Летом 1963 года батя пришёл вечером домой как грозовая туча хмурый. Мама, как всегда, сразу не налетела на него с вопросами, а молча, покормила…
Утром причину вчерашней хмурости отца узнал и я: ему настоятельно предложили новое место службы – ГДР. Вроде бы хорошая весть, ведь у нас ещё в Перми соседями по квартире была семья, глава которой там служил, так у пацана его был ТАКОЙ велик…, когда мы с братаном имели на двоих подростковый СВЗ. Но… брат уже закончил девятый класс, а в ГДР тогда ещё были только восьмилетки…
Причину столь настоятельного перевода отца «взаграницу», куда все просто мечтали попасть, я узнал «попозжее малость». Отец уже тогда из лётчиков расчудесным образом по дури хруща в начфины переквалифицировался, и ни одна ревизия не находила в его «хозяйстве» не то что «пропавшей», но и незаконно потраченной копейки, а ТАМ, в ГДР, не то второго, не то уже третьего начфина ОБАТО посадили…
Короче отец убыл к новому месту службы чуть ли не на следующий день. Мы с мамой и братом перебрались из финского домика, в котором жили, в одну комнату трёхкомнатной квартиры ДОСа и стали ждать вызова отца. Валерий, ну, брат мой старший, оставался в Кустанае и перед нашим отъездом должен был перейти жить к женщине, «имениотчества» и фамилии которой я не помню, но в семье нашей её называли ПАТРОНША.
Вызов от отца пришёл в начале декабря…
Дали отцу телеграмму и поехали. Мама уже в Челябинске начала переживать, не умирает ли с голоду её старшенький, хотя оставила ему сверх оговоренного почти всю наличку, как сейчас говорят.
Брест проехали ночью. Мама уже спала, а я пытался что-то читать при очень слабом дежурном свете за столом нижней боковой полки плацкарта. Чую чей то пристальный взгляд. Поднимаю глаза - отец стоит в проходе. Протёр глаза – отец не исчез. Оказывается, получив нашу телеграмму и будучи в командировке в СОЮЗЕ (так в ГДР называли тогда СССР) купил билет в наш поезд, правда в другой вагон…
На следующую ночь прибыли в Вюнсдорф. Отца должны были встречать, но задерживались, машина, как потом выяснилось, сломалась. Буфет на русском вокзале был закрыт, пошли с батей в «гаштет» на немецкий вокзал (мама отказалась, всё наверно думала, как это она будет есть, а старшенький может голодный спать лёг….).
Зашли, заняли столик. Люд был разношёрстый и «разнонациональный», внимания на нас никто не обратил. Сделали заказ, ждём. Вдруг с соседнего столика на «пьяном немецком» раздаётся с огромным пафосом:
- Мэнш! Дупель!!!
Ну, думаю сейчас полведра, как минимум, принесут. Официант довольно шустро приносит на подносе маленькую рюмочку и ставит перед надрывно кричащим и внимательно осматривающим зал придурком на какой-то картонный кружок, коих, кстати, по всем столам, кроме нашего, довольно много было раскидано. На удивлённый взгляд мой отец отвечает с улыбкой в углах рта:
- Порция корна (водки) 20 грамм, а дупель АЖ 40-к…
Забыли. Приносят две соски с хлебом и груду горчицы. Жрать уже «зело» хотелось. А по сему, чуть обмакнув в горчицу, толстенную «сосищечу» кладу в рот, и … вопрос встаёт сам собой: в горчицу я её опускал или только подумал это сделать?! Повторяю «опускание» - нулевой эффект. Немец за соседним столом не только голосом, но и жестами привлёк моё внимание:
- Камарад! Вот как надо! - и обваляв всю сосиску в горчице, засовывает её себе в рот…
Повторяю его «телодвижения» и не могу удержаться от «скривления морды лица своего» - ТАКАЯ КИСЛЯТИНА! Оказывается, немцы не заваривают горчицу, а просто разводят её чуть тёплой водой…
Это было моё первое знакомство с неметчиной…
PS. Через четыре с половиной года, привыкнув есть немецкую горчицу ложкой, что называется, выезжал в Союз по окончании десятилетки с одноклассниками и в привокзальном кафе Бреста (в ресторане мест не было) в ожидании заказа, намазываю горчицку на хлеб «не хилым слоем». Вижу явные ухмылки на лицах одностольников, и не только, явно в мою сторону направленные. Оглянулся, себя осмотрел и … сунул тот хлеб в рот. Свежая попалась, наша, русская! Выплюнуть неудобно, а проглотить … не возможно…