Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».
Глава 755. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». А на корабле-то лучше. 30.10-01.11.1972 года.
Фотоиллюстрация из открытой сети Интернет: На фото сторожевой корабль «Доблестный» пр.1135 типа «Буревестник»: спущен на воду 22 февраля 1973 г., вступил в строй ВМФ 28 декабря 1973 г. и 17 февраля 1974 г. вошёл в состав 10 БрПЛК 2 ДПЛК Краснознамённого Северного флота (КСФ). В 1975 году получил звание «Отличный корабль». Бортовые номера: 167 (1974), 544 (1976), 257 (1977), 944 (1978), 912, 983 (1985), 949 (1989). Точно так же, как этот доблестный корабль, БПК «Свирепый» 01 ноября 1972 года резал острым форштевнем волны седой Балтики, а за его штурвалом стоял я, старший рулевой Александр Суворов, только что вернувшийся из своего первого 10-дневного отпуска на родину. Кстати, цвет на фотографии точно соответствовал цветам моря и погоды в этот день 01 ноября 1972 года.
В предыдущем:
Последнее, что я помню – это была жёсткая ладонь моего отца, который тоже погладил меня по голове. Интересно, кто сказал мне последние слова – папа или мама?..
В понедельник 30 октября 1972 мои друзья всё равно, несмотря на раннее время (мы с мамой хотели приехать в Москву пораньше, чтобы походить по магазинам – автор), пришли меня проводить и мы очень тепло, практически по-родственному, попрощались, погрустили, порадовались и мы поехали на автобусе сначала в Калугу, а потом в Москву. С папой я простился рано утром, когда он собирался на работу.
С ночи в Туле и Тульской области было -1.2°С, рано утром всего 0.4°С тепла, а в полдень – плюс 2.1°С, но без осадков. Земля за ночь немного подмёрзла, лужи покрылись тонким льдом, а поверх северных склонов уже намело немного мелкого твёрдого снега, похожего на манную крупу. Мне в моём бушлате и в форме было, мягко говоря, прохладно…
Мама с удовольствием «прокатилась» со мной до Калуги, а потом до Москвы, ей приятно было посмотреть те места, в которых она была и жила, в том числе Белорусский вокзал, с которого она на третий день начала Великой Отечественной войны уехала на фронт со своим ВСП №29 (военно-санитарный поезд-госпиталь). Мама очень хотела купить мне какой-нибудь памятный подарок – мужской, настоящий, дорогой…
По дороге на вокзал мы зашли в магазин и мама купила мне браслет для часов какой-то английской фирмы из нержавеющей стали, очень похожий по конструкции на мелкие танковые гусеницы. Браслет оказался мне точно по руке (даже с запасом), очень ловко и прочно застёгивался и очень эффектно смотрелся. В будке часового мастера мне поменяли мой широкий кожаный «боксёрский» ремешок на это браслет и я почувствовал себя «значимым человеком». Мама была чрезвычайно довольна подарком…
Это мама предложила мне не лететь самолётом в Калининград, а проехаться на поезде, причём на «фирменном» поезде – «Янтарь» (Москва – Калининград). Поезд отправлялся в 17:20, ехал 20 часов 28 минут и прибывал на калининградский железнодорожный вокзал «Южный» на следующий день 31 октября 1972 года в 13:48. Так что у меня было в запасе масса времени, чтобы добраться до ВМБ Балтийск вовремя и не спеша.
По пути мама опять мне много рассказал о той, довоенной, военной и послевоенной жизни, которая у неё была до встречи с папой, о тех «приключениях», которые происходили с ней тогда и о том, как они познакомились с моим папой, подружились, начали помогать друг другу, а потом и поженились. Этот негромкий и откровенный рассказ меня сильно взволновал и заинтересовал, хотя я многое узнал ещё от моего старшего брата Юры, но теперь, видимо, пришло «моё время»…
Никогда ещё моя мама не была со мной так откровенна и открыта, как в эту поездку и я был очень-очень ей благодарен за доверие, за правду и истину нашей семейной и родовой истории. Верю – придёт время, когда я расскажу и покажу в фотографиях моим родственникам, братьям и сёстрам, племянникам и племянницам, моему сыну Кириллу хронологию и историю рода Суворовых – Максимовых…
Будучи дома в Суворове, я по просьбе отца и мамы, взялся отвезти «гостинец» маминой подруге «по войне», с которой она вместе служила на ВСП №29. Эта тогда ещё молодая девушка-женщина была ранена осколком бомбы и осталась в госпитале в Кёнигсберге, в котором затем продолжила службу, затем вышла замуж и поселилась в посёлке Янтарный Калининградской области.
