Как он попал к нам в бригаду, вообще никто не знал. Скорее всего - случайно. Видимо бригадир был в загуле и с пьяных глаз принял его на работу. А потом когда документы уже оформлены, тут уж - поздняк метаться, так и оставили его у нас…. В ту пору мы взяли в лесхозе три деляны на заготовку строевого леса, на нужды какой-то там стройки.
Тогда еще бензопилы – сучкорезки были в диковинку, да и стоили дорого, поэтому сучки мы обрубали топорами, вручную…. Каторжная скажу вам работенка. И вот этого паренька к нам занесло в сучкорубы…. Ну, я вам скажу - фрукт. Таких людей просто не бывает. Я, по крайней мере, никогда не встречал. «Аристократ в восьмом поколении», он был не то что ни на что не способным…, а … беспомощным каким-то, что ли. Ко всем обращался на Вы. Был до слащавости вежлив и все время, как только выдавалась свободная минута читал этого своего…, как его…, а…, вспомнил - Байрона. Постоянно таскал с собой обернутую в цветную бумагу книжку. Звали его все Сашенька…. Не Александр, и не Саня, а именно – Сашенька. Да и как его по-другому называть, когда с первого взгляда посмотришь и сразу видно – перед тобой Сашенька, и никто другой. Белобрысый с бесцветными глазами, он был какой-то… нескладный весь – интеллигент, в общем. Он приехал из города к своей тетке и сразу же без остановок поехал с нами в деляну. Ну, скажу я вам, работничек. Постоянно выдыхался. Бесперечь садился передохнуть. Когда подходила пора браться за топор, он смотрел на него с таким страхом, что мужики просто не могли удержать смех. На третий день он набил на руках кровавые мозоли и полночи стонал, мешая спать остальным. В вагончике, в котором мы ночевали, были двухъярусные нары, на которых мы спали вповалку после изнурительной смены. Сашенька спал у стены на первом ярусе. Только не спал, как я говорил раньше, а страдал - бедолага. На него стали шикать со всех сторон, что б заткнулся и не мешал спать остальным. Он с трудом поднялся и, кряхтя, вышел на улицу. Я тоже не мог уснуть, поэтому решил сходить покурить на ночной холодок.
За вагончиком раздавался какой-то непонятный звук, поэтому я направился прямо туда, что бы посмотреть что там и как. Это был Сашенька. Он сидел на пне, уткнувшись головой в сложенные на коленях руки и тоскливо всхлипывал. Я подошел и положил ему руку на плечо. Он весь сжался и, торопливо вытирая слезы, как-то затравленно оглянулся и хрипло произнес:
- Вы только никому не говорите…, хорошо?
Я пожал плечами:
- Да кому это интересно?
Потом присел рядом и, подкуривая беломорину, высказал ему все начистоту:
- Ты, вот что парень…. Чем вот так мучиться, брал бы, да - увольнялся. Ну не твоя это работа. Неужто сам не понимаешь? Вот, для каких целей ты здесь? Из-за денег? Так их все не заработаешь…. А вот пузо… - точно сорвешь.
Я постарался сказать это как можно мягче, так как мне и вправду было жаль его. Сашенька как-то зябко повел плечами, посмотрел на утыканное веснушками звезд небо и обреченно начал объяснять:
- Понимаете, Алексей…. Тут дело вот в чем….
Он как-то стеснительно затеребил край воротника своей серой куртки, словно каждое слово давалось ему с огромным трудом. Но пересилив себя, продолжил:
- Однажды, мы повздорили с мамой…. По пустяковому казалось бы поводу. В общем… - я не смог зацепить веревки на балконе, они постоянно обрывались и она (в сердцах конечно) высказала мне, что я никогда не стану настоящим мужчиной. Представляете…? Ну я естественно вспылил и… и… вот я здесь. Я должен, понимаете, должен - доказать ей…. Помните у Байрона есть такие строки:
Не унизит потомок ваш доблестный род
Ни позорным поступком, ни страхом...
Он, как вы, будет жить, и, как вы, он умрет,
И смешает свой прах с вашим прахом!
Вот я и тоже…. Чтобы она поняла, наконец…. Ну как вам еще объяснить…?
И он опять опустил голову. Я с сожалением посмотрел на его нескладную фигуру, растоптал папиросу и тяжело вздохнул:
- Пойдем…, Байрон….
