мне сказать, что кто-то рискнет это сделать на таком «доказательстве»? Не смеши, меня дружок. Ты лучше подумай. Лучше. Ты с ним побеседуй и намекни так невзначай, что есть свидетель, и как бы случайно покажи сережки, чтоб у него сложилось мнение, что вышли на след тех двоих и скоро брать будут. Пусть он останется в уверенности, что все следы замел, но эта парочка, похоже, его слабое звено. Он ими командует, но не уверен, что они будут всегда подчиняться. Я думаю, что он обязательно захочет с ними встретиться.
— Спасибо, Виль Абрамович. Я побегу, а на вас я рассчитываю.
— Можешь не сомневаться. Пока я жив, всегда, и днем и ночью, приходи. Чем могу, помогу.
В отделе я сразу к Захарченко. Он прямо с дверей мне сказал, что Панина задержали, доставили, но он возмущался здорово. Это хорошо, мелькнула мысль. Возмущается — значит, нервничает. Нервничает — ошибается. Формула проверенная. Спустился в дежурку и забрал Панина. Пока поднимались наверх, он напряженно молчал. Но в кабинете сразу задал вопрос. Мол, по какому праву его задержали.
— Ну что вы, Андрей Николаевич! Вас никто не задерживал. Вас пригласили на беседу. Вы же знаете, убийство — это серьезное преступлениё. И мы ищем убийцу. Ваши показания могут нам помочь. Вот и всё.
— Ага, «пригласили». Два милиционера на глазах всего автобусного парка засунули в машину и привели сюда. А тут в камеру, с какими-то бродягами.
 — Ну, они, наверно, чего-то не поняли. Мы разберемся. Но согласитесь, что ведь во время вашего досмотра, при водворении в камеру, у вас ни патронов, ни наркотиков не нашли. Так что давайте потише, а то ведь можно досмотр и повторить.
Услышав в моих словах скрытую угрозу, Панин затих. Видно, осознал, что все может закончиться для него намного хуже, чем он планировал.
— Вы лучше скажите, почему вы в пятницу не стали провожать Островскую домой?
— Я же вам уже сказал, что мы поссорились и расстались ещё в центре. На автобусе она поехала сама. Мне жаль, что я её не проводил. Возможно, всё бы закончилось не так.
— Да. Это вы очень верно подметили, что не так. И ещё скажите, у нее серьги были?
— По-моему, да. Но она небогатая была. Что-то простенькое.
— А опознать смогли бы?
— Нет. Я к ним не присматривался.
— Жаль, а то вот у меня есть серьги, но раз вы не можете, то и смысла показывать их вам нет.
И осторожно пальцами беру их из пепельницы, где они лежали, медленно открываю сейф, укладываю их внутрь. А сам в зеркало настенное смотрю. Ага, врёшь, Андрюшка! Судя по твоей поднапрягшейся физиономии, ты их узнал. Сиди, голубчик, и думай теперь, как они попали ко мне.
— Жаль, что вы так мало знаете. Но у нас уже есть зацепка. Сосед из углового дома нам кое-что рассказал. Возможно, что мы скоро сможем найти преступников.
 И, произнеся стандартные слова извинения за задержание, отпустил Панина. Видно, что ему очень хотелось задать мне вопрос, но я не дал ему такой возможности. Взяв трубку телефона, я набрал наугад номер и стал в неё говорить, сделав Панину рукой прощальный жест. Он встал и вышел из кабинета. Я положил трубку на рычажки. Ну что же, он теперь знает, что мы ищем двоих, у нас есть серьги и свидетель. Прекрасно.



