Мой дядя содержит Дом престарелых в Санкт-Петербурге. В этом Доме находится и его квартира, и церковь, и большая библиотека... Еще ребенком я иногда бывал там на праздниках, слушал мелодичные голоса сестер милосердия, качался в кресле у камина в дядиной гостиной, представляя себя владельцем старинного замка, играл во дворе с Доном, овчаркой, которая казалась мне собакой-великаном... Мне всегда нравился этот большой, величественный, красно-коричневый Дом, не похожий на окружающие его квадратные серые постройки.
Два года назад я познакомился в этом Доме с удивительной старушкой. Она жила в комнате на втором этаже. Наша встреча произошла случайно, когда я помогал сестрам готовить праздничный обед, а Надежда Николаевна (так звали мою новую знакомую) въехала на коляске в столовую, чтобы попросить пакетик чая. Я улыбнулся ей с другого конца стола, и она тут же приблизилась ко мне. Я был с ней приветлив и вежлив, впрочем, как и со всеми остальными людьми в Доме. Но в моем расположении она увидела нечто близкое себе, в моей улыбке сумела разглядеть какую-то особую теплоту и сердечность, ей одной понятную и предназначенную. Так, я очутился в её уютной маленькой комнате с видом на лужайку, сосны и будку старика-Дона. Именно эта комната стала местом наших редких встреч.
Надежда Николаевна была доброй, веселой, очень забавной старушкой. Несмотря на возраст, во всех ее манерах, движениях и даже словах все еще жили та игривая женственность, тот естественный задор, которые больше присущи цветущему буйству молодости, нежели увядающей осени старости. Не без удовольствия я рассказывал ей о том, что делается там, в противоположной вселенной, в летящем навстречу чему-то несомненно прекрасному и великому мире молодежи. Но чаще всего я слушал ее собственные рассказы. Как сейчас помню, мы сидим у окна - я в кресле, она в своей коляске. Я смотрю на бесконечно унылое небо хронически простуженного города, но оно не кажется мне тяжелым и печальным. Я слушаю чудесные истории из её жизни, и неумолчный ручей ее слегка дребезжащего, но вместе с тем такого теплого, такого ласкового, такого живого голоса уносит меня в далекий неизведанный мир.
Тогда, оказываясь за пределами Дома, я не думал о её рассказах. Они были похожи на легкие комедийные фильмы, после просмотра которых ты еще долго прибываешь в приподнятом настроении, при этом давно позабыв героев и сюжет. Теперь же в памяти всплывает каждая мелочь, и чем чаще я думаю о наших встречах, тем значительнее кажутся мне детали тех милых историй.
Последний раз я был у нее зимой. Вошел в комнату, положил на столик фрукты и тут же по приглашению Надежды Николаевны опустился в знакомое кресло. Она слушала новости из моего мира, не сводя с меня своих улыбающихся, доверчивых глаз. Я не был уверен в том, что она понимала, о чем я ей говорю, но слушала она с такой жадностью, с таким вниманием, что я не прерывал свой рассказ. Потом по обыкновению она попросила меня поставить чайник, раскрыла печенье и погрузилась в мир воспоминаний.