Моя мама проделала огромную работу-переписку с государственным военным архивом в Подольске, нашла адреса многих своих подруг и друзей «по войне», связалась с ними по почте и готовила встречу сослуживцев в Москве, в Басманной больнице, то есть там, где был сформирован и отправлен на фронт военно-санитарный поезд №29.
Мой папа очень горячо и мощно поддерживал маму, гордился её трудоспособностью и настойчивостью в деле организации однополчан-фронтовиков и по хорошему завидовал ей и её друзьям, потому что так случилось, что в 1944 году 31 декабря, в тот момент, когда он и его самые близкие друзья – четверо донских казаков, встречали Новый 1944 год, шальная немецкая 500 кг бомба одинокого фашистского бомбардировщика упала точно в дом, в котором его друзья и товарищи праздновали.
Мой отец в этот момент вышел на воздух «до ветру» и стоял за стволом большого дерева, поэтому он остался жив, только его сильно контузило взрывной волной и ударом спиной о мёрзлую землю, а дом и все его обитатели погибли…
Мама прошла вместе со мной в вагон фирменного поезда «Янтарь», познакомилась с моими попутчиками и бортпроводницей, внимательно всё осмотрела и по сигналу бригадира вышла на перрон вокзала. Когда я в последний раз помахал рукой маме, пожилой мужчина, ехавший с нами в нашем купе, завёл разговор о мамах, которые любят, жалеют и оберегают своих сыновей. Молодой парень, видимо, выпускник института, живо его поддержал и посетовал, что его так никто никогда не провожал…
Вот так с разговорами и рассказами о житье-бытие, о службе в армии и на флоте, об учёбе в школе и в институте, о весёлых и не очень весёлых приключениях, мы и ехали по просторам нашей страны, пересекая границы областей и республик братского Советского Союза.
В вагоне было полупусто, я хорошо и спокойно спал всю ночь под одеялом, а утром к нам подсел ещё один парень, который ехал в Калининград в командировку на завод ПСЗ «Янтарь».
Вечером и утром мы кушали всё, что нам приготовили в дорогу родные и близкие: я выложил на общий стол цельную жареную курицу, колбасу и много всякой домашней снеди (всё это мне было приказано съесть в дороге, а для подарков и гостинцев на корабле в папиной корзинке и маминой сумке были приготовлены другие яства – автор).
Мои попутчики обрадовались, увидев такое «пиршество» и выставили тоже на наш общий стол то, что у них было, а было у них то самое, что берут в дорогу одинокие командировочные мужики. В вагоне было пусто, никто нас не беспокоил, а мы тем более вели себя скромно и достойно, поэтому мы, конечно, выпили, причём ребята мне всё время говорили, что «мне, как военному моряку нельзя, но чуть-чуть можно и даже нужно»…
Выпивали, как водится, за встречу, за здоровье, за то, чтобы всё было у всех хорошо, за флот, за армию, за родителей, за нашу любимую Родину, за то, чтобы всем и каждому был только попутный ветер, а под килем только 7 футов (не больше), за жизнь и за любовь. Последний тост сопровождался «душещипательными рассказами о пережитых любовях» и уже поздно вечером, почти ночью, «на сон грядущий», я прочитал мужикам стихи и напел песни…
Утром во вторник 31 октября 1972 года мои попутчики предлагали мне «опохмелиться», но я наоборот, сделал всё, чтобы из меня напрочь выветрился весь дух вчерашней пирушки. Я даже в холодном вагоне зарядку сделал!..
Прибыв в Калининград на вокзал «Южный» я вышел из вагона, поддерживая своих попутчиков, а те упрямо несли вместо меня мои вещи – гибкий и пузатый чемодан средних размеров, папину корзинку со снедью и мамину большую продуктовую сумку с подарками и гостинцами. Я довёл ребят до остановки трамвая и они горячо пожелали мне всяческих благ на флотской службе.