 Глава 9. Волки



Панину с трудом удавалось сохранять спокойное выражение лица, пока он шел по коридору отдела и спускался по лестнице к выходу. Он не понимал как, но видел,  как все его планы рушились прямо на глазах. Всю свою жизнь,  живя в крайней бедности он, ещё в ранней юности начитавшись книг о приключениях знаменитых разбойников, он мечтал вырваться из нищеты и разбогатеть только одним путем, путем грабежа. Но не  обычным грабителем прохожих, а грабителем сберкасс и крупных предприятий. Может  даже банков.  А для этого он мечтал  стать бандитом. И не просто бандитом, а знаменитым бандитом. Чтоб его боялись и уважали одновременно. Он даже мечтал помогать бедным. Этакий Робин Гуд современности. И однажды он от мечтаний перешел к делу. Стал вести аскетический образ жизни, занимаясь по случайно приобретенной книге, восточными единоборствами самостоятельно.  И активно искать сообщников. И тут он натолкнулся на Игоря и Павла. Два нагловатых парня были поражены его целеустремленностью и быстро попали под его влияние. Он мозг. Это они приняли, тем более,  что даже попытка что то возразить, привела к тому, что он несколькими ударами просто вырубил их. С этого момента они не только попали под влияние его организационных способностей, но ещё и боялись его. Он нашел оружие, старенький «Наган», нашел как и где сделать патроны к нему. И поручил испытать, где нибудь в безлюдном месте. А также дал задание «поучить» его девченку, справедливо рассудив. Что если  у них поднимется рука на девушку, то тем более поднимется и на других. Казалось он продумал всё. Ещё немного и можно начинать крупное дело. И вдруг что то пошло не так.  Милиция вышла на него и похоже этот мент знает на много больше, чем надо. Что то надо срочно делать, причем срочно. И едва он вышел из отдела, то практически бегом рванул в сторону парка, посвященного международному женскому дню. Парк так и назывался: Восьмое марта. Пройдя через парк и не обращая внимания на окружающих, он добрался до своего дома. Там переоделся и, выйдя из дома, пошел в сторону парка. Дойдя до пивной, он зашел в эту стекляшку и за круглым столиком в углу увидел тех, кого и хотел увидеть. Подойдя к стойке розлива пива, он взял две кружки, расплатился и, держа их в руках, подошел к двум парням, стоявшим у стола-стойки. Поставив кружки на стол, он оглянулся и, не найдя ничего подозрительного произнес:
— Здорово, братишки. Как дела?
— Привет. Нормально.
— Нормально? Нормально, говорите? А кто из вас, идиотов, серьги с девки снял? И куда дел их?
— Сладкий думал, что золотые. А они фуфлом оказались. Серебришко. Мы их за пятерку спихнули. Вот пиво и пьем.
— Я вам, дубинам, поручил девку наказать. Я что, сказал убивать? Если бы надо было убивать, я бы сказал убить. А я сказал проучить. Гордая больно. Я вам сказал, что её надо избить. Можно сильно. Но она должна была жить и нас бояться. Ходить согнутая и послушная. А вы ее грохнули.
— Да она орать стала, вот Игорек её и ударил. Она сознание потеряла и упала. Юбочка и так на ней была короткая, а стала до ушей. Ну и решили попользоваться. По очереди. Все равно без сознания. Мы ведь думали — баба, ну не убудет с неё, а она девкой оказалась. Могла стукануть ментам, и Игорек её и додушил. И труп в Темер бросили. Когда найдут, никаких следов уже не будет.
— И не было бы, если бы вы с серьгами не засветились. Они теперь в ментуре. А откуда мент их мог взять?
— Наверно, эти суки тетки сдали. Что возле скупки ошиваются.
— Так вы что, в скупке на Социалке были?
— Ну да.
— Ну, вы реально идиоты. Весь город знает, что это ментовская подстава. А я-то думал все чисто. Страха нагнали — и порядок. А мы у ментов на крючке. Ну, как тут на серьезное дело с вами идти?
— Ну, с бабой мы перестарались, но ведь баба-то сладенькая была. Ну очень захотелось.
— А таксист тоже «сладенький», тоже захотелось завалить?
— Нет, ну он реально, гад, много денег потребовал. А мы на мели. И ещё пушку хотели проверить.
— Поэтому ему надо было прострелить башку? И на уши всех ментов поставить? Чтоб побегали. И всех таксистов… Тут у нас каждый патрон на счету. Сами знаете, как трудно их делать. Я этот наган полгода искал. Гильзы на «Легмаше» сделали. Еле уговорил одного хорошего токаря и байку ему протулил, что для игрушечного ружья сыну надо. Пули отлиты. Порох и капсуля у одного охотника прикупил. Собрал патроны, а вы такую подставу устроили.
