ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.
Утром пожилая женщина – врач собрала врачебную комиссию и потребовала у меня объяснить, где я был вечером. Естественно, рассказывать о происшествии возле колхозной гостиницы я не стал. В результате из больницы меня выгнали, как нарушителя режима.
И теперь я вынужден раньше, чем запланировал, ехать в местные телефонные сети, искать работу. На душе у меня, как и на небе, пасмурно, и словно вот-вот пойдет дождь. Больница была хоть и призрачная, но определенность, а теперь? Что будет, что ждет меня, как устроится? С деньгами плохо, хватит всего на несколько дней, а все, что можно, я уже продал.
Районный узел связи оказывается чистеньким, недавно отстроенным трехэтажным зданием. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, к «начальству», я слышу, как секретарша в приемной болтает с подругой по телефону. Когда я подхожу ближе, она заинтересованно стреляет в меня глазками, но своего занятия не прерывает. Подмигнув ей, я спрашиваю:
– «Сам» у себя?
– А где ж ему быть? – отвечает девушка и так задорно смеется, что я, не выдержав, смеюсь вместе с ней.
По-свойски помахав ей рукой, я прохожу в кабинет начальника. За большим офисным столом в кресле вижу мужчину лет пятидесяти с желтоватым, непропорциональным лицом. Он спрашивает меня, очень медленно выговаривая слова:
– Вы по какому вопросу?
– Здравствуйте! Я хочу оформиться на работу.
– Если вы без прописки, то свободных мест нет.
– Думаю, для меня найдутся! – мне терять нечего, я сажусь на стул для посетителей и выкладываю на стол свои документы.
Начальник вначале внимательно разглядывает меня, словно хочет понять, с кем имеет дело, и только потом принимается читать мои бумаги. Обращает внимание на похвальные грамоты. Минут через пять нажимает кнопку селектора и заказывает секретарше порцию черного кофе. Помедлив, добавляет, что для двоих.
«Ага!» – думаю я,– «проняло его все–таки!»
Неожиданно он откидывает в кресле и говорит:
– Может быть, вы сами расскажете, как тут оказались и почему пришли к нам? Мне необходимо уяснить, кто вы: человек случайный, желающий закрепится возле Москвы? При удобном случае рванете в столицу? Или останетесь в нашем районе? – спрашивает он.
– Да вроде особенно нечего рассказывать! – не очень охотно отвечаю я,– события на национальной почве происходят сейчас везде, вы сами знаете! Почему-то развитая промышленность ассоциируется с русскими. Желая вытравить «русский дух», «национальные революционные массы» крушат индустриальные зоны и оставляют без работы всех, невзирая на лица. Я счел, что мне лучше уехать в Россию. Я не захотел подстраиваться под обстоятельства, терять профессию, изменять свою духовную идентичность. Была раньше мечта о карьере, деньгах. А теперь я просто ищу себя. Если Россия примет меня, русского, здесь, то мне большего и не надо! Что мне еще искать?
Я так разволновался, что стал задыхаться. Ну, не объяснишь ведь, в самом деле! Получаются так, слова!
– Мм… – произносит начальник, делает глоток черного «кофе» из цикория и задает вопрос, – а что вас интересует при приеме на работу? Кем будете работать? Зарплата?
– Наверное, зарплата, которая позволила бы снять что-нибудь, или само жилье, и тогда все равно, какая зарплата! – быстро отвечаю я.
Мне становится самому удивительно, как четко я сформулировал цель визита.
– Понятно...– говорит начальник и достает сигареты.
Курит он, как и соображает, медленно, и его не смущает, что я сижу и смотрю. Чувства не играют в его глазах, и мне трудно предположить, что у него в голове. Так и не притронувшись к своей чашке кофе, я, устав от паузы, принимаюсь собирать документы. Однако он говорит мне:
– Пожалуй, зайдите после обеда!
– Хорошо, я зайду после обеда! Но прошу вас учесть, что любая неопределенность крайне нежелательна. На данный момент я фактически живу в машине. Долго это продолжаться не может, поздняя осень, холодно.
– Люди, между прочим, ждут месяцами, если не годами. – Безразлично произносит мой собеседник.