На трамвае я с командированным парнем доехал почти до самых ворот нашего 115-го отдельного дивизиона новостроящихся и ремонтируемых кораблей ДКБФ (кстати, на улице Суворова - автор), узнал у дежурного офицера, где в данный момент находится БПК «Свирепый» и что он делает. Потом я сдал в каптёрку дивизиона свои тяжёлые вещи, пообедал в столовой вместе с офицерами и работниками дивизиона и пошёл на автовокзал. Надо было выполнять обещанное и ехать в Янтарный.
В 16:12 я уже ехал на автобусе «Икарус» в посёлок Янтарный, который находится на западном берегу Балтийского моря, где в огромном карьере промышленным способом добывается и обрабатывается древний янтарь.
Янтарный – это посёлок городского типа на побережье Балтийского моря, история которого длится с 1398 года (прусское селение Palweniken). В 1491 году это селение называлось Palmenicken, а затем немцы его назвали Palmnicken или Пальмникен (по-литовски Palvininkai, по-польски Palmniki). В 1972 году это был административный центр Янтарного городского округа Калининградской области РСФСР (СССР).
В 17:30 я был уже на нужной мне улице в Янтарном, с помощью добрых людей нашёл домик на окраине посёлка, постучался в большие старинные деревянные ворота, в приоткрытую щёлочку назвал себя и цель своего приезда, а потом неожиданно попал в жаркие объятия полной женщины, которая сразу, с порога, вся в счастливых слезах, оханьях и аханьях, приняла меня как родного сына…
Разузнал всё, обо всём расспросил и всё-всё рассказал, что передавала и наказывала мне моя мама и маминпа подруга войны была не просто довольна, а счастлива от нашей встречи. Она тут же села писать короткое письмо моей маме с наказом передать ей, когда я приеду на корабль и напишу ей письмо. Подруга моей мамы по войне очень обрадовалась гостинцам и всё перебирала и трогала мамины вязаные вещи, пряжу, письмо, фотографии, сушки, тульские пряники, записную книжку с адресами боевых товарищей и подруг. Сколько было слёз…
В 18:00 я уже стоял на остановке автобуса, мамина боевая подруга рассказывала всем, кто был рядом с нами, какая у неё подруга, какой её сын, какая у них была боевая молодость на войне, а люди с гордостью и душевно рассказывали мне об их крае, о янтаре, об их жизни и работе здесь, на самом краю нашей Родины.
Ровно в 19:00 появился «Икарус» и я опять с комфортом, нагруженный очередными гостинцами и подарками для меня, для «матросиков», для мамы, для папы и для твоей любимой девушки (конечно, это был янтарь – автор) поехал сначала в Калининград, потом в дивизион, забрал свои вещи из каптёрки, а потом, сгибаясь «в три погибели» от тяжести подарков, снова доехал кое-как до вокзала, сел в дизель-поезд и отправился в Балтийск…
В Балтийске я шёл, обвешанный сумками, сетками, корзинкой и чемоданом так упорно, слепо и настойчиво, что дежурные на КПП и встречные патрули комендатуры только сочувственно слушали мой надрывный рапорт о том, что я, матрос Суворов, возвращаюсь на БПК «Свирепый» из отпуска, извинялись, что не могут мне помочь, и подсказывали короткую дорогу в Военной гавани ВМБ Балтийск тропинками по дворам…
Я прибыл на БПК «Свирепый» сразу после развода службы корабельного наряда и дежурный по кораблю, дежурный по низам, старпом, старшины и матросы наряда ещё не совсем разошлись по своим заведованиям, поэтому в столовой личного состава быстро образовалась небольшая «свалка» вокруг тех домашних яств моей мамы и её боевой подруги, которые я щедро вывалил на столы.
Моряки, невзирая на погоны, должности и звания, с удовольствием угощались по «чуть-чуть» всем, что я привёз, особенно всем понравились: тульские медовые пряники; апельсины и мандарины; копчёное сало, копчёная колбаса «Сервелат» (всё заранее порезано на тонкие дольки); солёные огурчики; чёрный хлеб; сигареты «Прима» из трёх блоков-пачек, которые «распотрошили» вмиг; шоколадные и карамельные конфеты; ароматная яблочная и грушевая сушка (сушёные дольки), коробки спичек.