В вагончике, осторожно, чтобы не шуметь, я достал из своего рюкзака мазь, пластырь и бинты. Обработав Сашеньке мозоли, я отправил его спать, пообещав, что утро вечера мудренее. А сам…. Сам я долго не мог уснуть, размышляя - куда его пристроить. Вот ведь натура у меня какая… - неудобная. Стоит с кем связаться, стоит начать, кому-то помогать и все - приехали…. Всегда сам начинаю страдать. И так получается, что их проблемы, в какой-то мере, становятся моими проблемами…. Вот разобраться – нужен мне этот Сашенька, как кролику клыки. Ан - нет. Пожалел…, вошел в положение… и все. Взвалил себе на плечи еще и Сашеньку. Типа у меня своих проблем нету…. Да взять хотя бы Ганса. Вызвался он мне новое топорище делать, да на том дело и встало. Или травмы…. То же плечо, к примеру – четвертый день саднило. Крыжевали мы как-то лес с Трофимычем на отправку, меня тычиной по плечу и прикатило. Случайно конечно…, но от этого плечо меньше болеть не стало. А тут еще дядь Петя за лесом приезжал…. Шепнул по секрету, что Катюха моя к матушке своей, опять в район укатила… курва. И здесь, для полного счастья, еще и Сашенька добавился. Эхххх. Ну как бы то ни было, а поворочавшись и пораскинув мозгами, уснул и я.
Утром чуть свет, я подошел к бригадиру:
- Слыш, Ильич…, в общем – тут такое дело есть… – и, не дожидаясь пока он возразит, я вывалил на него всю проблему. – Сашеньку этого, новенького, надо бы в чокеровщики перевести. А то он руки вконец сотрет. А там … я поднатаскал бы его немного…. Как думаешь?
Бригадир нахмурился:
- А ты, что – нянька? Или воспитатель в детсаду…? Поднатаскает он….
Гнев ударил мне в голову, но сдержавшись, я как можно спокойней ответил:
- Ну, начнем с того, что его вообще не надо было принимать к нам на работу. Ты же видел, что за человек. Но коли принял, зачем издеваться? Сам же знаешь что руки он до талого стер. Хочешь, чтоб парень вообще слег? Или сбежал? Так вот… - он не сбежит. А слечь – сляжет.
Бригадир рассмеялся:
- Ладно, Леха…, не психуй. Порешали мы уже насчет Сашеньки пока ты умывался. Пойдет он к Пестику на кухню кашеварить. Ну а с обеда пусть чокерует. Уговорил… – обучишь его.
И примирительно ткнув меня кулаком в больное плечо, Ильич пошел умываться.
Ну, вот это уже другой разговор…. Это – куда с добром. Дело в том, что поначалу мы кашеварили по очереди. В то время когда вся бригада с утра отправлялась в деляну, один оставался в лагере. Он готовил обед. А потом, с обеда – уже вместе со всеми шел в деляну, обрубать сучья. Затем – вечером он шел пораньше разогревать то, что осталось с обеда - на ужин. Так было до тех пор, пока очередь кашеварить не досталась мне, а потом Лиману. Мы с ним такого наварили, что нас чуть не поколошматили. Ну, не дано нам это… - что ж поделать…. Потом выяснилось, что лучше всех выходит варево у Пестика и Ганса. Так они и стали менять друг друга, и никто из нас даже не возражал. Хороший обед – он многого стоит. Вот и пусть учится… - варит.
И на самом деле – на кухне Сашенька преуспел. Супы, каши, мясо – все это он научился готовить, как говорится – влет. И надо заметить – очень даже неплохо. Но если в поварском деле ему удалось преуспеть, то в чокеровке он был … как бы это помягче…. Ну…, тормоз, короче. Ох, и помучился я с ним. И постоянно у него что-то приключалось. То невольку посеет…, то тросик так запутает, что распутывать его никто не брался, а просто брали новый. То тычок потеряет и прибегает, чтоб ему сделали новый. А еще жара стояла – жуть. Я, как главная нянька (так меня прозвали ребята) уже сделал ему крючок вместо невольки и примастырил его сразу на тросик. И тычков настругал на всю смену. Даже смастерил ему кепку из газеты, что б солнечного удара не было. Так что - худо-бедно, но дело пошло. И Сашенька как-то, незаметно для других, стал втягиваться. Он даже попросил наших вальщиков - Дена и Трофимыча, что бы научили его работать бензопилой. Они посмеялись конечно, но согласились после работы, так уж и быть – поучат…. Но только перед ужином. На том и порешили.