На выходе я думаю, что я беседовал не с человеком, а с пустым креслом. Хотя никто и не обещал, что в России меня будут встречать с оркестром!
Однако во второй половине дня случилось невероятное событие: меня взяли на работу. Правда, с кое – какими оговорками. Начальник вручил мне ключ и сказал, что я временно буду жить в здании районного узла связи, на третьем этаже. Кем я буду работать, он скажет после выходных, в понедельник. А пока я должен познакомиться с главным инженером, он сам меня найдет. По результатам этой встречи и будет принято решение.
Жилой отсек оказался состоящим из двух раздельных комнат, наспех сколоченных для командированных монтажников, и отделенных от специального оборудования тонкой фанерной перегородкой. Одна комната уже занята семьей из трех человек, а моя та, что поменьше. Она выглядит так, будто в ней постоянно пьянствуют веселые компании. Казенная мебель загажена, бутылки из-под спиртного заполняют изрядную часть жизненного пространства. Сигаретный пепел поднимается с пола в воздух от малейшего движения, а окурков, как с губной помадой, так и без нее, набирается ведро.
После генеральной уборки, в которой помогает Саша, я распаковываю принесенные из «Москвича» картонные коробки, а друг, сидя на ободранном диване без ножек, смотрит по «убитому» телевизору хоккей. Матч заканчивается, и Сашка, уменьшив звук, продолжает наш, с полчаса как прекратившийся, разговор:
– Знаешь, Гриша, глаза мои видят, а не верят. Даже с поправкой на то, что ты холостяк, такую комнату здесь никак не получишь! Люди, если хочешь знать, да что там люди, меня возьми в пример! Тебе повезло!
– Погоди, Саша, еще не известно, кем работать придется! Может быть, я откажусь!
– Да ладно тебе, Гриша! Когда берут разнорабочим, такие условия не создают!
– Какие условия? Туалет и на душ этажом ниже, а кухни вообще нет!
– Не пойму я тебя! Мы с детьми, вон как мучаемся! В общую баню за десять верст ходим! Привередничаешь!
Наш разговор прерывается: на пороге комнаты появляется коренастый мужик старше тридцати, с недружелюбным взглядом.
– Здравствуйте! Если вы живете тут, тогда позвольте представиться, с сегодняшнего дня я ваш сосед! – говорю я как можно вежливее.
Мужик чешет короткими и толстыми, как сардельки, пальцами, выпирающий живот и басом говорит:
– Я ничего не понял.
– Юрий Петрович думает принять меня на работу, и временно разрешил жить в этой комнате. Окончательное решение вопроса он отложил до понедельника. Ему нужно посоветоваться с главным инженером.
– Странно! Ну, странно! Технических специалистов у нас хватает!– неопределенно говорит мужчина, холодно блестя глазами. Из-за его спины выглядывает женщина. Она держит за руку мальчика лет пяти. Мальчик улыбается мне, и я говорю малышу:
– Дружочек, меня зовут дядя Гриша!
– Сашок! – пискляво произносит он, ковыряя в носу.
– А ты тезка с моим другом! Его зовут дядя Саша.
На лице мужика мелькает секундное замешательство, после которого он решает представиться:
– Андрей. Жену – Марфа.
– Очень приятно, – говорю я.
Хотя, если честно, это совсем не так: они продолжают стоять, бесцеремонно разглядывая меня и мои вещи. Спустя минуту Андрей, оглушительно чихнув, спрашивает:
– Григорий, а не твоя ли машина стоит внизу, у входа?
– Моя. Я вещи разгружал. Сейчас спущусь, переставлю.
Но Андрея волнует не то, что моя машина мешает пешеходам. Он хмуро говорит:
– А ведь я твой ровесник, Григорий! Но все ножками хожу. Ты откуда?
– Из земли восточной.
– Друга я твоего, на «Жигулях» видел. Тоже оттуда?– интересуется Андрей.
– Да. – За меня говорит Саша.
– Зачем к нам припожаловали? – Недобро хмурясь, спрашивает Андрей.
Я против воли начинаю «заводится», и с вызовом говорю:
– Да вот, прошел слух, здесь денег много. Да заработать их толком не могут. Ума не хватает. Решил помочь. Пару лет у вас поживу, и «Мерседес» куплю. Не все же на «Москвиче» ездить!