Из-за моей щедрости и радости, что я вернулся на корабль, мои вещи никто не досматривал, поэтому глубоко в чемодане у меня была припрятана бутылка отличного армянского коньяка – это был подарок моего отца нашему командиру корабля за то, что он «отпустил меня в отпуск домой», за то, что «у него в экипаже корабля служит такой военный моряк, как мой сын», за то, чтобы «у нас было всё путём, попутный ветер и семь футов под килем»…
Кроме этого, в сумках и в папиной корзинке, которая жутко всем понравилась свой формой и мастерством изготовления, были отдельные «гостинцы» для моих друзей и товарищей, в том числе и наборы зубных щёток и ароматной мягкой зубной пасты, кое-какие медикаменты и средства личной гигиены, лезвия для бритвы, станки и наборы для бритья. Отдельно в вощёной бумаге были завёрнуты пакетики фотореактивов, фотоплёнка и пачки фотобумаги. Как я только всё это дотащил до корабля?..
Кроме всего прочего, будучи в отпуске дома, мы с родителями послали на корабль мне посылку с таким расчётом, чтобы она пришла либо в день моего возвращения на корабль, либо на день раньше. Посылка пришла, но наш корабельный почтальон её не получил, потому что корабль выходил снова в море. Теперь надо было получить посылку и отпраздновать моё возвращение на родной корабль.
Мы быстро организовали «посиделки в «ленкаюте» в Суворова» и поздно вечером мои друзья угощались «вкусненьким», слушали мои рассказы о приключениях «на воле» и рассказывали мне о том, что мне повезло – корабль только что пришёл из плавания, в котором вновь проверялась работа машин и механизмов, так как выявились какие-то неполадки.
Наш командир отделения рулевых БЧ-1, старшина 1 статьи Александр Кузнецов завтра в среду рано утром 1 ноября 1972 года должен был «сыграть ДМБ». Он был чрезвычайно рад нашей встрече и страшно сокрушался, что ему «не достанутся гостинцы из завтрашней маминой посылки», поэтому он легко и быстро расправился с моей долей угощения, оправдываясь, что завтра я съем его долю «гостинцев»…
Сегодня на БПК «Свирепый» был «стояночный день», командира корабля и замполита не было на корабле и «ДМБовские годки» - друзья Сашки Кузнецова, которые тоже завтра уходили «на гражданку», чувствовали себя «королями». Здесь в «ленкаюте» они были в безопасности, никого не трогали, никому не мешали и их никто не видел и не трогал, поэтому ребята «расслабились», выпили «шила», закусили моими «яствами» и теперь жадно слушали мои рассказы о пребывании на танцах, о встрече с Валей Архиповой, с друзьями, о поведении молодёжи.
- Слушай, Саня, - спрашивал меня озабоченный «ДМБовский годок» и друг Сашки Кузнецова. – А как сейчас одета молодёжь? Что сейчас носят? Что в моде?
- Очень по разному, - отвечал я ему и другим взрослым ребятам, которые так внимательно слушали каждое моё слово, что казались мне несмышлёными пацанами, а я уже как бы был опытным ловеласом.
– Кто во что, кто в романтическом стиле, например, как ковбой в джинсах и шляпе, только шляпа не ковбойская, а советская, с маленькими полями.
– Кто одет классически – в костюме с галстуком, а многие, как «хиппи», то есть в рваных джинсах, в рубашке на голое тело и с побрякушками на шее.
- Кто-то ходит в спортивном трико, в кедах и куртке, причём самая модная спортивная одежда фирмы «Адидас». Даже присказка такая есть: «Кто носит майку «Адидас», тому любая девка даст».
- Ещё модно ходить в одежде стиля «милитари», то есть в военной форме, в камуфляже, но это редко кто носит, потому что дорого или наоборот, больше нечего носить.
- Но больше всего одежды на молодёжи в стиле «унисекс», «хиппи» или «панк»…
- А это ещё что такое? – спросили почти хором «ДМБовские годки» и я подумал, что они в морских хлопотах совсем отстали от жизни.
- Унисекс, - сказал я, стараясь не сбиться на тон лектора, - это такой «прикид» и поведение, при котором неясно, кто перед тобой – парень или девушка, потому что оба волосатые, оба непричёсанные, оба в джинсах, оба в водолазках, в кедах или раздолбанных ботинках со шнуровкой и оба с тёмными очками. Я думаю, что у них и трусы одинаковые…
- Я даже одну пару на танцах видел, - сказал я, чтобы ещё более поразить воображение моих старших товарищей, - которые пришли в одинаковых рабочих робах, правда в новых, «ненадёванных»…
- Ну, а что самое «забойное» в этой моде сейчас? – спросил кто-то из нетерпеливых ребят.
