Тонкая корка льда медленно и как-то неохотно хрустнула под его ногой. Странное и прекрасное время, когда зимние лужи замерзают со скоростью шага. Можно стоять и смотреть, как вода медленно поддаётся ледяным оковам, теряет гибкость и приобретает хрупкость. Он стоял и смотрел.
Ночь сгустила краски, сгладила углы, неровности и шероховатости, за которые порой цепляется придирчивый взгляд. Настало время взглядов, не отягощенных страхом и манией преследования, взглядов, не прячущихся от любого шороха. Он не прятался.
Он не был бесстрашен, просто ему было всё равно.
Как он и планировал, его правая нога находилась в грязной луже. С завораживающей предсказуемостью лёд медленно подкрадывался к ботинку и аккуратно смыкался вокруг. Ему нравилась бестолковая, но всё же определенность.
Должно быть, ему было жутко холодно, но он не чувствовал, не обращал внимания. Просто, он вдруг исчез.
Что-то сильно дёрнуло его за руку, было слышно, как рвётся куртка по шву рукава. Он покачнулся, но равновесие удержал – и своё, и того, кто столь неласковым способом вернул его к реальности. Она чуть присела и повисла на рваной куртке, но, поймав взгляд её хозяина, с виноватым видом вскочила на ноги.
— Прости…те, — смущённо улыбнувшись, сказала она, — я нечаянно, мне так жаль, порвала…
— Ничего страшного.
Он не услышал собственного голоса, но судя по её лицу, интонации он выбрал удачно. Настолько удачно, что ей сразу стало ясно, что про куртку можно забыть. С её лица улыбка исчезла.
— Мне повезло, что я не расшибла лицо. Ты меня спас, спасибо.
— Совершенно не за что меня благодарить. Представь, что я фонарный столб.
— Слишком человечный, — она снова улыбнулась, — не надо себя недооценивать.
Он пожал плечами, безразлично и апатично.
— Ты веришь в значение имён? – совсем уж неожиданно спросила она.
— Скорее нет… А ты? – он на мгновение растерялся, где-то глубоко в мозгу проклюнулось любопытство.
— Да. Как тебя зовут?
Он назвался. Она немного помолчала.
— Сильный. Честный. Отстранённый. И ищущий.
Он улыбнулся.
— Интересно, что же я ищу сейчас?
Он опустил взгляд на свою ногу, оставленную в ледяной луже, и покачал головой. Пусть подумает, что он просто идиот, копающийся в грязи. Пусть.
Сколько их ещё будет в его жизни? Людей, которые его не услышать. Людей, которые не захотят понять. Тех, кто осудит. И не полюбит. У него вся жизнь впереди.
Пусть.
Ему вдруг тошно стало видеть её лицо, такое хорошенькое, с добрыми глазами. Разве он верил глазам? Его бесил проницательный взгляд, который, казалось, видел насквозь, но на самом деле не видел ничего. Он больше не отрывал взгляд от лужи. Беседа складывалась так себе.
«- Пусть, — подумал он, — пусть».
— Ты хочешь жить?
Она не любила тривиальных вопросов, которыми обычно люди обменивались при знакомстве. А он был застигнут врасплох. Ему такого вопроса ещё никогда не задавали.
Он поднял глаза и увидел, что из её глаз медленно катятся слёзы. Лучистые минуту назад глаза затуманились пеленой тоски и отчаяния. Она закрыла лицо руками и начала говорить.
Ему неприятно было слушать. Он не хотел слышать. Не хотел знать, что с ней случилось. Из-за чего её мучают кошмары. Что скребёт её изнутри. Но он почувствовал, что это последняя капля. Что он должен её выслушать. Последний рубеж.
Её голос сорвался, она зарыдала. Он подошёл ближе, с трудом вырвав ногу, ставшую вдруг такой тяжёлой, из грязной ледяной лужи. И обнял её, такую незнакомую, и такую близкую.
Они стояли так очень долго. Или не очень долго. Это не имеет значения, потому что им стало лучше. Её слёзы как будто омыли его душу, он почувствовал, что есть силы подняться… Что не столько ещё в его жизни будет людей… Он ошибся. Значит, не всё потеряно.
Она сбросила груз с души, её услышали, её поняли. Ей хватило этого, чтобы не упасть. А подняться она сумеет.
Не зная, что будет дальше, не зная, увидятся ли они когда-нибудь ещё, и захотят ли увидеться, они сделали друг для друга то, чего сами не ожидали.
Каждый нашёл невероятную силу, которая не позволит упасть.