- Знаешь, сынок, - она всегда называла меня сыном, говорила, что я на него похож, хотя я годился ей во внуки. - Ты даже представить себе не можешь, как я любила театр! Кто не служил ему, тот никогда этого не поймет. Я ведь проработала там более сорока лет. Быть актрисой - это значит быть повенчанной со своей работой. Это тяжелый труд. И все же с театром связаны лучшие воспоминания моей жизни. Были у меня и огромные букеты цветов, и толпы поклонников, а главное - настоящие, большие, серьезные роли и желание, неусыпное желание творить. В театре я нашла свою любовь. Вернее сказать, любовь нашла меня. Он не был работником театра, он был простым зрителем. Я долгое время не принимала его ухаживания. Не потому, что он был мне неприятен - напротив, он мне очень нравился, - а потому, что хотела его испытать, потому что любила играть разные роли... такова моя натура. Через два года после встречи мы поженились. А потом у нас родился сын. Когда ему исполнилось шесть лет, мы отправились в свое первое семейное путешествие. С тех пор мы путешествовали каждое лето. Я завела отдельный ящик, в котором хранила билеты тех театров, которые мы посетили в разных городах и странах. Сначала это были билеты театров республик советского союза, а потом, когда не стало железного занавеса, билеты театров Парижа, Берлина, Милана, Лондона... Путешествия стали неотъемлемой частью моей жизни, но самое главное, не то, как далеко мы летели, насколько высокие горы покоряли, и какие музеи посещали, а то, что мы все время были вместе - я и самые дорогие мне мужчины. В Петербурге большую часть времени я проводила на репетициях и спектаклях. Вместе с ребятами из моей труппы мы прошли огонь и воду. Театр подарил мне отличных друзей и подруг. Некоторые, те, что помоложе меня, иногда даже заезжают ко мне в Дом. Вот хотя бы на прошлой неделе... Приезжала моя дорогая Катюша. Вместе с ней мы отыграли сотни спектаклей, слышали и взрывы аплодисментов, и крики режиссеров, и ехидные замечания недоброжелателей, находили любовные письма на наших столиках в гримерках... А еще за свою жизнь мне удалось повидать немало поистине великих людей. Можешь себе вообразить, я беседовала с самим Аленом Делоном! Чего уж говорить о наших советских артистах кино, с которыми мы сталкивались на фестивалях и творческих вечерах. Они - мои учителя, так же как и все мастера, все режиссеры, с которыми мне довелось работать. У любого человека можно чему-то научиться. У одного, как стоит жить, каким стоит быть, у другого, каким быть ни в коем случае нельзя... А теперь мой сын заграницей, мужа уже нет, а я оказалась здесь. Знаешь, я ни о чем не жалею в своей жизни, она была прекрасна. Как же этого здорово, ни о чем не жалеть на старости лет!..
Часы пролетели незаметно. Казалось, Надежда Николаевна может рассказать свои истории целыми днями. Но я немного утомился от этого бурлящего потока слов. Пора было возвращаться к реальной жизни. Я поблагодарил свою собеседницу и поднялся с кресла. Она была явно разочарована. Я подарил ей часы сладостного забвения, и я же внезапно вернул ее в сегодняшний серый зимний день. Мы уже распрощались, как вдруг я услышал:
- Пожалуйста, приходи ко мне почаще! - Она сказала это быстро, как будто случайно и тут же, смутившись, отвернулась к окну. Было что-то трогательное в этом стыдливом жесте. Я почувствовал прилив теплоты и жалости к этой забавной старушке, которая почему-то так ко мне привязалась.
- Непременно, - с чувством ответил я. Она снова повернулась ко мне. Её глаза, доверчивые и ласковые, полные надежды и какой-то пугающей преданности смотрели на меня снизу вверх. Так смотрит маленький беспомощный ребенок на своего всемогущего отца... Так смотрит собака на своего хозяина... Мне стало не по себе от этого взгляда.
- Непременно? - она изо всех сил старалась заглянуть мне в глаза.
- Да, - я кивнул и, поцеловав ее в морщинистую щеку, поспешил к двери.
- В марте мой день рождения. - Поспешно добавила Надежда Николаевна. - Приходи в марте, неважно, в какой именно день! Я вообще-то никогда не праздновала день рождения, но этот год особенный. Я хочу, чтобы ты пришел. Я всегда тебе рада, сынок.
- Хорошо, - смущенно пробормотал я.
- Как же я тебе рада! Я буду тебя ждать. Очень ждать. Не забудь... Я всегда тебя жду...
Она обращалась уже не ко мне, а куда-то в пустоту, к невидимому призраку из ее собственного мира.
Я помедлил в дверях, размышляя, стоит ли подходить к ней снова и еще что-то говорить на прощание. Она смотрела в окно, погрузившись в свои мысли и, казалось, уже не замечала моего присутствия. Я решил не беспокоить ее, новая порция воспоминаний о былых временах задержала бы меня еще на час. Меня ждали дела, я и так пробыл здесь дольше обычного.
В коридоре я поблагодарил сестру, попрощался с дядей и поспешил на улицу.