- «Джинса», конечно, - ответил я. – Штаны-джинсы и джинсовая крутка «джинсовка», а к ним трикотажный джемпер или «водолазка» и кроссовки фирмы «Адидас», - это считается классным «прикидом» в любом месте и в любой компании.
- Ну, а как там девки ведут себя? – спросил опять кто-то из-за моей спины. – Гуляют?
- Гуляют, - коротко ответил я и вспомнил Ирочку Бурдукову и юную девушку-соседку. – Правда, всё также, прежде всего, ищут себе женихов, но уже и просто общаются ради своего удовольствия.
- Нравы сейчас уже совсем не такие, какими они были в 60-е годы, - сказал я ребятам. – Теперь в каждой аптеке и в каждом газетном киоске продают презервативы, теперь секс уже не является запретным делом. Молодёжь теперь рано начинает заниматься сексом не для чего-то там настоящего, а для своего удовольствия. Даже в туалете между танцами они успевают «перепихнуться»…
Ребята жарко начали обсуждать эту тему и многие подтвердили мои слова своими впечатлениями, наблюдениями и случаями из жизни.
- Ты «порнуху» случайно не привёз? – спросил меня один из наиболее озабоченных «ДМБовских годков». – Хотелось бы глянуть на современных «этих»…
- Я не привёз ни «порнухи», ни «венеры», - баритональным тоном ответил я. – Мая мама работает в инфекционном отделении больницы и у неё лечатся столько девчонок и ребят, что она в ужасе. Я не хочу огорчать её и себя трёхминутным удовольствием и годами тяжёлого и болезненного лечения, и вам, ребята, не советую. Ну их к чёрту этих «сексуалок»…
- Да не, это я так, - начал виновато отнекиваться «годок». – Это я просто так…
Ему дружно сказали, что получается в итоге, когда кто-то начинает интересоваться и делать «просто так» и эта весёлая перепалка украсила и оживила наши посиделки.
Напоследок в «ленкаюте» остались только мы втроём: Сашка Кузнецов, толя Телешев и я. Петя Немирский опять был в госпитале и БПК «Свирепый» остался опять с двумя рулевыми. С уходом Кузнецова на ДМБ нам с Толе Телешевым было бы очень непросто справиться с тем объёмом штурманской и рулевой работой, которая была.
Мы обсудили между собой, кому из нас быть командиром отделения рулевых и я честно предложил Толе Телешеву стать им, потому что, скорее всего, я совсем перейду на службу по линии комсомольских дел, политучёбы и иных общекорабельных общественных мероприятий. На том и решили.
- Однако до прихода новобранцев на корабль мне придётся нести все положенные рулевые и штурманские вахты и наряды, - сказал примирительно наш «ДМБовский» командир отделения, но это ненадолго. Я слышал, что кого-то из рулевых нам временно прикомандируют с другого корабля. Так, что, Суворов, ты отдохнул в отпуске, ты сейчас силён, бодр и весел, так что послужи ещё немного в БЧ-1.
Ребята разошлись и я, наконец-то, мог устало разобрать свои вещи, проверить аттестат, слазить в свою тайную шхеру и проверить мой «схрон». Всё оказалось в порядке, всё было на местах и никто (судя по следам и хитроумным сигнальным закладкам – автор) в «ленкаюту» и в библиотеку без меня не лазил…
Уже почти в полночь я распределил все деньги, которыми меня снабдили родители, и утром раздал всем долги, рассчитался со всеми, отдал всё, что я брал у других в отпуск и даже выделил 5 рублей Сашке Кузнецову на его «ДМБовский выход» с корабля. Прощание с ним и его друзьями, которые первыми уходили с БПК «Свирепый» перед ноябрьскими праздниками было очень трогательным, братским, мужественно-грустным и одновременно щемяще-радостным.
Эти осенние «ДМБовсеие годки» призыва ещё 1969 года свою активную военно-морскую службу и боевые походы провели на своих боевых корабля, которые были для них родными, но и для этих ребят БПК «Свирепый» стал родным и близким, потому что они были в составе самого первого, изначального экипажа корабля, создавали его, «выращивали», «ставили на руль», учили и испытывали его в первых выходах в море, опробовали его оружие, мощь и возможности. Поэтому Сергей Берёза, Саша Кузнецов и другие «усатые ДМБовские годки» серьёзно нам говорили, что «мы вырастили и передаём вам корабль, а теперь, ребята, вам предстоит воспитать и подготовить его так, чтобы он на первой БС был героем».