— Пан! Ну не злись. По глупости все.
— По глупости? Идиоты. Я Вам что сказал? В темном месте прохожего завалить. И всё. Менты на пацанов бы думали. А тут таксисты и пол города на ушах. И даже деньги не взяли. Это очень для ментов подозрительно.  А я уже  тут кассу в одном институте присмотрел. По сто пятьдесят кусков за раз привозят. Это большие бабки. И таких мест я уже три знаю. Мы бы их как семечки пощелкали. И еще есть касса. Сберегательная. Я там заприметил вход через двор. Можно взять не меньше пятисот тысяч. Вот это куш. А теперь по вашей милости я уже дважды в ментуре побывал. Думаю, что они по приметам и вас ищут.
— Пан, не пыли. Давай брать сразу кассу. Появятся бабки, и все будет путем. Ствол у нас есть, опробован на водиле. Мочит на раз. Так что мы готовы.
— Ладно. Пока спрячьтесь. Я ещё осмотрюсь и, если менты ничего не почуяли, маякну. А там посмотрю, с чего начнем.
— За это выпить надо.
— Вы пейте, а я пойду. Погуляю еще раз возле кассы. Понюхаю ещё там все. Но сберегательная касса — это может быть охрана, сигнализация и прочие сюрпризы. А кассы в институтах почти не охраняются. Так безопаснее. И ещё. Сейчас залягте на дно и носа никуда не высовывайте. Дом, работа и все. Вы оба уже достаточно засветились. Потерпите. Наше время погулять красиво ещё придет.



Глава 10. Туман рассеивается



Часа через три на телефон Захарченко отзвонились из «семерки», сообщив, что Панин в пивной в парке общался с двумя парнями. На приподнятых тонах. Затем он ушел. А парни остались, ещё выпили и затем тоже ушли. Личности и адреса установят, и нам пришлют уже завтра. Клюнул, значит. Ладно. Дождемся материалов «установщиков». Утро вечера мудренее.
 Утром, после планерки, появился неприметный молодой человек и передал Захарченко конверт. Там оказались фотографии со вчерашней беседы Панина в пивной с двумя молодыми людьми. Их установили. Светловолосый с наглыми глазами — это Зинченко Игорь Анатольевич, а второй — Сладких Павел Степанович. Оба работают на заводе «Легмаш» и живут неподалеку. Адреса были в присланном материале. У Зинченко есть мать, алкоголичка, трезвой её соседи давно не видели. А У Сладких родители есть, обычные рабочие на этом же «Легмаше».
 Интересная картинка нарисовалась. Группа есть, а никаких улик против них нет. Послал Рому на Социалку. Парней сразу обе Шуры опознали. Это пока всё.
Сам я пошел к участковым. Участок, на котором жили оба парня, обслуживал майор Сушков. Уже пятнадцать лет он на этом участке. Знает всех и каждого. И этих ребят он тоже знал. Игорь, по его словам, тихий забитый пацан. В школе плохо учился и после восьмого класса пошел в ПТУ, а затем завод, армия и опять завод. Пил, курил. Но преступлений не совершал. Такой же и Пашка Сладких. Обычные работяги. Ничего примечательного.
 Странно. И что тогда их связывает с Андреем? Он, правда, с ними в школе учился. И та же судьба, хотя десять классов окончил. На вид все ну вылитые божьи коровки. А что за душой? Хороший вопрос. Что напрягает лично меня в связи с этими парнями? Подытожим. Во-первых, убитая Островская. Убита и изнасилована. И ограблена. Во-вторых, они украшения с трупа продавали. Значит, они убийцы? Правда, труп могли организовать не они, но как они тогда рядом оказались? В-третьих, у них явно есть какое-то оружие. И, похоже, патроны они делали сами. Где они делали? На заводе, где работают? Или в другом месте? Надо бы проверить, но спугнуть не хочется. Звонок телефона прервал рассуждения. В трубке Захарченко:
— Нас Шульженко к себе вызывает.