Андрей понимает, что я смеюсь над ним. Запыхтев, он измеряет мою фигуру взглядом. Я ничего не имею против. Фигура у меня хорошая, атлетическая. Этот факт Андрея огорчает. Однако при своей коренастости он привык вести себя вызывающе. Желая показать себя хозяином положения, он снимает с головы меховую шапку, бросает в руки жене и говорит:
– Марфа, иди к нам, жрать приготовь!
Женщина воспринимает такое обращение как должное, уходит сама и уводит ребенка. А Андрей без разрешения проходит и располагается рядом с Сашкой на диване. Друг вспыхивает лицом и собирается сказать Андрею неприятное, но, глянув на меня, удерживается. Я же нахожусь перед дилеммой: с одной стороны, не мешало бы сразу поставить хама на место, с другой – мне в понедельник идти в отдел кадров. Скандал, пусть и небольшой, может все испортить. Доброта спасет мир? Почему бы и не попробовать?
– Андрей, у нас есть идея обмыть новоселье. Ты как, не хочешь присоединиться? – чтобы предложение не выглядело пустыми словами, я ставлю на стол бутылку коньяка.
Вероятно, у меня проскакивает нарочитость, или соседу нужен повод, но он, передернувшись всем телом, ревет:
– Я не алкоголик, и ты, черный, меня так не «купишь»!
– Ну, во–первых, я не черный, а такой же русский, как и ты. Просто смуглый с детства. И, во–вторых, разве я сказал – алкоголик? Мы собирались выпить, и просим тебя помочь с закуской. Заодно и поучаствовать. Кстати, стаканов у меня тоже нет, так что тебя сама судьба послала!
Андрей закидывает ногу на ногу и с небрежным видом рассматривает бутылку. Его брезгливая гримаса расстраивается, а брови взлетают от удивления. Он спрашивает:
– И сколько стоит такой коньяк?
– Не знаю. Мне его подарил старик–коллекционер, когда я ему помогал с отъездом. Сказал, что это нектар дружбы и любви. По-моему, пришло время проверить, правда ли это.
Андрей потирает подбородок. Заметно, что он заинтригован. После внутренней борьбы, отразившейся на его лице, я слышу:
– Хорошо, раз жить соседями, так уж и быть. Пойду, гляну, что у нас в холодильнике!– он встает и уходит.
– Гриша, я тебя таким благоразумным еще не видел! На кой ляд он нам нужен? – с возмущением произносит Саша.
Я прикрываю дверь и сажусь на стул, потирая виски. Потом говорю устало:
– Видишь ли, Саша, за весьма короткий срок я убедился: насилие вызывает только насилие. Война, хочешь ты этого или нет, заставляет искать мир, мир с самим собой и окружающими. Вот этот Андрей такой, а по каким критериям можно судить, что я лучше него?
Я чувствую, что задыхаюсь, и останавливаюсь. Кажется, при всем моем красноречии, я впервые не могу ясно выразить, что меня волнует. Тогда как же я собираюсь жить по принципу, который не осознаю, и, возможно, никогда не пойму до конца?
Дверь распахивается, в комнату входит Андрей с подносом. На нем мы видим стаканы, нарезанный ломтиками хлеб и кусок сала. При виде еды мне хочется, по русскому обычаю, троекратно расцеловать Андрея. Я почти с умилением смотрю, как он ставит поднос на стол и садится на прежнее место. Дружелюбия в его взгляде не появилось, похоже, Андрей сам изумляется, как это он пошел на поводу у такой дурной компании. Я быстро разливаю коньяк по стаканам, и, будучи виновником торжества, говорю тост:
– Я хочу пустить на этой земле корни. Пусть они не будут корнями зла!
Пьем не торопясь, смакуя. Андрей, проглотив последнюю каплю, выражает общее мнение:
– Хо – ороший коньяк!
Правда, он закусывает его салом, что похоже на вкусовое извращение. Сашка, борясь с клокочущим в горле смехом, ставит пустой стакан на стол, говорит:
– Ну, парни, извините, а мне до своей бабы пора. Я завтра заскочу. Прошу вас, не напивайтесь до тумана в глазах. Без меня! – после чего пожимает нам руки и уходит.