Утром 1 ноября 1972 года, проводив друзей-годков «на гражданку», я оформил в канцелярии все отпускные документы, встал на котловое довольствие и узнал, что за время моего отпуска меня немного повысили в звании и теперь я «старший рулевой». Теперь в моём заведовании было не только румпельное отделение (его я передам новобранцу в январе 1973 года – автор), но и всё штурманское и рулевое оборудование в ходовой рубке (репитеры магнитного и гирокомпасов, рулевая колонка «Альбатрос 22-11», рабочее место рулевого, прокладочный стол вахтенного офицера и командира корабля, прокладочный планшет командира соединения (адмиральское место) и т.д.
Прозвенел сигнал КГС (корабельной громкоговорящей связи) и доклад о прибытии на корабль командира корабля и тут же раздался сигнал тревоги и команда: «Корабль к бою и походу приготовить!».
Не успел я опомниться и занять положенное мне место в штурманской рубке, как на корабле началась привычная, но в то же время уже почти «забытая» мной суета, потому что «приготовление корабля всегда должно осуществляться в полном объёме независимо от продолжительности похода, сложности поставленных задач, фактического состояния и прогноза погоды».
В процессе выполнения своих должностных обязанностей, участвуя в общем деле подготовки корабля к выходу в море, докладывая навигационные данные, сводку погоды, выкладывая карты на прокладочные столы, отвечая на вопросы вахтенного офицера и выполняя поручения штурмана, командира БЧ-1, старшего лейтенанта Г.Ф. Печкурова, я между делом докладывал им о прибытии на корабль из отпуска и о заступлении на вахту дежурного рулевого.
Также между делом я доложился и командиру корабля, капитану 3 ранга Е.П. Назарову. Евгений Петрович выслушал мой доклад, внимательно рассмотрел меня с ног до головы и поинтересовался результатами пребывания в отпуске.
- Всё нормально, - доложил я браво и весело. – С родителями пробыл безвылазно трое суток, все домашние дела поделал, помог, чем мог, встретился с друзьями, побывал на танцах в клубе, встретился и распрощался со своей первой школьной любовью, сочинил песню, помог маме в организации встречи однополчан и привёз вам и Дмитрию Васильевичу гостинцы от мамы и папы.
- Хорошо, - сказал Евгений Петрович. – Вечером, вечером. Сейчас некогда. Вы с Телешевым остались вдвоём. Справитесь?
- Точно так, товарищ командир! – ответил я, впервые называя его не по уставу (товарищ капитан 3 ранга – автор), а по негласному дружескому согласию. – Справимся, не в первый раз.
Командир БПК «Свирепый» редко кому позволял обращаться к нему со словами «товарищ командир», даже офицерам, но в этот раз он промолчал и я понял, что «добро» мне на такое обращение к нему «дадено»…
Готовя корабль к бою и походу, командир корабля:
оценивал полученные к моменту выхода корабля сведения о фактической обстановке по маршруту перехода и в районе выполнения задач,
уточнял принятые командирами боевых частей решения по целям и задачам выхода в море и при необходимости давал своим помощникам, старпому, вахтенному офицеру и командирам боевых частей (начальникам служб) указания,
следил за обстановкой в районе стоянки корабля, совместно со старпомом штурманом определял порядок съёмки с якоря (швартовов) и сам производил, а потом сверял расчёты по обеспечению быстрого и безопасного выхода корабля из гавани (с рейда),
контролировал полноту и качество приготовления корабля к решению поставленных задач и безаварийному плаванию в различных условиях обстановки,
наблюдал за деятельностью нашего старпома, к которому всё больше и больше предъявлял требований и претензий…
Непосредственно руководством окончательного приготовления корабля к выходу в море осуществлял старший помощник командира корабля, капитан-лейтенант А.А. Сальников, который с ГКП организовывал и контролировал как готовится и вводится в действие корабельное оружия, технические средства, системы и устройства корабля.
Старпом получал доклады непосредственно с боевых постов о приведении боевых постов и командных пунктов корабля в боевую готовность, о приготовлении корабля к плаванию в различных условиях, о подготовке якорного и швартовного устройств, о заступлении походной вахты, о проверке приборов управления кораблём и работы главных машин ГЭУ, а также принимал итоговые доклады от командиров боевых частей и начальников служб. После этого А.А. Сальников доложил командиру корабля об окончательной готовности БПК «Свирепый» в выходу в море.
