Почему-то сейчас, когда смерть моя становится всё ближе и, хоть не пугает меня, мне становится грустно… Я всё чаще вспоминаю свою тётку, которую когда-то называл тётей Женей. Мои родители не любили её, как и все родственники, впрочем, не любили – это как-то слишком сказано – вернее было бы написать: относились к ней пренебрежительно и часто тяготились её обществом.
Она заходила к нам поговорить с моей мамой. Мама не обижала её, но, когда та уходила, я почему-то знал, чувствовал, что она испытывала облегчение. Почему? – думаю я сейчас и не нахожу ответа.
Тётя Женя родилась где-то в Эстонии. Мать её была бедной женщиной, работавшей служанкой в богатых домах. Была она религиозной, честной и безответной, а отца моя тётка не знала.
После революции она выучилась на бухгалтера, вышла замуж за красивого парня, от которого скоро родила девочку, которую назвали Валей. Брак этот скоро распался: молодой супруг был пьяницей, и, несмотря на то, что он не бил жену, как это было принято в русских семьях, она прогнала его. Второй брак был удачным: мой дядя, человек спокойный, покладистый и мягкий, имевший высшее образование, стал её законным мужем и усыновил девочку.
Они прожили долгую жизнь без ссор, без особой нужды. На фронте дядя мой не был, т.к. у него была изуродованной правая рука, когда-то в детства попавшая в косилку.
Так получилось, что наши семьи после войны оказались в одном и том же городе. Я был ещё школьником, когда похожая на мать, миловидная Валя окончила университет и вернулась к родителям. Вскоре она вышла замуж, у неё родилось двое детей.
А отношения матери и дочери расстроились. Не знаю, почему, я тогда ещё был подростком, и меня это не интересовало. Подросли тёти Женины внуки, Валя разошлась с мужем и уехала куда-то в Сибирь, а тётя моя опекала внуков, оставшихся с отцом, и пыталась руководить их воспитанием.
Вернулась Валя к родителям больной раком и долго и мучительно умирала в их однокомнатной квартире.
Помню, как я заходил к ним, когда Вали уже не стало. Тётя Женя, как всегда была оживлённой и разговорчивой, дядя же мой, не имея своих детей и внуков, был со мной трогательно нежен. Он отпустил белую седую бороду, слышал плохо, и мне приходилось громко повторять сказанное.
Он умер, когда я приезжал в родной город из Ленинграда. Как всегда я зашёл навестить стариков, моих родителей уже не было. Гроб стоял, занимая всё пространство комнаты, перегороженной шкафом. Тётя Женя с внучкой пошла в сбербанк снимать пенсию, и я остался один - сидеть у гроба с умершим родным мне человеком.
После похорон я сразу же ушёл, огорчив свою тётю тем, что не остался на поминки. Мне не хотелось быть с её внуками: они были мне чужими людьми, и я видел, что они равнодушно приняли смерть человека, который не имел своих детей, но стал родным отцом для их матери.
Через год я снова навестил тётю Женю. Когда поднимался по лестнице, меня остановила её соседка, и сказала, что она по целым дням остаётся одна и стучит палкой в пол…
Тётя умирала. Она лежала на узкой койке за шкафом на грязном белье. На тумбочке возле кровати стояла кружка с каким-то разведенным кипятком концентратом быстрого приготовления.
Она узнала меня.
- Димочка! Ты приехал?! Возьми меня отсюда, - прошептала она с мольбой. Стоявшая рядом правнучка беззвучно рассмеялась, вздрагивая плечами. Не было у неё ни любви, ни сочувствия к умирающему родному человеку, задержавшемуся в квартире, которую она должна была унаследовать.
- Тётя Женя, у меня командировка на два дня. Я приеду через месяц и перевезу Вас, - сказал я, зная, что она этого не дождётся.
Она умерла за два дня до моего приезда. Её похоронили рядом с мужем на новом, но уже ставшем тесным загородном кладбище. Над свежей могилой немногие провожавшие ели какие-то бутерброды с колбасой, закусывая водку.