В кабинете Шульженко, кроме него самого, оказался зам по оперработе и Сельницкий из прокуратуры. Шульженко с порога накинулся с вопросами, что происходит и где люди, задержанные по убийству Островской. Я спросил разрешения доложить и, получив согласие, быстро обрисовал картину. Ну да подозреваемые вроде засветились и бывший жених есть. Но никаких следов нет и вещей. Только серьги, похожие на серьги Островской, но никто не даст гарантии, что это они. Остальное — домыслы и версии, пока ничем не подкрепленные. Шульженко протянул:
— Значит, доказательств у вас нет?
— Нет, — ответил я. — Нет даже косвенных доказательств. Есть только интуиция. А её к делу не пришьешь. Надо проработать все версии.
Захарченко вмешался:
— Да мы их расколем. Дадим набой и в камеру. А там подведем под нашего человека. И всё узнаем.
 — И что мы узнаем? Что они убили её? Да я это и так знаю. Чем мне доказать это? Если их сейчас задержать, то предъявить им нечего. Да самый неопытный адвокат из этого дела котлету сделает. И будет прав. Я посмешищем быть не хочу.
— Так что, пусть убийцы гуляют на свободе? — вмешался Шульженко.
— Я продумываю одну оперативную комбинацию, но пока это наброски. К вечеру смогу доложить уже более предметно.
 — А вы что думаете? — обратился он к Сельницкому.
— Я думаю, что Грановский прав. Не знаю, что он там с оперативной комбинацией затевает, но доказательственная база по материалам в моем деле равна нулю. Все, кто там допрошен, и в свидетели пока толком не годятся.
— Тогда совещание закончено. Работайте, а вечером, Грановский, зайдешь и доложишь о своих задумках.
Сидя в своем кабинете, я задумался, что делать. Картина для меня вырисовывалась следующая. Что-то произошло между Островской и Паниным, и, возможно, он её решил наказать и подставил под Зинченко и Сладких. Возможно, что те должны были только побить или напугать. Но в пьяном угаре пошли далеко. А возможно, и пошли так далеко, потому что он им дал такое указание. А почему он ими командует? Может, он у них за главного? Почему? А может, он знает что-то такое, что позволяет ему их держать за горло? А что это такое может быть, если не мокруха?
Звоню соседям-операм из примыкающего к нам района. Трубку поднял опер соседей Серов.
— Привет, Алексей. Это Грановский.
— Марк, я тебя узнал. Есть вопросы?
— Да. Один. У вас за последнее время нераскрытых убийств много?
— Ты не поверишь, уже три. Нас уже кто только не имеет по этому случаю, и, похоже, ты один пребываешь в сладком неведении.
— Это потому, что я работаю и не интересуюсь чужими проблемами, так как своих полно. Но тут особый случай. Так что у вас за мокрухи?
— Таксиста завалили. И мужика в парке. А в хате тетку. Квартиру её почистили, но не сильно.
— А как убили?
— Мужика ножом подрезали. Тетке утюгом голову разнесли. А таксиста подстрелили в машине, похоже, из самопала. Из его головы вытащили свинцовую сплющенную пулю. Думали, что из спортивного оружия завалили. Из Марголина. Но пуля не похожа на спортивную. И свинец другой, и размер не тот. Значит, самопал. Но самое интересное, что вся выручка осталась у таксиста. Тот, кто его завалил, ничего не взял. Может, его спугнули, не знаю.
Да, весьма интересно. И тут меня осенило, а если… Я поверить не мог в такую удачу. Говорю:
— А ты, Леша, давай быстро ко мне. На рюмку чая. Есть новость, похоже, тебе полезная.
Через час мы с ним сидели в кабинете и втроем обсуждали убийство таксиста. Я рассказал ему о найденных пулях и предположении, что это Зинченко и Сладких. А возможно, и Панин. Рассказал, как нашел эти пули. Вот они, показал ему, вытащив из сейфа. Надо срочно провести экспертизу на соответствие свинца этой пули с той, что вытащили из головы таксиста. Если информация цветная, то это они. Но, к сожалению, так сложились обстоятельства, что с доказательствами просто беда. Нет — и всё тут. Их надо на деле взять.