Для такого дела собрались все. Подтащили семдесятпяткой два средних хлыста к печке, на которой варили обеды. И началось обучение…. Сначала Ден очень подробно рассказал, как заводить пилу, как держать и наконец – как пилить. Потом не спеша повторил все по порядку и показал все это в действии, и даже отпилил от комля два швырка, и только потом подпустил Сашеньку к пиле.
Сашенька видимо очень волновался. Он долго не мог завести пилу и дергал стартер бестолково, судорожно - в холостую. Мужики начали посмеиваться и советовали бросить эту затею, но Сашенька не сдавался. Потом, когда уже стало понятно, что он никогда ее не заведет, я подошел и помог ему. Подгазовывая дросселем, я передал пилу Сашеньке и ободряюще кивнул:
- Действуй!
Он жалко улыбнулся и впился в ручки пилы как бультерьер. Я еще ничего не успел предпринять как он, надавив газ до упора и крепко зажмурившись, поднимая ее, загнал полотно в землю. Цепь, жалко взвизгнув, плюнула в отражатель песком и пила заглохла. Ден покачал головой:
- Ты так цепь загладишь о землю-то. Давай - ка сюда!
Он оторвал Сашеньку от пилы, почистил крючки, осмотрел полотно и покачал головой. Сашенька ссутулился, опустил голову и пошел в вагончик. Однако Трофимыч окликнул его:
- Эй, лесоруб! А ты куда это намылился? – Сашенька обернулся. – Давай ка, родной, пили, коли взялся. Себе хотя бы на пару варок напили. И глаза больше не закрывай. Смотри – что делаешь.
Он подошел, завел пилу, показал - как ее поднимать, чтобы носик не втыкался в землю и как правильно газовать чтобы пила не глохла. Сашенька старался изо всех сил. Он уже не зажмуривался, а наоборот так выкатывал глаза, что создавалось ощущение, что они у него сейчас лопнут. Мужики, глядя на него, давились со смеху. Однако, худо-бедно с помощью подсказок «бывалых», ему удалось отпилить четыре швырка. Я помог ему - приподняв тычиной хлыст, чтобы не зажимало цепь….
Если бы вы видели потом его довольное лицо…. Все мужики наперебой поздравляли его. И делали это на полном серьезе - без подколок. Каждый понимал, что Сашенька, ну если не совершил подвиг, то очень - очень продвинулся вперед в плане возмужания. А он сам…. Ну, порадовался, конечно. И тут же опять уткнулся в свою книжку.
Так продолжалось дня три. Сашенька уже более уверено брался за пилу. Он сам научился ее заводить, ровно поднимать. И пилил уже не в пример ровнее. Но так же, по-прежнему, хватался за ручки мертвой хваткой и так же выкатывал глаза, продолжая потешать остальных.
Один раз Ильич приехал с лесхоза, куда мотался за накладными, с новостью. Он собрал нас прямо в деляне и, махнув рукой, как отрезал:
- Все! Шабаш, мужики. По случаю долгой жары – существует угроза пожара. Поступило распоряжение - пока не придут дожди, все работы остановить. Так что, скорее всего - поедем по домам. Только сторожей оставим. Ну и меняться будем естественно…. Но я надеюсь это ненадолго. Жара такая, сколько дней уже стоит. А после жары всегда приходит гроза. Ну а с грозой само собой – дождь. Так что - немного придется потерпеть.
Ну, побурдели мы от таких новостей, поворчали, а что толку…, порешили - назавтра домой двигать, пока дожди не придут. А сейчас, коли пилить все равно нельзя, пошли мы порядок в деляне наводить, да жерди себе топорами заготавливать. В общем, до ужина нашли себе заделье. Сашенька пошел помогать мне, оттаскивать жерди в сторонку…. Правда говорят, что двое, трое - не один. И мы с ним за четыре часа нашелушили довольно серьезную кучку. Когда мы уже заканчивали он вдруг подошел ко мне и спросил:
- Алексей, а вы верите Ильичу?