Я не приехал к ней в марте. Я был занят... занят жизнью, молодостью, поиском, я был захвачен ритмом, страстью, увлечениями, открытиями, людьми вокруг меня, погружен в учебу, в интернет, в суету современного города... А когда я был свободен, я не вспоминал о Надежде Николаевне. А если и вспоминал, то тут же находились куда более важные заботы, чем поездка в Дом престарелых.
Погожим майским утром её не стало. Странно, что в такую чудесную пору могут происходить такие нелепые, такие неуместные вещи. Когда природа пробуждается, когда солнечные лучи наконец начинают проникать даже в самые мрачные и унылые уголки серого города, когда люди начинают верить, мечтать и любить с особым воодушевлением и с особой страстью, чьи-то руки вдруг тихо опускаются на одеяло, чьи-то веки вдруг тяжелеют, чьи-то губы вдруг перестают улыбаться, и тот, кто еще минуту назад был свидетелем этого праздника природы, этого океана красок и эмоций, пусть усталым и безмолвным, но все же участником этого непрерывного потока жизни, вдруг останавливается во времени, становится недоступным ни для чего, становится вне чувств, вне мыслей, вне земного дыхания...
Она умерла в мае, но узнал я об этом только летом. Приехав в Дом, я попросил разрешения подняться в маленькую комнату на втором этаже. Мой дядя стоял в дверях и наблюдал за тем, как я перебираю старые книги Надежды Николаевны, которые еще не успели отнести в общую библиотеку.
- А её сын приезжал? А её подруга Катя? Они не стали забирать ее книги?
- Какой сын? У нее никого не было. Она всю жизнь жила одна.
Недоумение на моем лице привело дядю в замешательство.
- Она тебе разве не рассказывала?.. К сожалению, так сложилось, что она никогда не была замужем, у нее не было детей. О её друзьях тоже ничего неизвестно, вряд ли они у нее были. Она всю жизнь прожила в своей крохотный квартире, работала неподалеку в типографии. Знаешь, как она попала к нам? О ней сообщили её соседи... Я думал, ты что-то из этого знаешь. Она одна из немногих, здесь проживающих, сохранила ясный ум до самой смерти. Неужели она не делилась с тобой воспоминаниями о своей одинокой жизни? По-моему, каждый, кто общался с ней в этом Доме, знал о том, как она ненавидела Новый год, как не любила праздничный Петербург, как неуютно чувствовала себя в кино и театрах... За завтраком она рассказывала сестрам, как со временем стала бояться грубых кассиров на почте, резких продавщиц в магазинах, нервных кондукторов в автобусах. Сестры ее жалели... мы все ее жалели. Она ведь по натуре такая общительная, такая добрая... Но всю жизнь одна. Так бывает... Наверное, наш Дом - лучшее, что было в её жизни. Здесь она хотя бы разговаривала, чувствовала тепло и заботу. Странно, что она тебе не жаловалась на своих бывших соседей по квартире. Особенно ей досаждали подростки - отпетые хулиганы из пьющей семьи. Несколько раз они воровали у нее деньги из сумки... О чем вы вообще с ней говорили во время ваших посиделок в комнате?
- ... О жизни.
Дядя многозначительно кивнул, похлопал меня по плечу и поспешил вниз по лестнице. Его ждали дела.
Я вышел на улицу. Моросил дождь.
Я не приехал к ней на день рождения, как обещал...
Я прошел по главной дороге к железным воротам. Было не по-летнему холодно, и ветер проникал мне под куртку.
Она была мне совершенно чужой, но говорила, что я похож на её сына...
Редкие прохожие спешили по делам. Колеса машин шипели на мокром асфальте.
Она была сказочницей, искусной сказочницей.
Автобус уехал у меня из-под носа, и я решил пройти пешком до следующей остановки.
Какая красивая сказка. Я единственный, кого она в нее посвятила.
Загорались первые огни домов, отражаясь в рябистых лужах.
Я шел, и с каждой пройденной улицей эта сказка очаровывала меня все больше. И чем прекраснее она мне казалась, тем сильнее горечь сдавливала мое горло. Сквозь застилающую глаза пелену я смотрел на дрожащий свет бесчисленных комнат.
Кто живет за этими сияющими окнами городских высоток? Очаровательная, успешная, счастливая актриса или всеми забытая, никем не замеченная, одинокая Надежда Николаевна?
Январь 2017