Западная Германия, Лес Зюдхайде.
Когда я открыл дверь двенадцатой казармы на базе в Ильцене, то первым, кто меня увидел, был рядовой Слайсэ – он входил в состав дежурной смены. Он улыбнулся, так широко, как только это было возможно, и заорал на весь первый этаж: «Подъем доходяги! Для встречи справа, равнение на капрала Рыбачка!». Балаган пехотинца Слайсэ не нашел отклика – он был на этаже один. Мы обнялись, Слайсэ сообщил мне, что пятая рота вне базы под личным командованием лейтенанта Скелетона отрабатывает на заснеженном поле тактику борьбы с партизанами (что-то новое). Приказ о присвоении звания капрала мне и Изе Нацику был объявлен на прошлой неделе. К тому же капрал Нацик стал командиром своего отделения и переселился на второй этаж. «Теперь у тебя двуспальный номерок, Рыбачек», усмехнулся Слайсэ, «Можешь с комфортом встречать посетительниц»! Этой последней фразе я не придал значения.
Вечером парни вернулись с «антипартизанских» учений. Я зашел с докладом к лейтенанту Скелетону. Он был полным антиподом сержанту Манила – не употреблял соленых словечек и не посягал на задницы своих подчиненных. Наступили семидесятые годы двадцатого века – военно-морской мир стремительно менялся! Скелетон выслушал мой доклад и сказал: «Хорошо капрал Бандиян, идите. До утреннего построения приведите свою форму в порядок».
Я вышел в коридор второго этажа, и направился, было, в свой «двуспальный» номерок, но на двери одной из комнат обнаружил металлическую табличку с надписью «Командир отделения. Капрал И. Бирман.» Я решил навестить Изю Нацика, если он на месте. Изя «был на месте» во всех возможных смыслах – он развалился в кресле в форме морского пехотинца из голливудского фильма, то есть в зеленой десантной майке, расшнурованных бутсах и австралийской пятнистой панаме. Командир отделения Нацик балдел: закинул ноги в бутсах на журнальный столик, курил дамскую ароматическую сигаретку, потягивал пиво из банки и смотрел телевизор, стоявший на низенькой тумбочке. Когда я вошел, Изя слез со своего трона и милостиво пожал мне руку. На мой удивленный взгляд-вопрос он дал исчерпывающий ответ: «Братишка, разве мы не должны стремиться к прекрасному? Разве я рожден в Северной Дакоте своей американской мамой для того, чтобы дышать вонью, испускаемой кашалотом Битером у телевизора в холле?» Мне возразить было нечего. Изя достал из тумбочки под телевизором, которая оказалась холодильником, банку пива и кинул ее мне. Мы выпили и покурили. Я курил «Лаки страйк», а Изя какое-то французское дерьмо, испускающее тропические ванильно - мятные флюиды.
Нацик продолжил: «Знаешь, Рыбачек, а я скучаю по нашей восемнадцатой камере с видом на баскетбольную площадку. С ней так много связано, и сегодня, когда позади год нашей совместной службы, я признаюсь тебе, Рыбачек, в одном плотском грехе. Но только без базара – тет-а-тет». Я подумал: «Французская дурь мелкой ванильной теркой уже прочищает Нацику мозги, скоро он заговорит стихами, запоет, а тем недалеко и до белой батистовой рубашки с шелковым галстуком-бантом, бархатной зеленой курточки и модельных корочек на высоком каблуке».
Забегая вперед, скажу – через три года не только Изя Нацик, а все продвинутые граждане вольного города Гамбурга именно в таком прикиде начнут рассекать по Герберштрассе: в широконосых лакированных ботинках на высоких каблуках, в приталенных двубортных пиджаках и кружевных батистовых рубахах. Я не угадал только то, что они наденут огромные солнцезащитные очки-консервы и цирковые круглые кепки, сшитые из разноцветных квадратиков. Их будут сопровождать телки в шнурованных сапогах-чулках на каучуковой платформе (дизайнер взял за образец наши пустынные бутсы?), в кукольных платьицах, которые будут так коротки, что не смогут прикрыть современным пастушкам их черные нейлоновые трусишки. Пастушки будут носить радужные очки-хамелеоны в пластиковой «черепаховой» оправе и широкополые бразильские шляпы из тончайшего черного фетра. Рассекать по площадям и скверам находясь не под кайфом от фиолетового «дип пёпла» или другой кислоты будет считаться в молодежной среде Гамбурга неприличным. Мальчики в кружевных батистовых рубашках будут всюду таскать с собой «стереокомбайны» и непрерывно крутить свою псевдолюбимую танцевальную музыку. Девицы будут зажигательно неискренне смеяться, поглощать пинтами из узких и высоких оранжевых стаканов через искусственные цветные соломинки слабоалкогольные коктейли, и бегать в женский сортир «пудрить носик». Попудрив его хорошенько, веселые девчонки будут кидаться в своих музыкальных батистовых мальчиков засахаренными фисташками и детскими елочными мячиками на резинке - я играл таким мячиком в возрасте четыре года в Питтсбурге. Таким будет «модус вивенди» эпохи «диско». Немного подержавшись на вершине гамбургской моды, стиль эпохи диско пройдет, как и все эпохальные стили до него и после него.