Вопрос непростой. Может, эта шпана и дела никакого не затевает. Так, пушкой обзавелись для понтов. Они уже двух человек убили, можно сказать, просто так. Как волки: попали в овчарню — всех перережут. Не потому что кушать хотят, а потому что волки.
— А если проследить за ними? — предложил Леша.
— Ну ты и сказал. Уже несколько дней за ними топают. Мы их и выявили через «семерку». А потом стало тихо. Дом — работа, дом — работа. Правда, Панин крутится возле одного научно-исследовательского института. Может, замышляет нападение на кассира, а может, ещё какую пакость.
— Надо навести их тогда на эту кассу и взять на месте преступления. И расколем на старые.
— Легко сказать. Этих идиотов с пушкой к людям подпускать нельзя. А что если стрельбу откроют? Место-то людное. А им уже человека убить пара пустяков. Да и раскол на старое может сорваться. Что если они не болтливые? Нет, тут надо замутить что-то другое. Я вот думаю, что их стравить надо, и пусть они свою злобу друг на друга изольют. Даже если поубивают друг друга, то и черт с ними.
— А как стравить? Что мы о них знаем?
— Ну, с Паниным я лично беседовал. Он очень уверовал в свое превосходство. Этакий духовный лидер. Руки не марает. В отношении него вообще всё чисто. Эта сладкая парочка всё делает. А он только, похоже, команды дает. И я думаю, он их презирает и считает себя выше их. Вот на этом и хочу сыграть.
— На чем именно? — спросил молчавший до этого Рома.
— Понимаешь, старик, такие люди приходят в бешенство, если те, кого они считают своими слугами, вдруг проявляют себя как хозяева. Тогда они в этом самом бешенстве способны на действия, которых в спокойном состоянии не сделают никогда. А это именно то, что нам и надо.
— А что ты собрался делать? — спросил Леша.
— Думаю что их лбами столкнуть надо. Чтоб друг на друга набросились.  Надо этим гнидам дать понять, что Панин их сдал по таксисту. И что им реальный срок светит, и не малый.  А может и «вышка». И не задержали их ещё пока чисто случайно. Но ищем. А свидетель Панин. Они на него наедут, а он на них. А тут и мы, но немного погодя..
— И что получится?
— А вот это мы и увидим. Хуже нам точно не станет. Распределим роли: ты, Леша, организуешь завтра задержание Зинченко и Сладких на заводе. Но завод непростой, и вам придется на проходной пошуметь, чтоб вас пропустили. Возьми с собой формовых и наделай побольше шуму. Они должны понять, что за ними приехали по делу таксиста. Кстати, из таксопарка возьмите пару водил, вроде как понятые. Они люди заводные и шум только усилят. Короче, твоя задача — шум поднять и дать им сбежать в панике с завода. Домой они не побегут, а рванут они, я думаю, к Панину. А ему эти засветившиеся придурки не нужны. Тем более что утром я его дерну и как бы ненавязчиво намекну, что есть свидетель по делу Островской, который эту парочку сможет опознать. И дам ему уйти. Вот тут все и проявится. Они для него становятся очень опасны, так как самим садиться им будет явно западло. Сдадут его как миленького. А они будут думать, что по таксисту он их сдает. Надеюсь, что их встреча станет незабываемой и войдет в историю уголовного розыска. А тут и мы, благодарные зрители, с цветами и шампанским.
— Цветы будут, наверно, «Черемуха», а вместо шампанского наручники, — хмыкнул Леша.
— Возможно. Тут главное не поторопиться и не войти раньше времени. Им надо проявить себя во всей красе. Подводим черту нашей беседы и действуем так: ты, Рома, сейчас организуй повестку нашему другу Панину на завтра к 10.00 ко мне. А ты, Леша, давай сейчас к себе в отдел, и в те же 10.00 появляешься на заводе с двумя формовыми и имитируешь задержание Зинченко и Сладких. Пошуми там, чтоб у них было время сбежать. А когда убедишься, что они сбежали, быстро ко мне. А я сейчас прямо к Акселю. И мы с ним завтра устроим небольшое шоу для Панина у нас в отделе. И давайте ещё по одной, и разбегаемся. На завтра голова нужна свежей. А вот дай бог к вечеру я готов напиться в хлам. Согласны? Ну и чудненько. Разбежались.



