Дураков.
Дежурил я по средам и воскресеньям в лице нейрохирурга в соответствующем отделении горбольницы. День проходит относительно спокойно, планово, а вот с 23 часов обычно начинается. Вероятно, город переходит в состояние войны, где каждая из сторон старается прежде всего повредить головной мозг противника. К вечеру эмоциональный фон повышается, работы заканчиваются, а в организмы проникает энное количество алкоголя во всех его проявлениях.
В один такой чудесный ноябрьский вечер привезли мне сразу двоих. Профессора, который бежал за последним троллейбусом, да прямо перед ним подскользнулся и темечком об бордюр и алкоголика с фамилией Дураков, которого в ходе семейной драмы жена кухонным топориком изрубила с намерением доказать свою правоту.
Спускаюсь в приемник, слушаю обстоятельства анамнеза, смотрю на жаждующих моей помощи. Вижу всего «целенького» профессора и в хлам изрубленного Дуракова. Принимаю решение что второму уже вряд ли помочь, а профессор нашей стране ещё нужен. Отправляю светилу науки в рентген, иду за ним. Во время этой процедуры номер один начинает хрипеть, прерывисто дышать методом Чейн-Стокса и… покидает нас в этом бренном мире. Субдуральная гематома. Разрыв поперечного синуса.
Выхожу в приёмное, осматриваю второго. Вся голова (свод черепа) порублена «в лапшу», просто месиво какое-то, а топорик приехал вместе с пострадавшим в его спине. Со слов скорой – пытался спастись отползанием от своей суженой.
Берём на стол. Операцию начинаю в 00.00. ожидая от анестезиолого-реаниматолога отмашки, что всё кончено расходимся. Удаляю поврежденные ткани, костные фрагменты, мозговой детрит, на глубину до 7-8 см. Тут голосовой выдох коллеги – всё, готов. Ну чтож отхожу от стола. Вдруг снова призыв, ожил, спасаем. В результате такие отходы подходы происходили ШЕСТЬ раз. В 05.40 вроде всё выполнив, раздумывая что Дураков всё же не доживёт до сдачи моей смены, пытаюсь отойти от стола. Тело как монолит, вросший в землю. Ноги не двигаются. Пробую сделать шаг сам себе помогая руками, обхватывая ими ноги.
Больного перекладывают на каталку и тут обнаруживается досадная новость, «дырка» в спине от топора. Решать эту печаль нет сил ни желания, ни смысла. Предлагаю операционной сестре засыпать её антибиотиком и края раны стянуть лейкопластырем. До конца смены ещё два часа. Валюсь с ног. Поднимают без пяти восемь, иди сдавайся. Готовлю текст, мол сделал всё возможное, но вот помер. На моё удивление Дураков был передан живой.
Следующее дежурство рутинно принимая больных, смотрю на одного из них и не могу вспомнить, кто же это. Настолько уже вычеркнул его из своей памяти. Дураков жив. Сутки наблюдаю, состояние тяжелое, стабильное. В конце дежурства проставляюсь тортиком по случаю ухода в отпуск. Шутя говорю, – Берегите мне Дуракова.
Отпуск как всегда пролетает незаметно. Довольный бодрый соскучившийся по своей работе захожу в отделение. Навстречу идёт странный больной с характерными «рука просит – нога косит», на костылях, «голова обвязана, кровь на рукаве». - Кто это? – спрашиваю. В ответ смех медсестёр, ну что же вы так Станислав Николаевич, своих не узнаёте? Сберегли!
Не знаю, как сложилась далее жизнь у больного Дуракова, но его спасение, как и его одновременное поступление с подскользнувшимся профессором теперь навсегда остались в моей памяти.
среда, 14 июня 2017 г. Станислав Граховский