Страшной тайной восемнадцатой камеры оказался эпизод с полицейской подстилкой Ирмой. Изя облегчал свою совесть, а я улыбался и думал: «Есть еще парни, которые способны пощипать даже выжигу Нацика, если застукают его без штанов на специально подосланной немецкой обершлюхе!»
Дело было прошлое, я сказал Изе: «Забили, было и было. А как ты сделал нас капралами? Покайся, Изя?» Изя покачал головой и покаялся, но по-своему: «Скоро, Рыбачек, братишка Изя получит сержанта – документы варятся в вашингтонской кастрюльке. Если дело выгорит – то ты все и узнаешь. А до тех пор – я и ты – оба получили звания капрала за отличную службу. Ведь ты отлично служишь, Рыбачек? Говори себе перед сном – я отличник, я отличник, и недели через три поверишь».
Прошел месяц, я решил проведать своих кураторов в Гамбурге. Зима 1970 года кончалась, в один из ее последних дней я, новоиспеченный капрал американской морской пехоты, вышел из гамбургского метро и пошел на улицу Репербан. Я шел по противоположной стороне улицы и с расстояния ярдов в сорок увидел, что над витриной нужного мне кафе горит другое неоновое название. В кафе располагалось туристическое агентство, в его витринах висели многоцветные плакаты с описанием туристических маршрутов: «Из Германии в ….», «По Германии от …», «По всей Швеции и …» и тому подобное. Следовательно, связи с Центром у меня не было. Я мог воспользоваться связью «через Элвиса», но решил, что повторяться в своей работе агенту Эжену вряд ли стоит, тем более, что я уже писал Элвису более двух раз. Оставалось ждать, и ждать мне как агенту Эжену пришлось два года.
В мае 1970 года Изя Нацик стал сержантом. Он привел свою угрозу в исполнение и рассказал мне о тех тайных тропах, которые привели его на эту сомнительную вершину. Рассказ сержанта Изи Нацика я не могу привести для читателя полностью, по причинам, которые я также не могу сообщить читателю. Но основные тезисы рассказы такие.
В Австралии прохиндей Изя Нацик одним ему известным способом вошел в число лиц, которые раз в неделю играли в покер в маленькой гражданской гостинице в Уилуна. В ней тогда обретались золотодобытчики из Перта – суровые парни с хорошими деньгами, которые и затеяли игру. Пару недель (две игры) Изя держался в нуле, а игравший с ним пентагоновский офицер из штаба Шугара помаленьку проигрывал.
На третьей неделе (в третьей игре) случилась катастрофа – офицер крупно проигрался, и вынужден был расплатиться со старателями казенными деньгами (банальный сюжет множества романов – но так и было, это правда). Офицер не знал, что предпринять. Изя сделал ему предложение – он отыграет у австралийской братвы требуемую сумму, но офицер введет Изю в круги любителей карточной игры более высокого военного полета.
Три австралийских игры Изя провел относительно честно, но в четвертой игре он отчаянно «рискнул» и выиграл. После этого военно-морские любители картежных ощущений решили затихариться.
Именно этот офицер-картежник (это был, как ни странно, прикрепленный дядей Шугара к своему племяннику пентагоновский чиновник, в чине полковника.) сопровождал всю нашу специальную группу до Окинавы и до Гамбурга. Изя не говорил мне об этом, но, наверное, он же угощал Изю гейшами в Наха на Окинаве. И было за что – пехотинец Изя Нацик спас его карьеру!
