- Что за мелодию ты играешь? Бах?
Когда люди не знают, что за мелодия, они никогда не спросят просто так, боясь выступить невежественным. Они обязательно спросят почему-то, не Бах ли это. Им все равно на мелодию, и на музыку, и на Баха. Им нужно всего лишь показать, что они умны, воспитаны, культурны, и очень разбираются в классической музыке. Особенно в Бахе. Ведь они же сочли нужным отдать это изобретение именно его рукам, а не чьим-то другим. И им абсолютно безразличен ответ. Все, что они хотят услышать, это Бах, чтобы оказалось, что они правы и они получили подтверждение своей эрудированности.
- Бетховен.
Небольшое недовольство. Не из-за ошибки. Они же не ошибаются. Они умны. Из-за несовпадения. Не попал в точку, не угадал. Рулетка не сработала. Даже не это. В конце концов, не каждый же день проверять себя в выигрышах в лотерею. Просто нужно что-то срочно сделать, ответить, сказать. Доказать, что ты все же умен. Срочно само реализоваться, дабы не насте ущерб самооценке, не повредить амбициям, удовлетворить претензии.
- Да? Ну да, конечно же. Я так и хотел сказать. Конечно же, Бетховен. Вырвалось не то. Оба на букву б.
Конечно, бесспорно, просто поразительно. Или еще одно слово на букву б. По поводу вашей взрослой эрудированности, образованности, умения выпутываться и так отвратительно врать. Что контекстом, что манерой. Конечно же, тот факт, что они оба на буквы б настолько все упрощает, что так легко ошибиться. Бах, Бетховен, подумаешь, какая разница. Одно и тоже. Классика да и все. Главное имена знать, дабы в светских разговорах блистать. Этот страх сказать простое «не знаю», настолько, что лучше оправдываться глупостью. Вечно претендовать, что ты специалист, вместо того, чтобы признать, что ты имеешь право чем-то не интересоваться, или чего-то не знать.
И мы запутываемся в куче лжи, безобидной на первый взгляд. Ведь это было всего лишь, чтобы не прослыть невеждой. Так взрослые вечно врут детям, а затем им даже на секунду стыдно узнать в такой же неумелой лжи ребенка себя. И посему ребенку достается за подобное двойное наказание. Ведь родители так ненавидят ложь! Особенно ложь в устах собственного чада. Особенно, наследственная ложь. И кто сказал, что сын за отца не в ответе.
А если вдруг это не Бах, и не Бетховен. И даже не Моцарт. Если это вдруг незнакомое имя.
- Забавно, забавно, - включается поучительный тон, - даже неплохо. В какой-то момент даже на Баха похоже было. Буквально несколько нот из токкаты, или фуги. Дальше конечно, слабее. Все-таки не Бах. Ты бы лучше играла более серьезные произведения и имена. И для консерватории лучше, и затем для будущего. Да и на любом вечере намного престижнее сыграть известную красивую вещь, а не какую-то мелодию для флейты.
И далее активно включается опытный знаток-советчик, только не понятно чего, то ли музыки, то ли игры на фортепьяно, то ли это просто мастер-класс собственного пиара для такой же невежественной общественности. И то, и то ужасного низшего качества. Самая что ни на есть отвратительная проба. Но с каким гордым видом Великого Гуру с огромнейшим опытом, видавшего и знающего все на свете.
И что еще хуже, если это не незнакомое имя. А знакомое, даже очень. Не великое, а твое. Что если вдруг ты сам сочинил? Если ты осмелился не просто сыграть свое, но еще и заявить об этом.
- Мое!
Вот так просто. Мое. Я сам это создал. Своим сердцем, своей душой, своими руками. Своим счастьем, или своей болью. Мое.
И здесь две реакции. Абсолютно противоположные. Обратно пропорциональные таланту. У обезумевших от своего чада мамочек, переносящих все свои надежды на чадо два аккорда превращаются не в просто Баха, а в самого Моцарта. Как минимум.
И далее уроки музыки, учителя, всевозможные лагеря и конкурсы, пение и сольфеджио, и несчетное количество возлагаемых надежд и великая мечта. Не ребенка, а мамы. и однажды усталый, он бьет по крыше руками и говорит, хватит. Или же это длится до тех пор, пока все возможные учителя не объяснят маме, что ее чадо – бездарь, и она не переключиться на поиски новых талантов. В живописи или литературе.
Или же вторая.
- Играй лучше Баха, со своим концерты нынче не дают и в консерваторию не поступают.
- Да ну, - врешь.
- Да ну, гонишь.
- Ерунда какая-то. Сыграй лучше Баха.
- Ну так себе, сойдет. Не Моцарт.
- Да ты почти Моцарт. Смешно.
И иногда, совсем иногда.
- Ты сочиняешь? Сама? Ну ты даешь.
- Здорово. Я обязательно как-нибудь послушаю.
- Как-нибудь сыграешь. Сейчас у меня просто времени нет.
- Решила стать великим Моцартом. Ну позовёшь на свой концерт.
И исчезают. Все. И больше никогда не спрашивают. Даже не подходят. Слушать Моцарта, Баха, Бетховена – это же самому себе наслаждение. А слушать тебя – это же сущий ад. Это же тебе услугу оказывать надо.
Слушать Моцарта – это признавать себя умным и ценителем искусства, разбирающимся в музыке. Да еще в такой тонкой. Это признавать себя утонченным и чистой душой.
Слушать тебя – это оказывать услугу. Мучать свои уши, тратить свое время. И самое ужасное, признавать, что это ты гений и что то стоишь, раз сам написал, а я мол никто что ли.
Слушать Моцарта повышает собственную значимость. Слушать другого – уменьшает. Все просто. Математика. И все исчезают. Всегда.
По началу ты огорчаешься. А потом ты даже не помнишь этих людей.
И та единственная, которую так ждешь, и которую так редко дожидаешься.
- Это потрясающе. Ты - молодец. Не останавливайся.
Почти никогда. Почти ни от кого.
Порой так проходит вся жизнь, и ты так никогда и ни от кого и не услышал.
А иногда достаточно только одного, кто бы сказал. И когда это происходит, тебе все равно, абсолютно все равно, что все остальные промолчали, исчезли, скрылись. Тебе и не нужны были они. Тебе не нужно было слышать это от них. Тебе нужно было услышать это только от одного.
Что произнесла тогда девочка в лагере? Какое магическое заклинание? Почти Ничего. Она стояла возле фортепьяно, слушала и не сводила своих глаз с ее глаз, ни с ее рук. Пожалуй, молчание это самое лучшее. Молчать, но остаться. Молчать, но выслушать. А затем тихо попросить.
- Мило. Сыграй еще.
А потом, вдруг узнав, что это твое просто сказать «Здорово, никогда не прекращай играть» . Никогда не останавливайся.
Все. Этого было достаточно.
Она никогда не остановилась.
Отрывок из романа "Живые Мертвые, Мертвые Живые"