Бывает такой великий праздник в деревне только раз в году.
Ещё за несколько дней ожили полупустые деревеньки.
Все они посветлели свежей зеленью.
И только - только забелели наконец-то на солнечных местах первым цветом черёмухи.
А ночью они томно и сладко пахли, дурманя всех, кто шёл мимо.
Запели соловьи.
И жёлтые бубенчики купавок стояли букетами на пригорках.
Голубело небо.
Деревеньки встречали гостей, словно в пояс им кланялись, стелили дороги песчаные,
раскинули вдоль них зелёные, усыпанные ярко-жёлтыми одуванчиками обочины.
А полянки золотые одуванчиковые бархатные сияли под солнышком.
Это был только четвёртый день запоздалого июньского лета.
Престольный праздник. Даже в советские времена его соблюдали деревенские.
Накануне миром, кто мог, ехали туда трактором в тележке и прибирали кладбище, чистили от мусора, от веток сосновых, обломанных бурями.
Родственники усопших накрашивали оградки возле могилок, смахивали опавшую с сосен рыжую хвою, убирали старые поблекшие за год цветы и венки.
А часам к одиннадцати следующего дня ехали на машинах или шли пешком, чтобы помянуть ушедших в мир иной. Несли испечённые хозяйками рано пироги. Встречались у кладбищенских оградок одноклассники.
Я пошла пешком. Мне не в первый раз. Всё равно кто-нибудь подвезёт по пути.
Тихо сомкнули сосны кроны над могилками. Тихо вытекает речка из озера.
В тишине этой среди заросших глянцевым брусничником и земляничником могил тихий говорок живых и их объятья.
Подождала я детей и внуков. Сходила к речке, прихватив посуду, упавшую с могилок мужа и свекрови, блюдечки и стопки. Помыла её в речке.
Вернулась. Присела на лавочку и огляделась.
Вот у могилки повыше мужчина ставит на столик по-хозяйски две бутылки водки. Здоровается со мной, спрашивает, как дела.
А могилки-то обросли глянцевым, сверкающим на солнце брусничником.
- Я думал убрать, а мне сказали, что не надо, - поймав мой взгляд, говорит он.
-А что его убирать? Такая живая красота. Скоро брусничник зацветёт розовыми бубенчиками. Потом обсыплется красными ягодами.
А про себя думаю:
- Батюшка говорил, что не надо с водкой ходить на кладбище. А люди делают по-своему.
Целый год мечтал этот мужик, приехавший из суетной Москвы, где он уже давно укоренился, оброс детьми и взрослыми внуками, целый год он мечтал об этом тихом часе под старыми и молодыми соснами о том, как увидит земляков, поговорит с ними, помянут они сродственников.
Мать его была местным ветеринаром. Я её не застала. Зато слышала историю, как ещё мальчишкой он залез на сосну возле речки Чёрной, где она впадает в озеро Святое. Спасались они с товарищем от медведицы с медвежатами, которые вышли к ним поиграть.
Кто знает, как правильно поступать?
Моих дочки, зятя и внуков всё не было. Я поклонилась могилкам и вышла на большую дорогу.
Телефон показал, что связи нет, и звонить бесполезно
Обратно пошла. И только поднялась в горку, как остановилась возле меня серебристая машина. Знакомый мужчина спросил:
- Вас подвезти?
- Спасибо, Толик!
Толику было лет восемнадцать, когда мы сюда приехали.
- Как живёте? – спросил он.
-Хорошо живу, хожу пешком, делаю то, что мне нравится.
-А ты? Работа есть?
- Работа есть. А здоровья нет.
Да, все они, кто ставят срубы, болеют спиной, надрываются, поднимая сырые тяжёлые брёвна.
С малолетства ребятишками берут в руки топоры, корят брёвна, колют дрова.
- Вот сегодня поставил отцу оградку,- сказал он. -
Старший брат не помог. Один справился.
- Молодец. Я слышала, что отец погиб, когда ты был с ним ещё маленький. Сколько лет тогда было тебе?
- Три года.
И замолчал Толик.
Мальчишка всегда ездил с отцом в тракторе. Трактор был маленький, «владимирец». В этот раз отец ехал на нём по лесной дороге в сторону Заозерья. Дорога была плохая, неровная, колеи глубокие. В колеях вода дождевая и болотная. Осенью деревья насыплют сюда ярких осиновых листьев. Берёзы золотом швырнут в дорожную грязь.
А в одном месте вода не высыхала и в жару. Ляга была большая, разъезженная и неровно переходила в деревянный настил.
Такими настилами из брёвен или тут же срубленных деревьев всегда крыли гати.
За трактором прыгал прицеп с косилкой. Коса была поднята вверх, и каждый раз после очередного ухаба сотрясалась вместе с железным телом трактора.
Вот и большая ляга. Отец заглушил мотор. Открыл дверцу и сказал:
- Слазь, Толик! Сядешь, когда выберусь из ляги.
Мальчик послушно выбрался из кабины и встал у обочины, смотрел и слушал, как надрывно урчал отцовский трактор.
Он видел, как трактор поднял передние колёса, пытался вырваться на бревенчатый настил.
Вдруг он встал дыбом.
Косилка потянула его навзничь.
Он перевернулся вверх колёсами.
- Папка! Папка! Где ты?- кричал мальчик.
Папка молчал.
Всхлипывая от страха и одиночества, малыш брёл по дороге несколько километров. Надо к людям.
Куда он мог ещё прийти?
Только в мастерскую. Там котёл большой. Там мужики. Они знают, что делать. Там ругаются, курят, греются зимой у котла. Там пахнет соляркой.
-Папка утонул, - прошептал малыш удивлённым мужикам.
И они бросились, кто на чём, к той проклятой ляге, где утонул отец маленького Толика.
Рос парнишка без отца, с какой - то болезненной страстью к технике, пытаясь на ней уехать хоть как, хоть куда…
Сейчас он остепенился. Взрослые дети вступают в жизнь.
И пришло, видно, время его отцовской зрелости. Через тридцать семь лет он поставил оградку у могилы отца.
И я уже по-другому смотрю на него и понимаю.
фото автора