Пентагоновский офицер не стал увиливать, и по своим каналам с базы Колон, республика Панама, рекомендовал Изю в высоких армейских сферах американского контингента в Германии как юное покерное дарование. Но для вступления в элитный круг военных игроков требовался крупный залог - сумма четырехзначная! Эту проблему Изя Нацик самостоятельно решал в течение трех недель плавания по Атлантике, и решил в Гамбурге – ему пришла подтверждающая радиограмма о финансировании его «проекта». Именно тогда я его успокаивал, еще не зная в чем дело.
По законам жанра (и опять, правда – извини, читатель) Изя Нацик должен был обыграть за зеленым карточным столом самого главного игрока. Представьте – он это сделал! Имя проигравшего слишком известно в Америке, чтобы его называть. Не платить юному Изе Нацику высокий военный чиновник не мог, чтобы не «потерять лица».
Через посредника (посредник потом взял с Нацика свою долю некими услугами, все того же картежного свойства) были проведены переговоры сторон, и долг перед пехотинцем Нациком высокий чин погасил способом для себя весьма легким. Вот так Иосиф Бирман – Изя Нацик стал сержантом, а я стал капралом.
Именно так и пишут в романах: не повезет в картах – повезет в любви! У Изи Нацика правило отыграло в обратную сторону – прокололся с Ирмой – отыгрался с полковником.
1970 год прошел в нашей роте достаточно спокойно, Скелетон занимался своей семьей, мы служили, пентагоновские дядьки понемногу забывали о нашем существовании. Не имел никакой связи с Центром агент Эжен, но меня это не беспокоило.
В конце 1970 года сержант Битер ушел в отставку и уехал в свой родной Орегон. Через некоторое время на освободившуюся должность командира отделения был назначен я, Рыбачек. Мое назначение прошло без протекции со стороны Изи Нацика, но он сделал главное – вытолкнул меня на самую нижнюю командную ступеньку военной иерархии.
В начале 1971 года рядовые Лаки и Слайсэ из моего отделения получили звания капралов, в моем отделении существенно поменялся состав, из австралийских ветеранов остались капралы Лаки и Слайсэ, и рядовой Малыш Когё.
Летом 1971 года в шестую казарму, расположенную на базе напротив моей двенадцатой казармы, перевели шестьдесят вторую роту. Парни 62-й роты были активными участниками войны в Колумбии между правительством страны и коммунистическими партизанами, они имели богатый боевой опыт, и были переброшены на учебную базу в Ильцен для подготовки к проведению особого спецзадания.
С 62-й ротой связана отдельная история из моих приключений. Начались эти события с того, что Скелетон объявил нам на совещании командиров, что 62-я рота намечена, как основной исполнитель спецзадания, а наша 5-я рота как дублирующий исполнитель. В начале сентября пехотинцам 62-й и 5-й роты артиллерийская служба базы выдали по дополнительному временному комплекту личного оружия. Этим оружием оказались тяжелые автоматы калибра 3/10 дюйма, произведенные для гражданских целей на гражданском заводе в Неваде. Парням из 62-й роты выданное оружие было знакомо. Они объяснили, что уже пользовались в Колумбии подобными «калашами», которые отбирали в бою у коммунистических партизан. Участник общей познавательной беседы Малыш Когё спросил: «А куда вы потом уводили партизан?» Разведчик, прошедший войну в Кордильерах, усмехнулся и ответил Малышу: «Никуда не уводили, партизаны были не транспортабельны, мы оставляли их в джунглях!»
Инструкторы с базы провели с личным составом нашей 5-й роты несколько стрельб из невадских «калашей». Были проведены занятия по разборке и сборке этого оружия в полевых условиях, и другая оружейная военно-полевая мудистика. Никакие новые «навыки», которые нас так усиленно заставляли приобретать лейтенант Скелетон и капитан Слипер, нам при выполнении задания не пригодилось.
В октябре 1971 года капитан Слипер получил новое звание – майор, а Скелетон стал первым лейтенантом. Парни говорили, что майор Слипер вскоре будет переведен в Америку, и гадали - какого нового военного умника пришлет командование на его место.
Завершающей фазой подготовки 62-й и 5-й рот к выполнению спецзадания должно было стать девятичасовые учения в реальных условиях на пересеченной лесной местности. Набросок карты этих учений я предлагаю читателю.
