Река моего детства

Александр Васильевич Стародубцев
Она не река, она речка-невеличка. Неприметная. Незаметная. Тихая. Таких на Руси тысячи.

Настолько тихая, что сказать о ней можно словами великого Гоголя, переиначив лишь самую малость: "Глядишь и не знаешь идет или не идет ее таинственная глубина... "

А дело в том, что путь ей достался по глухим лесам северо-востока Русской равнины. И русло ее пролегло в едва заметном уклоне,  по потерянному в глухих лесах, замежью трех русских губерний: Вятской, Костромской и Нижегородской. Тихо и бережно несет она воды свои к большой костромской реке Нее.

Первопроходцам этих глухих мест привиделось, что стремится она на подъем. Супротив правил течения всех рек - скользить в низины. Оттого и нарекли ее Супротивной.

Имя получилось непокладистым, а характер - терпеливым. Покорно стелет она свое русло мимо елок, осин и  берез, пробирается среди зарослей ивняка да олешника. Вершины рослых деревьев, перегибаясь через  кудри подлеска, любуются на свое отражение в тесном зеркале речушки.

На редкой полянке выбежит на лужайку ее бережка стайка молоденьких черемух. Смородины куст потрогает плакучей веткой ее серебристую струю.  Да, не свесится с бережка в одолимом соблазне искупаться в ее неспешном потоке. Некуда свешиваться.

Берегов у нашей речки нет. Заросли осоки скажут где она граничит с лужайкой. А в лесу нет и лужайки. Торфяная зыбь на краю болота да раскидистые перья папоротников. Кочки подернутые мхом,  багульником да осокой. И дух от низинных трав застойный, не боровой.

 В этих местах вода темнеет, но не киснет. Светится и блестит серебряной слезой среди торфяных пластов в скупых лучах робкого в лесной чаще солнышка, какие едва пробиваются к ней сквозь вершины вековой дубравы.

Ручьи. Речушки, на локоть шире ручейков, примыкают к ней в попутчики. С готовностью отдают ей на сбережение свои струйки. Собираются в ее лоне стайкой. Переплетаются.
Дружно. Хороводом  бредут по ее не широкой тропе. Не толкаясь и не наступая на пятки.

Места хватает всем. И еще ближние болота и лога щедро дарят ей свою сырость в негасимой мечте когда-то избавиться от мокроты. Проветриться. Обсушиться. Стать пригорком.
 Глупые. Классик ясно сказал:" Рожденный ползать - летать не будет". 

Но и классикам не подвластна природа. Обсыхают, мелеют, слабеют реки Русской равнины. Да только ли здесь... вот и Волга...

 Лишь весной, раздобрев от крутого снеготала, вспомнив, почувствовав в генной памяти потоков былую силу и крутой нрав - забурлят они неудержимыми потоками. Раскинутся по прибережью недосягаемой взору шириной потопа. Займут овраги, лощины, лога. И помчат, перегоняя свое течение, к манящим далям синих морей.

Разольются по лугам и полям. И лес им не помеха, заполоводят и его. Кустики утопят с головой. Наделают хлопот и беды малым зверушкам. Грызунов выгонят из нор. Зайцев соберут на взгорки, где топчутся они в голоде и холоде с ужасом взглядывая на потоп. Не умея посчитать - сколько им осталось тут прозябать до потопления.

Плавать зайцы не умеют. Пощадит  их река или смоет  на радость матерым щукам, сомам и налимам - кто скажет...

Из капелек, струек и ручейков родилась речка Супротивная.  Неспешно течет в неусыпном стремлении миновать Русскую равнину, Жигулевские пороги, Многоречье Волги и где-то в седом Каспии, у берегов Персии - завершить свой земной путь.  Вознестись к плывущим по небу парусам кучевого облака. Такое повторяется из года в год. Миллионы лет.

Весной эта речка не шалит. Не шкодит. Половодьем не губит жилье и подворья Нейкого поселка лесорубов. Обходит  его стороной восхода  солнышка.

Обитателям лесов утеснения тоже не чинит. Если иногда, в пору разлива, вынудит лося утопить брюхо, перебираясь через лог, так это у зверей - не происшествие.