Глава 11. Охота на волков



В 9.00 я уже был в кабинете Захарченко и попросил его сегодня не собирать планерку, так как планирую раскрыть убийство Островской. Поэтому мне необходима помощь не только Ромы, но и еще нескольких оперов. Я быстро, но достаточно подробно обрисовал сложившуюся ситуацию и попросил связаться с «семеркой» и попросить их немедленно сообщить место, где, по моим планам, должны были встретиться Панин, Зинченко и Сладких.
— Неплохо. Красивая комбинация. Согласен, действуй, а я свяжусь с «семеркой» и попрошу их сделать то, что нужно. И надо доложить Шульженко, а то обидится, что держим в неведении. Буду в кабинете сидеть для координации и связи. Если что пойдет не так, сразу ко мне.
— Отлично. Работаем.
Выйдя от Захарченко, я зашел в кабинет Талалаева. У него напарником был Санин, и оба они были на месте.
— Планерки сегодня не будет. Будет, надеюсь, раскрытие убийства Островской. Нужна ваша помощь. С Захарченко я договорился.
— Без проблем. Что делать надо?
Ты, Юра, бери в дежурке автомат, а лучше свой пулемет и давай к Валерке в машину во двор. Пулемет в багажник, а сам сиди и жди. Чуть позже мы к тебе присоединимся. А ты, Саша, садись в коридоре подальше от моего кабинета и наблюдай. Сейчас придет Панин, и я его посажу у своей двери. Сегодня ко мне придет Виль Абрамович Аксель, и я буду беседовать с ним в кабинете.
— Аксель? Тот самый?
— Да. Я вчера у него был, и мы всё детально отрепетировали. Если все пойдет по моему плану, то Панин должен сбежать. Твоя задача — после его ухода сообщить мне об этом. Затем бери в дежурке автомат, и мы все — в машину к Талалаеву. И ждем сообщения «семерки», где собралась вся эта волчья стая.
— Почему «волчья стая»?
— Так я назвал дело оперучета, которое на них завел. «Волки». Совершают жестокие убийства не потому что голодные, а потому что перед ними слабые.
— Ну, волки так волки, — сказал Санин. — Даже прикольно.
И, будучи большим поклонником Владимира Высоцкого, пропел:

 Идет охота на волков, идет охота!
На серых хищников — матерых и щенков.
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.
Кровь на снегу и пятна красные флажков.

— Псы, то есть легавые, это, наверно, мы, — хмыкнув, произнес я. — Но там, друг мой, не будет щенков. Там уже матерые звери, которым человека убить — пара пустяков. Так что ждать их дальнейших подвигов не будем. И одновременно с нами начнут действовать «загонщики» из соседнего отдела под командой Серова. У него тоже рация, и после шума на заводе он будет ждать нашего сигнала, куда ехать.
— Тебе, Марк, не опером, а режиссером в театре работать.
— Так сыщик и есть актер. И хороший сыщик — это хороший актер. Только аплодисменты, увы, не слышны... Всё, по местам. Время 9.45. Начали.
Я стал за угол в конце коридора и ждал прихода Панина. Я не сомневался в том, что он придет, вызов повесткой успокаивал: были бы улики — задержали бы без всяких повесток. А так, может, спросить что хотят. Придет. Ведь он себя очень умным считает... А вот и он. Подошел к двери, подергал. Дверь закрыта. Ты, голубчик, мне нужен не в кабинете, а именно у двери. Так что подожди немного. Панин, как бы услышав меня, уселся на стульчик возле двери и приготовился ждать.
И тут я увидел идущего по коридору Виля Абрамовича Акселя. Ей-богу, если бы я не знал его как блестящего опера, подполковника милиции в отставке, поэта и очень интеллигентного человека, то подумал бы, что идет обычный крестьянин, да ещё и еврей. Местечковый, как в романах Шолом-Алейхема. «Вот артист!» — мелькнула мысль, а ноги уже несли меня в кабинет.
Подойдя, я поздоровался с Паниным, вставшим со стула, чтобы войти вместе со мной, но я его остановил.