Я остаюсь с Андреем. Он, почесывая живот, спрашивает, как ни странно, уже вполне спокойно:
– А чем ты тут думаешь, кроме работы, заняться? Может, торговлей? У восточных, это принято. Или землю возьмешь, дом будешь строить? Квартиру на нашем предприятии и за тыщу лет не дадут!
– Да так, пока без направлений. Прожил день, и ладно. Вот, с тобой подружусь, еще с кем-нибудь. Возможно, на душе веселее станет. Тогда планы и появятся! – говорю я, вяло кушая краюшку хлеба.
– А я, в общем-то, такой же, как и ты, – зевнув, говорит Андрей,– только не беженец, а беглец. Спасаюсь от радиации. Сколько моему сынку лет? Думаешь, пять? Нет, я скажу тебе – семь. В школу надо отдавать, а он не растет совсем. Мы недалеко от Чернобыля жили… а, не буду про это, давай еще по чуть – чуть, а?
– Давай! – охотно соглашаюсь я.
Оказывается, и с такими, как Андрей, можно найти общий язык, стоит только постараться. Чего многие как раз не хотят делать! Я собираюсь предложить тост за всеобщее человеческое братство, когда в комнату проникает Марфа. Она, кося глазами на бутылку, визгливо говорит:
– Сами пьют, а меня не зовут! Бесстыдники!
– Нашла о чем горевать! Присоединяйся! – приглашаю я.
Однако Андрей реагирует совсем по-другому. Он кричит на жену так, что стаканы на подносе звенят:
– Марфа, пошла к себе!
Марфа (видимо, сказывается длительный опыт супружества) кричит на мужа не менее яростно:
– Сам пошел!
Лицо Андрея краснеет, и становится ясно, что будет скандал. Я чувствую себя крайне неудобно. А Марфа, вначале показав, что она не из пугливых, затем демонстрирует, что она и не из стеснительных: берет стакан, сама наливает изрядную дозу спиртного и тут же выпивает.
– Эх, хороша горилка! – говорит она.
Вытерев губы тыльной стороной ладони, садится на диван возле мужа. От принесенного с собою сала откусывает кусок и с чавканьем жует. Побагровевший Андрей поворачивается к жене всем корпусом, подносит к ее носу кулак и шипит:
– Выпила? Довольна? А теперь иди в нашу комнату, я тебе сказал!
– Ты чего командуешь? кулак? Я не батрачка! Я познакомиться желаю! Бабы говорят, восточные мужики денежные, не то, что ты, нищий дурак!
Андрей, более не выдержав, хватает жену за волосы. Но стычка между мужем и женой в потасовку не переходит: неожиданно в комнату входит мужчина лет пятидесяти, похожий на цыгана с достатком. По глазам мужчины видно, что он пьян. Впрочем, это никак не отражается на его голосе, когда он говорит:
– Андрей, почему тут? Немедленно убирайся отсюда со своей компанией!
Андрей сразу забывает про жену, вскакивает, и голосом, срывающимся от гнева, произносит:
– Тебе Юрий Петрович сколько раз говорил, чтобы ты сюда не являлся? А если я тебе рожу разобью?
В коридоре слышится женский смех. Мужик, оглянувшись, затем с усмешкой говорит Андрею:
– С моими связями, кто такой Юрий Петрович? Тьфу. А что касается тебя, так только дернись! Завтра уволю, работяга паршивый!
Андрей поднимается, зачем-то рвет у себя на груди рубашку так, что все пуговицы летят, и в исступлении кричит:
– Кого уволят завтра, мы еще посмотрим, а тебя, гниль поганая, уже сегодня в гроб положат!
Я со вздохом встаю. Определенно, у мужиков давнишние претензии, и они не обойдутся без моего участия. У меня талант «влипнуть» в историю! Серьезная драка – это вам не несколько затрещин жене, как намечалось в программе вечера до этого.
А Марфа тем временем картинно плюет под ноги мужику, а затем, вставши рядом с мужем, кричит:
– Ты опять сюда сучку привел, старый хрен? Сколько можно? У нас ребенок за стенкой!
– Марфа, убирайся! – говорят ей мужик и Андрей одновременно.