Скромна  речка, а в забвение не проваливается. Живет. Обновляется. И у людей заметна. Значима.

Станция Северной железной дороги, за входными стрелками которой река протекает, названа ее именем - Супротивный. А до этого полустанок носил какое-то амбарное прозвище: разъезд  №756.

Ровно такое количество километров покажет счетчик путемера, если прокатить его от этой станции до Ярославского вокзала Москвы.
Как бы ни вдохновляла дальняя близость столицы, но, согласитесь - Супротивная, звучит мягче.

Лютые звери ее берегами не крадутся. Косолапый Мишка, вывалявшись и отощав в берлоге, в развалку проковыляет по ее берегу, роняя клочья линялой шерсти.

Серый волк почешет тощий бок о сухую корягу осины. Привычно заломит заднюю лапу и чем привык, отметит границу своих владений. Всяк хищник эту отметину узнает и признает. А кто не знает - лишится половины уха или губы или наживет отметину на боку.

Лиса, легкой рысцой, сторожко и хищно вглядываясь в кусты, обследует заячьи лежанки.

Зайчишки, пулей пролетают по ее берегу, бесследно исчезая в зарослях голубики и багульника. Им светиться опасно. Старый лис того и ждет, чтобы выхватить разиню. Рысь появляется редко. Очень скрытна. Столько же и коварна.

Лоси вышагивают степенно. Чопорно выкидывая на каждом шаге коленца несуразно длинных ног.

Зимой река другая. 
Нагрянут морозы вперед снегопадов, закуют речку ледовым застилом. Толщиной в половицу, а где и меньше. - Мальчишки сторжко ощупывают обманьчивую твердь. Первому пробираться страшно. Над стынью шалит.

Случалось - проваливались. Под берегом. На мелководии, где осока у берега лед портит. Окунется первопроходец, в валенок воды наберет, захнычет. Всей оравой его на берег тащат. Воду выльют и отправят домой по морозу бегом бежать.

Лед прозрачный и через него хищно выглядывает на белый свет темное чрево омута. Пугает угрюмой чернотой. Дна не видно. Стылая вода кое-где вросла в лед пуговками пузырьков. Там еще страшнее. А мальчишкам не терпится. На средину надо. Там лед потрескивает. Пугает. Гонит назад.

Но, это только на первом заходе. В другой день редко кто из пацанов бежит на речку без коньков. Ремнями, веревками, гасниками вяжут, крутят, мастырят к валенкам снегурки. И айда...
Набегаются, нападаются, наушибаются за всю весну, лето и осень.
У кого снегурок нет, из доски стругают подобие. На одну ногу вяжут подобие, другой лягаются, и летят вдогонку мальчишечьего счастья.

А лягут снегопады, айда в русло речки с железнодорожной насыпи на лыжах и санках палять. Так изваляется в сугробах, так заледенеют, что штанины на валенках,  кровельной жестью зазвенят. Скорее домой. На печку. К бабушке, у кого есть. Сказки, былины, были - слушаются и снятся.

Рыбы в речке немного. Изредка горбатый окунь в сиротливой истоме истратив грусть одиночества, лягнет хвостом по речной глади, нарисует несколько кругов, да молчаливая сорожка слизнет с листа  кувшинки зазевавшуюся мошку.

 Но, случилось,  однажды мальчишки выхватили голыми руками большую щуку. Откуда она заплыла и как едва не отхватила палец смельчаку - осталось загадкой.

Стрекозы летают над водой низко, танцуют в надречии под надрывную какофонию лягушек из ближнего болотца. Зануды-комары ноют и носят неизбывную тоску о своей скоротечной судьбе.

Все на берегах и в русле этой речки совершается по мудрому и повторяемому каждый год распорядку. Следующему размеренной чередой.

Обогнув поселок, речка готовится миновать два железнодорожных моста. По одному, деревянному, идут составы с лесом по пятидесяти километровой ветке, от костромских лесорубов. По другому, железному, Россия везет все, что нужно  огромной стране для жизни и работы.

