Знакомство
Когда хорошо заваренный индийский чай с тремя слонами
на упаковке темнел прозрачным золотом в наших пиалах,
Иван Игнатьевич, отпив глоток душистого терпкого напитка,
сказал:
- Вот я тебе сейчас скажу, Костя, но ты не поверишь!
Женаты мы с моей милой супругой тридцать лет,
а знакомы все сорок шесть.
- Как это? – опешил я. «Надежда Гавриловна выглядела лет
на тридцать восемь, но, даже если отдать дань искусству
макияжа, тщательной диете, утренней гимнастике и
прочим женским хитростям, ей никак нельзя дать больше
сорока трёх. Откуда сорок шесть?»
Хозяйка залилась весёлым смехом.
Иван Игнатьевич тоже засмеялся довольный произведённым
эффектом.
- А, вот так! – Сказал он, наконец. … В знакомстве нашем ничего
особенного нет. Дело в том, что дома наши в деревне стояли и
стоят, по сей день, так близко, что если у Никифоровых кто
чихнёт, то у Шестаковых дружно крикнут: «Будь здоров!», или,
как по нашему: «Салфет Вашей Милости!». Откуда это пошло,
не знаю.
Жили дружно, на все праздники ходили в гости и всё друг про
друга знали.
И вот, мне тогда шесть лет было, однажды в воскресенье мать
одела праздничную кофту, отец новые штаны, нам с братом
расчесали кудри и говорят: «Пойдём, ребята, новую соседку
смотреть!»
- Дуся, - говорит отец,- дочку родила. Пригласили в гости.
Помню, гостей собралось много, все с подарками.
Мы тоже что-то принесли, уж не помню что.
Младенца развернули и все стали охать, да ахать: «Какая
хорошенькая, какая миленькая, ну, просто красавица!»,
а я смотрю и думаю: «Что тут хорошего, розовый комочек
с синими прожилками и всё».
Тут тётя Дуся спрашивает брата моего:
- Гриша, нравится тебе Наденька?
Брат-то старше меня на три года, стало быть, и умнее на три.
- Очень, - отвечает.
- А тебе, Ванюша? – и сунула мне её под самый нос.
Я думаю: «Чего лукавить-то?»
- Нет, - говорю. Все засмеялись. А малютка тут возьми да
улыбнись.
- Вот видишь, - говорит отец,- а ты ей понравился. Подожди,
пройдёт время, она в такую красавицу превратится, что ты
глаз от неё не сможешь оторвать.
«Ну, - думаю, - раз отец так сказал, наверное, так и будет,
на то он и отец».
У меня в то время другие были интересы, но слова его запали.
Вот и всё знакомство.
- А я, Ваня, не в пример тебе, - воспользовалась паузой
Надежда Гавриловна, - сразу подумала: « Вот этот курносый
мальчишка будет мой. Он мне нравится!».
- Что ты такой крошкой могла подумать? – улыбнулся Иван
Игнатьевич.
- Разве ты не знаешь, что женщины взрослеют раньше мужчин,
- засмеялась жена, - а теперь подумай, сколько усилий
пришлось мне приложить, чтобы ты обратил на меня внимание.
Наши дворы разделяла невысокая изгородь, - подхватила
рассказ Надежда Гавриловна, - а в ней калитка, чтобы удобнее
было общаться. Калитка эта никогда не запиралась, стоило
только толкнуть её и ты уже у соседей.
Так вот, как только я стала на ноги и самостоятельно пошла,
первый мой визит был к соседям.
И с тех пор, как утро: я оделась, мама меня покормила и я уже
у Никифоровых. Дверь открываю, а мне с улыбкой: «А вот и
невестка моя пришла. Садись, чай будем пить», - это тётя
Варя, свекровь моя Варвара Петровна. И непременно чай
с вишнёвым вареньем. – «Ты пей, пей и вареньице-то бери».
Положит мне целое блюдце варенья, а я пью, да всё на Ванечку
гляжу. Каждое его слово ловлю. А потом, если что будет делать,
или куда пойдёт, так я за ним.
- Да, - сказал Иван Игнатьевич, – так и ходила всюду за мной,
как хвост. Мне перед дружками моими стыдно было, что это
девчонка за мной повсюду, прогонял, не получилось, а потом
привык и друзья привыкли, даже как-то без неё стало странно.