— Подождите, Андрей Николаевич, что-то дедушке надо. Старость надо уважать. Что вам, дедушка?
—  Избавь меня бог от такого внучка. Сроду я по милициям не ходил и, дай бог, больше не буду. Меня вызвали поговорить к какому-то Грановскому.
— Это я.
— А я Семен Маркович Эпштейн. С Основной.
— А! Ну тогда заходите в кабинет. А, Панин, немного подождите. Я вас не задержу.
Я зашел в кабинет, пропустив этого «Семен Марковича Эпштейна» перед собой, но закрывая дверь за собой, прикрыл её неплотно.
— Присаживайтесь, Семен Маркович. С чем пожаловали?
— Да я, собственно по такому вопросу. Девчонка у нас на улице пропала, Ольга Островская. А потом её мертвой из речки вытащили. Так я в день её пропажи в пятницу поздно вечером услышал крик, а я, молодой человек, в угловом доме уже семьдесят лет живу, всякое повидал, подошел к окну, а там два парня и девушка. Я подумал — ругаются, и не стал вмешиваться.
— А что за парни?
— Я их не знаю, но под фонарем лица хорошо разглядел.
— У вас что, прекрасное зрение?
— Ой, не смешите мня. Какое прекрасное зрение в семьдесят восемь лет? У меня на подоконнике небольшой бинокль стоит. Вот в него я и смотрю всегда, что вокруг делается. Хороший бинокль, немецкий. Линзы цейсовские.
— Хорошо, хорошо. О бинокле всё ясно. А этих парней вы никогда не видели?
— Вы знаете, лицо одного из них мне показалось знакомым. Я знал одного рабочего на заводе, где я отработал токарем много лет — Степана Сладких. Так похоже, это его сынок. Я еще подумал, что он тут делает. Но они прошли к Нижней, а я пошел спать.
— А опознать вы бы их смогли?
— Так я вам говорю, что Пашку Сладких узнал. Что мне его опознавать. А второго увижу — узнаю.
— Ну, дедушка, вы просто находка. В вашем возрасте и такая память.
Я бы ещё распинался. Но в кабинет заглянул Санин и произнес:
—  Всё. Комедия окончена. Панин только что пулей вылетел из отдела.
Я обратился к Акселю:
— Спасибо, Виль Абрамович. Вы нам здорово помогли. С меня причитается.
— Всегда рад выпить рюмку чая. Пока жена не видит. Обращайтесь.
— Сейчас дежурке скажу, чтоб вас домой забросили. А мы на охоту.
— Удачи вам. Не забудьте потом зайти рассказать, как прошло.
— Обязательно. Рома, проводи Виля Абрамовича к машине и потом присоединяйся к нам.
Зашел к Захарченко. Подтвердил, что все по плану. Он сообщил, что у Серова тоже все в порядке. Шум, который они подняли, позволил и Сладких, и Зинченко ускользнуть. А «семерка» повела Панина прямо от отдела.
 Я спустился и подошел к машине. Валерка за рулем, Талалаев рядом с ним. Санин с автоматом сидел на заднем сиденье. Подошел Рома, и мы с ним уставились на рацию «Тюльпан», лежавшую на капоте. Ждем. Нудное занятие, но необходимое. Ожидание может длиться долго, но в этот раз нам просто повезло. Минут через десять подъехал Серов со своими милиционерами. Пока слушали его рассказ, прошло ещё полчаса, и ожила рация:
— Это бригадир. Пирамидная 25, заброшенный дом. Окна заколочены, но Панин вошел в дверь. В доме ещё мужчины, но сколько их — не видно.
— Спасибо. Ну все, орлы, поехали. Охота началась. Броники одели, оружие наготове. Мы первые, а машина Серова за нами. Адрес — Пирамидная, 25. Валера, остановишься, не доезжая до него дома за три.
 Доехали быстро и, выйдя из машины, вдоль забора добрались до заброшенного дома.
— Талалаев, ты с угла зайди и возьми дом с восточного угла на прицел, а ты, Саша, — с западного. Рома, прикрываешь меня и Серова. А милиционеров по углам улицы поставь. Если стрельба начнется, чтоб прохожих не пускали. Леха, пошли.