Бегут поезда грузовые и пассажирские. Много народу в теплых и светлых вагонах пересекает эту маленькую речку в обеих направлениях. Урал. Сибирь. Приморье.

И даже зазевавшиеся в дружеском прищуре китайцы, корейцы и монголы непрестанно мелькают в окнах вагонов.
Перед мостами речка выравнивает русло. Прямым каналом степенно протекает мимо поселковой бани.

 У лесорубов работа тяжелая. Потная. Требуется организму лесовика распарить, расправить кости на крутом пару. Вот и срубили плотники на берегу речки баню с парилкой. По субботам мылись бабы, девки и мелкота, а все воскресение -  мужики.

Воду в баню качали насосом, какой дядя Вася Лузин вырезал из березового бревна. Долгие годы тот редкий насос хлюпал воду, какая по лотку стекала в огромный деревянный чан.

Никакой коммерции в бане не было. Билет стоил дешевле билета в кино. Всяк человек приходил на омовение со своим тазиком, веником и мылом. В этом же тазу несли и уносили исподнее белье и полотенце.

А вот за баней, до моста на реке самое нужное для ребятни место. Омут. Его устроили солдаты сройбата. В  сорок девятом году прошлого столетия рубили служивые за рекой лес и вывозили его на станцию.

За рекой у военных была столовая. Врытые в лужайку ряды  столов и скамеек. А рядом солдатская кухня. На колесах.

Мальчишки, накупавшись и и ознобившись в реке до пупырышков на коже, изрядно проголодавшись, отогревались растянувшись на берегу. Сходили с ума от запахов пшенной каши с говяжьей тушенкой, какую повар, дядя Федя, перемешивал огромным черпаком в клокочущем котле кухни. Иногда звал мальчишек отведать солдатской еды. То-то был пир!

В голодные послевоенные годы, на холодном берегу, горячая каша с мясом была для пацанов - пищей Богов. Они скоро нашли ключ к дяди-Фединому гостеприимству. Солдат кормили концентратами. А витамины - были в дефиците. 

Теперь на реку ребята без гряздка зеленого лука за пазухой не ходили. Кашу ели регулярно и от пуза. Матери удивлялись потере аппетита детей, пока не обнаружили на грядках изрядные проплешины.

 Раскряжеванный лес солдаты грузили  на сани. Тянули тяжелыми тракторами: "Сталинец". Зимой и летом. Перекинули через речку стяжки лесин. Изрезали берега. Испортили реку.
Но, уезжая, вырыли бульдозером на месте переправы омут. И нагребли высокие берега. На радость всей ребятне поселка.

Омут манил мальчишек. Уже в Первомайские праздники стайки пацанов топтались на его берегах. Выглядывая. Вынюхивая. Прицеливаясь. Пытаясь угадать, когда, наконец, растает ледовая глыба под берегом и вода не будет душить стылым обжогом.

Сенька Ясенев однажды, за спор нырнул несколько раз над пристылым айсбергом. Остался жив, но, слабак, провалялся в койке с температурой три дня.

А летом... Этот омут снился всем мальчишкам поселка. При любой оказии они мчались на его берег. На ходу сдергивали их. Размахивали ими. Подгоняли себя. Едва успевали у воды сбросить штанишки. И в воду. Кто вперед.

И хотя омут был не велик, не больше десяти саженей в ширину, места хватало всей мелкоте. Кто не умел плавать, на глубину не лезли. Толклись у берега. Мутили воду. Довольные сверх меры, мокли до посинения, озноба и пупырышек на коже.

 Девчонки тоже приходили купаться. Сидели на берегу - пережидали мальчишек. Стеснялись. Да разве их переждешь... Залезали в реку в рубашонках. Повиизгиивали. Счастливые.

Вылезали смущенные. В намертво приклеенных к телу рубашонках. Без обмана копировавших еще не вкусные места детского тела. Озираясь на мальчишек, заслонялись густыми кустами, выжимали исподки.