Я недоуменно пожал плечами:
- В каком смысле – верю?
Сашенька пояснил:
- Ну, вот он говорит, что после жары всегда приходит гроза. Это - правда, так?
Я опять пожал плечами:
- Наверное - Ильичу-то лучше знать.
Сашенька покачал головой:
- А я что – то сомневаюсь….
- А ты не сомневайся…. Придут дожди, да дальше попрем. На наш век работы хватит. А сейчас - пошли в вагончик… - хорош, наработались.
Вечером, когда уже все укладывались на ночлег, вдруг раздался оглушающей силы удар. Первым подскочил Ганс:
- О! А вот и гром гремит! Ха! Счас польет…. Слышь, Ильич! А ведь ты прав был, что гроза скоро. - Он соскочил со второго яруса и выглянул на улицу. – Ну, так оно и есть… - тучина прет - прямо по курсу и прямо на нас.
Все разом завертелись, запереговарились и сошлись в одном, что домой, похоже, ехать не придется. Дождик – то и в самом деле был близко. Ну и хорошо и как кстати. Лучше нормально доработать, чем вот так дергаться туда – сюда. Вскоре загромыхало все ближе и ближе. Тут поднялся Сашенька:
- Вы меня простите великодушно, но я … не сходил в … туалет. А если сейчас и в самом деле дождь?
Я поднял голову:
- Лети – пулей…, успеешь еще.
Отхожее место у нас было метрах в ста от вагончика - в кустах старого боярышника. Сашенька стеснительно пошуршал бумагой и выскользнул на улицу. Я обхватил подушку руками и блаженно закрыл глаза. После изнурительно-трудного дня, дремота сразу же начала обволакивать все тело, путая сознание и растворяя в голове блаженный покой. Я еще слышал слабый гул голосов своих товарищей, но истома все прочнее и прочнее залепляла мне веки, унося мой усталый организм в страну покоя и сказочных видений.
Я даже не понял когда раздался этот щелчок. Спал ли я или уже проснулся. Резкий, неприятный и какой-то болезненный щелчок…, даже не щелчок, а… (Вы удаляли зубы хоть раз? Вот там такой характерный хруст) именно хруст раздался, внезапно вырывая сознание из небытия. А потом через полторы секунды за щелчком прилетел удар…. Страшный удар. Гром был такой силы, что мы все вскочили на ноги, еще не соображая, что происходит. И следом за громом, по вагончику раздался еще один удар. Мы все повалились на пол. Тут же откуда-то завоняло дымом. Ничего не соображая, мы кинулись к выходу, но дверь оказалась заперта. Нас кто-то запер снаружи и поджог…. Ужас нашего положения был в том, что все топоры были на улице и без них стену мы сломать не смогли бы. И окошечки были, как говорится – свинье пить носить. Только голова бы в них и пролезла. Да и было их всего два. Одно здесь у нас, а другое там – в тамбуре. Ильич разбил одно, и прильнул к нему, оценивая обстановку. Мы ногами старались сломать стену, но тщетно. Немного расшатав доски, обшитые толстыми прожилинами, мы только сделали щели, через которые можно было вместе с мастером посмотреть наружу. Но снаружи было темно, только блики от огня, а дыму в вагончик все прибывало. Мы уже начали кашлять, как Ильич вдруг рассмотрел что случилось. Он оторвался от окошечка и закричал:
- Ребята! Это молнией дерево повалило. Дерево это здоровое, что рядом – то росло…! Оно прямо на вагончик упало и веткой толстущей нам дверь зажало! И оно горит…! Короче – мочите тряпки и в рот! Ветку не сломаешь…! Вот спилить бы…. Эх пилы с топорами под навесом оставили…! Вся надежда на дождь….
И он, кашляя, осел по стене на пол. А на улице становилось все светлее. Дерево разгоралось не на шутку. И дым становился все гуще. Мы легли на пол и, намочив в ведре с водой рукава, зажали их во рту. С детства известно, что в дыму лучше всего дышать через мокрую тряпку. Больше шансов выжить. У меня из головы никак не выходила мысль, - почему нет дождя? Дождь же должен пойти и залить пламя. Но дождя и в самом деле все не было. И паника начала охватывать сердце. От страха почему – то онемел язык и щеки стали холодеть, потом начали отниматься пальцы. Я вскочил и кинулся с разбега на стену. Но от удара упал и подполз к щели. Все ребята тоже кинулись к щелям, жадно хватая скудные глоточки свежего воздуха….