Затеем на поляне футбол, она сядет на пенёк - смотрит, а
подросла - стали на ворота ставить. Всюду с нами.
Не одобряла только набеги на чужие сады и курение. Мама мне
курить строго - настрого запретила. Дружки мои стали покуривать.
Так вот, только я цигарку в рот возьму, а Надюшка тут же:
«Ванечка, я всё тёте Варе скажу!» Вот благодаря ей и не курю.
Даже на фронте не закурил. Как учую запах махорки, слышу:
«Ванечка! …»
Все засмеялись.
- Помню, как с ним на рыбалку по утрам ходили. Сначала я
удочки носила, а потом и сама стала рыбачить. И так это меня
захватило, что все премудрости рыбацкие быстро освоила, и
у меня клевать стало лучше, чем у него. Так он стал ревновать
и даже злиться: «Как это у маленькой девчонки клёв лучше,
чем у него?»
- Неправда,- протянул Иван Игнатьевич.
- Правда, правда! … А кто так зло сказал мне однажды:
- «Не ходи со мной больше». Ты тогда ничего не поймал, а
у меня было полное ведро.
- Эх, детство босоногое – счастливая пора, - вздохнул Иван
Игнатьевич.
- Однажды вечером мы договорились с ним назавтра
пораньше пойти за раками. Мне лет шесть было, ему,
стало быть, двенадцать. Сижу утром жду его. Мама говорит:
- «Не сиди без дела. Возьми пшена, покорми кур».
А я отвечаю так серьёзно: «Нет, мама, мне Ваня приказал
с ним идти». Вот так: его слово выше родительского ставила.
Но, надо сказать, попало мне от матери здорово, а дружок
мой один за раками пошёл.
- Да, она мне, как сестра была, – продолжил Иван Игнатьевич.
- К этому времени Маша – сестра моя, подросла, они сдружились,
и та всё Надюшке про меня выбалтывала. Ничего нельзя было
скрыть.
В деревне нашей школа была только семилетка, поэтому
в восьмой класс я пошёл уже в село Ивановское. Большое село.
Три километра от нас. Школа хорошая и класс был дружный.
Я уже пребывал в таком возрасте, что поглядывал на девчонок.
Нравилась мне одна девочка одноклассница, и каким-то образом
Маша вытянула из меня этот секрет и всё поведала подружке.
Надя не поленилась, пошла в Ивановское, нашла мою одноклассницу,
и, что уж ей сказала, не знаю, только ребята ещё долго надо мной
подшучивали, а девчонки стали заметно сторониться. … Интересно
то, что одноклассница моя до той поры ничего о моих чувствах
не ведала и только после этого один-единственный раз улыбнулась
мне.
Летом на пятачке танцы устраивали под патефон или
гармошку. По субботам допоздна танцевали, а потом парочками,
кто в кусты, а кто к речке. Из соседних деревень приходили парни
и девушки, и мы к ним ходили.
Я любил танцевать, и девушкам я нравился, только однажды,
как отрезало – ни одна со мной не пошла танцевать.
Спросил тогда: « Почему ты не хочешь со мной потанцевать?»,
а она мне отвечает: «Ты, Ванечка, парень видный, только
невеста у тебя очень серьёзная», - и засмеялась. А невесте той
было всего десять-одиннадцать лет. Спрашиваю её: «Что ты там
девчонкам наговорила?» А она мне: «Тебе это не надо знать».
- «Но зачем?»
- «Ага, - говорит – сначала танцы, а потом в кусты? Зачем они
тебе? Ведь у тебя есть я!»
- «Ты ещё маленькая».
- «Но я же вырасту!» - а на глазах слёзы.
Ну, просто беда.
Перестал я на пятачок ходить.
- А я-то старалась, всё росла и росла, чтобы только ему
угодить. Каждый день к дверному косяку прикладывалась,
сетовала, что так медленно, - вздохнула Надежда Гавриловна.
Иван Игнатьевич улыбнулся.
- Если у нас какое торжество, то не важно, пригласили мы
соседей или нет, Надя всегда сидит со мной рядом.
Родители сначала посмеивались, а потом привыкли, да и я
привык и уже не представлял себя без неё.
Но настало время расставания.
Продолжение следует.