Однако Марфа оказывается дамой не из робкого десятка, и первой переходит в наступление: пытается залепить оплеуху мужику. Он грубо и сильно отталкивает ее, и тогда Андрей, правда, немного сдерживая удар, демонстрирует неплохой хук справа. Мужик не остается в долгу: оттолкнув вторично подбежавшую Марфу, он хлестко бьёт Андрею под дых. Андрей, охнув, ослабевает в коленях.
Через секунду Марфа вызывает возмущение воздуха невероятным по силе и высоте звука визгом, а мужчины стоят, сцепившись мертвой хваткой. Но мне совсем не нужно, чтобы эта драка продолжалась, и я просовываю между мужиками руки. Хотя они по плечо мне, разорвать их стоит больших усилий! Андрей горизонтально падает на диван, а его противник через дверной проем вылетает в коридор. Я быстро захлопываю дверь и закрываю на задвижку. Андрей, поднимаясь, неуверенно говорит:
– Пусти, пусти его!
– Ни за что. – Говорю я и спрашиваю, – кстати, а кто это?
Дверь за моей спиной ходит от ударов ходуном, в коридоре слышен женский голос и неразборчивая ругань мужика.
– Наш главный инженер. В эту комнату он, как выпьет, баб таскает. А пьет он каждые выходные, – говорит Андрей, и, судя по лицу, злорадствует, видя, как мне неприятно такое известие.
Пока я думаю, как лучше выкрутиться из этой ситуации, стук неожиданно прекращается. Я слышу за дверью незнакомый мужской голос:
– Что здесь происходит?
Я понимаю, что ситуация изменилась, появилось новое действующее лицо. Кто бы это мог быть? Я отпираю дверь и выглядываю. В коридорчике стоит лейтенант милиции. Он вонзает в меня взгляд и спрашивает:
– Может быть, вы скажете, что здесь происходит?
– Культурно отдыхаем, – отвечаю я, думая обернуть все шуткой.
– Тогда почему государственное имущество ломаете? – интересуется милиционер.
– Ломаем? – я пожимаю плечами, – еще ничего не сломали, лейтенант!
Милиционер проходит в комнату, неторопливо осматривается, упирает в меня испачканный чернилами палец и говорит:
– Кто есть кто, всех знаю, кроме вас!
– Россланов Григорий Алексеевич, временно вселен сюда начальником этой организации.
– Так..., – произносит лейтенант и погружается в раздумье.
Откуда он взялся? Наверное, проходил мимо, и его позвал ночной сторож. На все здание было слышно, как мы шумели.
– Лейтенант, все в порядке, все свои! Андрей, еще увидимся!– вдруг говорит главный инженер, берет свою женщину под руку, и они уходят. Лейтенант их не задерживает. Внимание милиционера целиком сосредоточенно на мне. Он спрашивает:
– Чья машина стоит у входа? Ваша?
– Моя! – немного помедлив, неохотно отвечаю я.
– Вам придется пройти со мной. – Монотонно, как автоответчик, говорит лейтенант.
– Зачем? – возмущаюсь я.
– Там узнаете!– тем же голосом говорит лейтенант.
Андрей завязывает порванную рубашку узлом на голом пузе, словно это у него самый что ни на есть обычный способ носки рубах, и обнимает Марфу за плечи. Едва ли не воркуя, говорит ей:
– Посидели в гостях, а теперь пойдем. У нас там ребенок заперт! – и супруги тоже уходят.
Я думаю, что это подло: они устроили между собой скандал, подрались, а потом, будто и не было ничего, разбежались. Никак не ожидал, что окажусь крайним в подобной ситуации.
– Лейтенант, пойми, я тут вообще ни при чем! Я с ними познакомился час тому назад! У них счеты, а я буду козлом отпущения?
– Об этом мы поговорим в отделении! – говорит милиционер и делает мне приглашающий к выходу жест рукой.
– Да никуда я не пойду! И так устал. Составляйте протокол здесь! Они куролесят, а я по отделениям шатайся?
– Не пойдешь, вызову наряд, поведем. Но учти, тогда хуже будет!
Я чувствую такой гнев, какой давно уже не испытывал, но, стиснув зубы, подчиняюсь..