Приходили большие парни. Выгоняли из реки мелких. Садились, ложились на берегу. Курили. Папиросы: "Север" воровато в руке не прятали. Ждали, когда река сменит сусло омута на чистую воду. Ныряли  тоже по взрослому, с разбега.

В этом омуте Сенька Ясенев чуть не утонул. Еще маленьким.  В тот день они прибежали на речку со старшим братом, Володей. Сенька еще не умел плавать и плескался у берега. Брат, со старшими мальчишками играли по всему омуту в пятнашки. Сенька шагнул в их сторону и ноги его не достали дна. Он не успел испугаться, а изловчившись  хлебнул воздуха. Ушел на дно.

 Оттолкнулся ногой и вынырнув, опять торопливо глотнул воздух и снова вниз... Так повторилось не один раз. Сенька пытался подпрыгивать в сторону берега. Подгребал руками, но силы течения реки хватало, чтобы потянуть его на глубину.

Сенька уже собрался удариться в панику, как почувствовал сильную руку выгребающую его из воды. Брат. Володя. Успел.

Через много лет, на берегу этой речки Сенька Ясенев шептал молоденькой девушке, Гале, деревянными от смущения губами, в розовое от волнения ушко,  сокровенные слова:
" Над рекою встретимся счастливые
Помечтаем о грядущем дне.
И глаза твои, лукаво-милые -
Я надеюсь, улыбнутся мне... "

Многие, очень многие  жители поселка лесорубов,  потерявшие друг друга  в  огромной стране, после ликвидации лесоучастка, вспоминают сегодня речку Супротивную добрым словом. Хранят память о ней в заветных уголках благодарной памяти. Как о светлой полосе жизни в пору беззаботного детства.

Володя Лугинин, проживавший в поселке до тысяча девятьсот семьдесят второго года, недавно прислал письмо. Узнал меня по моим воспоминаниям о Нейском поселке лесорубов. Если бы Вы знали, читатель, какая это радость - общаться с человеком, с которым, пусть в разные годы, топтали босыми пятками одни и те же тропинки. Дышали ароматом черемух. Ликовали от мальчишеского счастья, смывая зной беспощадного июльского солнца в тихой лесной речке.

Нас, отыскавшихся, пока двое. Земляки.
Лелею надежду дожить до времени, когда еще кто-то из наших поселковых найдется и откликнется.  Соберемся в землячество. Вспомним былое.

А вчера откликнулся еще один земляк – Володя Минин. Живет в Калининграде.
Теперь нас трое. Уже содружество. Уже ощутимее чувство плеча земляков. В нынешнем расхристанном мире заблудившегося в себе народа – земляки, это ощутимая опора. Общение. Моральная поддержка.
Хочется надеяться, что кто-то еще откликнется, напишет.


Когда, в вечернюю пору, небо посветлеет и подрумянится лучами заката, когда тишина и прохлада оденут в бархат покоя эти благословенные места, а соловьи напомнят о добром и вечном, тихо струит свои воды к далекому синему морю речка нашего детства и юности... Супротивная.


Светлые воспоминания минувшего детства, собираются в строки.

Её берегами крадётся тропинка звериная.
 Родилась река по природе, а не вопреки.
 Но люди назвали её, всё равно – Супротивная,
 И речка петляет болотом до синей реки.

 Рассветные дали укрыты лесами высокими.
 Пылают огнями заката минувшие дни.
 Лесные поляны цветут, зарастают осокою,
 В посёлке, весёлом когда-то, редеют огни.

 Редеют с годами на улицах лица знакомые.
 Тропинкою стала дорога в приветливый клуб.
 В дорогу подняли людей устремления новые,
 Но каждый в душе до сих пор всё-равно лесоруб.

 По жизни дороги легли, словно просеки длинные.
 Любую уже не вернуть и опять не начать.
 А рядом на станции, как и река – Супротивная,
 Проходят составы. Ещё. И ещё. И умчат...

 Бегут поезда, электрички, проносятся скорые.
 Случится и нам промелькнуть, помечтать, погрустить.
 На берег моей невелички не ведаю – скоро ли,
 Ещё доведётся усталой ногою ступить...

Эскиз из интернета. Спасибо.