Она пахла формалином и резиной от жгутов, которыми ее перетянул в красивую позу добрый доктор, чтобы в гробу она выглядела на все сто, сногсшибательно.
- Вот и снова привет, даже пару дней, пока ты была тут, а я на квартире, показались мне невыносимыми. Я соскучился, а ты?
Я коснулся ее лба, нежно провел рукой к губам и приложил к ним палец.
- Я видел Гену, он все еще не может поверить. Глаза на выкате и мокрые, руки болтаются, ноги волочет. Совсем расклеился, жалкий. Я же держался с ним ровно, как умел. Нет, я не рыдал. Он заходил вчера с утреца, специально помочь приехал, но чем? Я только бумаги на тебя ждал, поэтому мы остались у меня, пили пиво. Слава богу, нам хватило смелости тебя не вспомнать. Он любил тебя? Бедняга.
Я захотел вдохнуть запах ее волос, наклонился к ней и тут же отпрянул - человека в ней больше не было, так утверждал формалин. Я придвинулся и начал осмотр, как велел смотритель, ему необходимо было убедиться в отсутствии претензий.
- Док хорошо тебя обработал. Ты сейчас словно бы живая. Ты в одежде, не волнуйся. Ты закрыла глаза и ничего не чувствуешь, так что расскажу какая ты: большие щеки, непривычно бледные, южный разрез глаз, большой, яркий, длинные ресницы, ушки скрыты стрижкой, прямые белые волосы сейчас острижены до шеи, серьги с голубыми камнями, подчеркивают твою шею, сейчас нежно обтянутую жгутами, крест-на-крест. Плечи опущены, больше ты не дышишь в грудь, они статичны, пусты. Руки тонкие, худые, они не должны были поднимать ничего тяжелее карандаша. Далее лаконично торчат ключицы, ты сохранила худобу даже на сегодня, тебе все еще идет. Маленькая грудь, помещается в ладошку и возраст ее не коснулся, только она чуть опала, напоминая, что ты мертва и не дышишь. Верхние ребра не слишком видны, нижние же наоборот, твоя грудная клетка будто бы две восьмерки - этого не видно, но я это знаю, я щупал тебя столько лет. Живот мягкий, толстая кожа сейчас перечеркнута красивым крестом ровно под солнечным сплетением. Я думал, что в животе хранится твоя душа, теперь ее выпустил док.
Я дошел до пояса брюк. Я огляделся. Только холодильники, тусклые прожекторы над операционными столами, тумбы на колесах с инструментами. Дока нигде нет. Быстро расстегнул тебе брюки, оттянул и заглянул: гладко выбритый лобок, его венчал край шрама с живота. Застегнул брюки.
- Там заканчивается шрам, не очень искуссно зашитый, пучок нитей легко заметен, торчит красной точкой, тем не менее он ничего не портит. Теперь о твоих ногах. Почему ты считала их толстыми? Мне нравились твои ноги, сильные икры перемежались с аккуратными, но выразительными бедрами. Сейчас не вижу, но прекрасно помню, что твоя жопа украшала композицию точным объемом - не мала и не слишком велика, подстать остальной тебе, она отлично смотрелась как в профиль, так и анфас. Щиколотки тонкие, хрупкие, лодыжки чуть плотнее и тоньше. Стопы ухоженные, пальчики согнуты, будто бы ты собираешь ими песок, мелкий и хрустящий. Вот и вся ты. Ты себе нравишься? Мне да, очень.
Я замолчал. Встал, обошел тебя. Во время церемонии мне не удастся с тобой попрощаться, меня не поймут твои друзья и родственники, поэтому я поцеловал тебя в остывшие губы сейчас. Присел на стол, взял за руку. Закружилась голова, я зашатался, казалось, меня сейчас вывернет, но я сдержался, потому что испугался, что потеряю мысль.
- Получается, больше мне никогда не положить тебе голову на ноги. Да. Ты когда спала, я иногда проверял твой пульс. Как ты вообще выживала? В тебе было сколько? Кило 60 веса, да метр с кепкой росту, твои стихи болели тоской и сама ты постоянно болела, но была полна энергии, любила жить, смеялась честно. Почему я, 80-кило кишок и крови, бычье здоровье, никогда не понимал тебя? Иногда задумывался, что пора бы отпустить, бросить, что нет любви. Из трущоб пускал тебя в глянец, в царство существ перед зеркалами, в счастливый смех, в перспективы и амбиции, а сам оставался тут, ел, спал, пил, курил, гнил. Зарывался в книги, кино, музыку, собственные неврозы. Не ждал, каждый день считал последним, ставил точку каждое утро. Ты возвращалсь в постель, продолжала, день за днем.
Я отпустил твою руку. Она застыла, каменная.
- А потом перестала. Тебе не нравился ни я, ни моя квартира. Ты не видела будущего со мной. Что ж, я вообще никакого не видел.
Я помолчал. Ты тоже.
- Я пил и курил, ты танцевала, знакомилась. Мы перестали быть вместе задолго до разрыва. Когда это стало настолько очевидно, что больше невозможно было врать ни себе, ни людям, ты шагнула вперед, но нихера не на встречу мне. И оно кончилось. Теперь мы здесь, на нашем последнем рандеву. Рад тебя видеть!
Часы показывали, что я уже почти час здесь с тобой. Пора собираться.
- До завтра, киска. Обещай не скучать. Хотя бы ты не скучай.
Расписался в бумагах, вышел из здания и закурил. Дома охлаждалось пиво, завтра были похороны.