Рано утром 11 октября 1971 года в лесу Зюдхайде начались наши итоговые учения. 62-я и 5-я роты автотранспортом были переброшены на южные рубежи леса. Боевая задача состояла в согласованном движении в лесу двух рот тактическим порядком типа «уступ» с юго-запада на северо-восток (параллельно линии железнодорожного перегона Эшеде – Унтерлюс) с соблюдением скрытности перемещения и маскировки. Личным оружием у всех пехотинцев были невадские «калаши», боеприпасов у нас не было. Посредник, контролирующий действия на учениях, перемещался на правом фланге всей разведывательной группы. Мое отделение двигалось практически по самой восточной опушке лесного массива Зюдхайде. За восемь часов отряд 5-й роты скрытно прошел по лесу двенадцать миль, и достиг рубежа эвакуации. Замечаний к нашей роте у посредника не было.
62-я рота двигалась в массиве леса, ее левофланговое отделение шло параллельно линии железной дороги в 60-70 ярдах от нее. Время движения 62-й роты составило восемь часов тридцать минут, то есть они успешно уложились в девятичасовой норматив.
Учения в лесу Зюдхайде завершились удачно и, судя по всему, командир 91-го батальона майор Слипер стал паковать чемоданы. И поторопился. Немецкие власти, а точнее Управление полиции земли Нижняя Саксония прислали командованию базы в Ильцен уведомление о проводимом ими расследовании факта нападения неустановленных лиц в камуфляжной форме на пассажирский поезд на перегоне Унтерлюс – Эшеде со стрельбой по вагонам. Инцидент произошел 11 октября 1971 года. Свидетели из числа пассажиров показали (!) что стрельба велась очередями, трассирующими пулями, из автоматов советского образца типа АК-47, которыми вооружена народная армия Восточной Германии. Полиция выяснила, что в указанный день два подразделения, расквартированные на базе в Ильцен, проводили учения в южной части леса Зюдхайде, и просила командование базы дать свои пояснения по вышеизложенному инциденту.
Майор Слипер был озадачен – его агентурная сеть не сработала. Причина была в том, что в 62-й роте не нашлось стукачей. Парни понесли в Колумбии людские потери, и считали командиров типа Слипера тыловыми крысами и последними сволочами, поэтому на «контакт» не шли. В действительности именно неустановленная группа пехотинцев из 62-й роты вышла из зоны учений, залегла вдоль линии железной дороги и «пошутила над бюргерами» - постреляла в утреннем тумане боевыми трассерами над вагонами. После этого группа успешно покинула свою боевую позицию и вместе со своей ротой завершила учения. Скрытность была обеспечена – посредник, находившийся от места обстрела (отмечено на карте) на расстоянии трех миль, никакой стрельбы не услышал, и ничего в итоговом рапорте о результатах учений по факту возможной стрельбы не отметил. Не было в ротах и расхода боеприпасов – их на учения не выдавали. Изучение обстоятельств инцидента подвигло майора Слипера на дерзкий ответ немецкой полиции:
- американские военнослужащие согласованной зоны учений не покидали,
- пехотинцы по лесу перемещались без боеприпасов и стрельбу вести не могли,
- вышеизложенное отмечено в документах по этим учениям, их полиция земли Нижняя Саксония может установленным порядком запросить через бундесвер,
- поиск групп военнослужащих из Восточной Германии к функциям американских военнослужащих с учебной базы в Ильцен не относится.
Как развивалась переписка по инциденту в лесу Зюдхайде в дальнейшем, я не знаю. Скорее всего, пентагоновское командование оценило события в лесу несколько иначе. Свидетельством этому послужило то, что майор Слипер в начале 1972 года был переведен из Ильцена не в Америку, а в Грецию. Командиром 91-го разведывательного батальона был назначен капитан Харш, командовавший нами на морском переходе из Австралии в Германию, через Окинаву и Панаму. Основным подразделением по выполнению специального задания, суть которого была ужасно секретной, командование определило 5-ю роту 91-го батальона - роту лейтенанта Скелетона.
В итоге, спустя полгода, я оказался в Москве, где как агент Эжен, получил новую информацию от Центра и новую схему связи.
Загадка наличия у пехотинцев 62-й роты боеприпасов к автоматам сделанным в Неваде, командованием не решалась. Скорее всего, парни забирали в Колумбии у не транспортабельных красных партизан не только «калаши», но и боеприпасы к ним, ну и немножко привезли этих боеприпасов с собой – вдруг пригодятся, и пригодились!
Так я думал в октябре 1971 года, менее чем через год моя оценка событий в лесу Зюдхайде существенно изменилась.
Продолжение в части 10.