Мы двинулись к дому. Тут раздались два выстрела, а затем еще два.
— Ну, там, наверно, кого-то стало меньше, — сказал я Леше.
Он кивнул и передернул ствол «Макарова». Я сделал то же самое, и мы тихо двинулись опять к двери. Она была приоткрыта, и я резко ударил по ней ногой и нырком ворвался в дом. За мной Леша. В доме царил полумрак, грязь и запустение. Дом уже был нежилой. Посреди комнаты стоял Панин, в руке сжимая «Наган». На полу лежали два трупа.
— Вот тебе и на, Андрей Николаевич! Похоже, ни Зинчнко, ни Сладких уже никто не опознает. И тебя они уже не назовут на допросе. Но убийство — тяжкое преступление. А убийство двоих — тем более.
— Это не убийство, — почти выкрикнул Панин. — Это была самооборона. У одного из них вон в руке револьвер, а у второго я его выхватил. Но у него остался обрез охотничьего ружья. И они в меня стреляли. Два раза.
— Значит, это получается, что девчонку по твоей команде убили, мать её не пережила смерти дочери и умерла. Таксиста убили, да и этим двум недоумкам ты голову замутил бреднями всякими, а сейчас просто убил, убил, чтоб молчали. Итого пять трупов, а у тебя самооборона, значит?
— Да. Потому что я умный. И мне будут подчиняться. Я решаю, кому жить, а кому нет. Я докажу всем, что я прирожденный лидер. И я им стану, чего бы мне это ни стоило.
Лицо убийцы исказила злобная гримаса. Ну, чисто зверь. И вправду волк. Простите меня, Ольга и Антонина Петровна! Нет оснований привлечь его к суду и доказать его виновность. Не будет ему обычного суда. Он же не виноват, что в человеческом обличье жил волк. И жить волку среди людей нельзя. Эта тварь виновна в смерти пяти человек, и если его не остановить, ещё многие станут его жертвами, а он, судя по всему, выкрутится. Но кроме суда человеческого есть еще высший суд!
Панин не мог слышать моих мысленных рассуждений, он пафосно размахивал зажатым в руке револьвером, и это была его очень серьезная ошибка. Я бы сказал, роковая. Мы с Лешой переглянулись и, не сговариваясь, подняли пистолеты. Два выстрела слились в один, а когда Рома ворвался  в комнату с пистолетом наизготовку, задерживать, собственно, было уже некого. Я поднял револьвер, выпавший из руки Панина, и произвел два выстрела в сторону двери.
— Береженого бог бережет!
После чего протер его полой своей куртки и аккуратно вернул в руку Панина.




Эпилог



Начальнику ОВД Н-ского райисполкома
г. Ростова-на-Дону подполковнику милиции
Шульженко А.М.
 

                Рапорт


 Довожу до Вашего сведения, что в ходе проведения оперативных мероприятий по поиску лиц, совершивших убийство гражданки Островской О.П., было установлено, что встречавшийся с ней гражданин Панин Андрей Николаевич организовал преступную группу в составе трех человек: себя, Зинченко Игоря Анатольевича и Сладких Павла Степановича. Данная группа приобрела два револьвера «Наган» и обрез охотничьего ружья и приготовилась к совершению разбойных нападений на территории г. Ростова-на-Дону. В целях добиться сплоченности членов преступной группы, её главарь Панин А.Н. поручил Зинченко И.А. и Сладких П.С. учинить расправу над Островской О.П. Выполняя преступное указание Панина А.Н., вышеперечисленные члены группы изнасиловали и убили Островскую О.П., а тело бросили в реку Темерник. Они же, реализуя преступный умысел по проверке самодельно изготовленных патронов к револьверу «Наган», совершили убийство водителя такси Портнова П.П., выстрелив ему в голову. Впоследствии, боясь разоблачения и не доверяя своим подельникам, Панин А.Н. расправился с ними, расстреляв их из револьвера. При попытке задержания Панин А.Н. оказал отчаянное вооруженное сопротивление и был ликвидирован мною, совместно с оперуполномоченным УР Серовым А.П.

Старший оперуполномоченный УР,
капитан милиции М. Грановский