И вдруг, раздался рев бензопилы. Не веря своим ушам, мы выглянули в спасительные щели и увидели Сашеньку. Во всеобщей суматохе про него как-то все забыли. Я вообще думал, что он уже пришел с туалета и спит. Но он не пришел. Он шел сейчас. Как всегда - впившись, по бульдожий, в ручки бензопилы и безумно выкатив глаза. Только на этот раз над ним никто не смеялся. Все просто молчали и, по-моему, как и я - молились на этого паренька в серой куртке и с бензопилой в руках. Тут у меня в ушах зажурчал ручей и когда я осознал, что щель моя слишком мала, чтобы снабдить меня кислородом, я махнул рукой и нырнул в большой разноцветный пузырь, который выполз прямо из стены.
Я потерял сознание и не видел, как Сашенька с первого раза отпилил эту ветку. И как эта ветка, падая, сыграла и толкнула его прямо в огонь. Но он выскочил оттуда и рванул дверь вагончика, принимая задыхающихся ребят. Не видел я и то, как они вдвоем с Пестиком выволокли меня на воздух и положили подальше от огня. И лишь одно у меня стояло перед глазами, когда сознание на мгновение вернулось ко мне. Это был Сашенька. Он тащил кого-то еще из вагончика, и это было отчетливо видно. Но почему было светло…? Почему…? Да потому что куртка на Сашеньке ярко горела….
Очнулся я в больнице. Страшно болела голова. И тошнило так, как будто я месяц не выходил из запоя. Рядом с моей койкой стоял большой эмалированный таз. На соседней койке сидел Ганс и смотрел на меня. Он обрадовался, что я поднял голову и как-то сипло заговорил:
- Ты это… очнулся…. Хорошо…. Ты это… если хочешь рыгать – вон таз стоит… это самое… делай. Это тебе поставили…. Я уже свой полный отправил.
Я поморщился:
- Обойдусь. Как мы тут очутились?
И Ганс сбивчиво поведал мне все что приключилось.
Нас спасли мужики из соседней деляны. В смысле не спасли, а доставили в больницу. Они как раз ехали в центр за водкой на своем шестьдесят шестом с теном. Увидели зарево, завернули к нам. Они погрузили нас на машину и привезли сюда. Больше всех пострадал Сашенька. Они с Пестиком и Деном вытащили всех, но под конец его опалило. Взорвалась бочка с соляром, что стояла за вагончиком, и Сашеньку задело огнем. Потом пошел дождь и моментом все потушил.
Я слушал Ганса сквозь гул в голове и наконец спросил:
- А со мной что? Угорел?
Ганс хмыкнул:
- Не ты один. Все угорели. Но тут еще одно дело. Нас еще громом как бы контузило. Врачи выявили. Ден с Пестиком меньше всех пострадали. А Сашеньке вообще сильно досталось. Сейчас вертолет за ним должен прилететь. Дождь кончился. В Новосиб его повезут - в ожоговый. А тут ему уколов обезболивающих наширяли. Говорят – дотянет….
- Где он?
- В соседней палате…. Спит, наверное….
Я, превозмогая головокружение, поднялся и на «ватных» ногах пошел к нему. Первое что я увидел, когда зашел в палату – его глаза. Он лежал на животе весь забинтованный, накрытый простынею и смотрел прямо на меня. Я проковылял до его койки и обессилено присел рядом на пол. Он повернул ко мне голову и как-то отрешенно-глухо проговорил:
- Гроза, Алексей…. Гроза…. Прав ведь был Ильич…. Прав…. После жары всегда приходит гроза… всегда…. – и отвернулся.
А я уткнулся головой в его подушку и… заплакал….
Хоронили Сашеньку… Александра Ивановича через три дня. Он скончался в вертолете за семь минут до посадки в Новосибирске. На памятнике, который мы установили всей бригадой на городском кладбище, были выбиты слова:
Перышкин Александр Иванович. Хороший человек и настоящий мужик.
Он хотел доказать это своей маме, а доказал всем.
Закончил: 22.12.2015. 1 ч. 54 мин. Ночь.