Всё перечисленное (строго по графикам и инструкциям – автор) было выполнено за рекордное время, а за час до съёмки корабля по команде старпома: «Вахтенной и дежурной службам заступить по-походному!» заступила походная вахта во главе с вахтенным офицером, который уже находился на ходовом мостике.
По команде старпома и под контролем уже вахтенного офицера производилась проверка средств управления главными машинами ГЭУ - проверкой турбин их работой на винт (дачей пробных оборотов). Перед этим с разрешения командира корабля вахтенный офицер обошёл всю верхнюю палубу, на баке и на юте организовал наблюдение и поступление докладов на мостик о состоянии швартовов и якорной цепи, потом уже с ходового мостика ответил на запрос из машинного отделения постановкой стрелок репетования основного машинного телеграфа на «Товсь» переднего и заднего хода.
После этого вахтенный офицер по приказанию старшего помощника дал разрешение на пробные обороты одной из турбин постановкой рукоятки машинного телеграфа на «Товсь», предупредил наблюдателей на юте и баке о «начале проворачивания правой (и левой) машины» и начал следить по тахометру за числом оборотов винта.
Боевым кораблям у причала запрещается давать более 20 оборотов винтов в минуту. Дача пробных оборотов обеими турбинами и винтами тоже не разрешается. При получении доклада об опасном натяжении швартовов или якорной цепи, при поступательном движении корабля и при других обстоятельствах, вызывающих сомнение в безопасности проворачивания машин, дача пробных оборотов прекращается постановкой рукоятки телеграфа на «Стоп».
За 15 мин до съёмки с якоря и швартовов командиры боевых частей и начальники служб доложили старшему помощнику командира корабля о готовности корабля к бою и походу, о наличии личного состава, о работающих механизмах, о поправках приборов и устройств и т. д. Содержание докладов старпом занёс в специальную карточку контроля готовности корабля к бою и походу.
За 10 мин до съёмки старпом доложил командиру корабля о готовности корабля к бою и походу, о наличии личного состава, о работающих механизмах, о поправках приборов курсоуказания и другие необходимые сведения и с его разрешения подал команду дать сигнал «Аврал!» и громко скомандовал по КГС: «По местам стоять, с якоря (с бочки, со швартовов) сниматься!», предваряя её сигналом «Аврал».
О готовности БПК «Свирепый» командир корабля, капитан 3 ранга Е.П. Назаров доложил командиру соединения (ВМБ Балтийск) и с его разрешения приказал дать малый ход и вывести корабль в море. При этом командир корабля, после получения доклада командира БЧ-5 о готовности «главных машин ГЭУ к даче хода», отдал приказ: «Исполнять приказания основного машинного телеграфа. Назначенный ход (столько-то) узлов. Править по фарватеру».
Всё это я слушал и воспринимал, стоя на своём рабочем месте за штурвалом рулевой колонки «Альбатрос 22-11» и с каждым словом, с каждым звуком, с каждым докладом и командой всё больше и больше проникал в суть происходящего, возвращался из вольной отпускной радости в реальную действительность военно-морской службы.
Кто-то во мне ещё немного сопротивлялся, капризничал, сожалел, «тормозил», но кто-то (может быть я сам? – автор) уже вовсю пел в душе и взволнованно трепетно радовался выходу в море. Как только форштевень БПК «Свирепый» вышел за крайние ограждения волнолома ВМБ Балтийск и я первый раз ощутил ласковое прикосновение первой волны Балтийского моря, а мои руки автоматически, по моторной памяти, отреагировали на это волнение и компенсировали скачок стрелки компаса в сторону от заданного курса, я с огромным удовлетворением, радостью и гордостью понял – я дома, я снова в море, я здесь и здесь моё место.
- А всё-таки в море на корабле-то лучше, чем дома в кратком отпуске! – неожиданно и внезапно сказал я громко вслух.
- А то! – ответил мне в тон командир корабля, капитан 3 ранга Е.П. Назаров и понимающе мне улыбнулся.
Поздно вечером, после возвращения в базу, я отнёс командиру корабля в его каюту большущий лимон, тульский пряник в подарочной коробке и бутылку папиного подарочного коньяка «Армения».
Подарок был принят Евгением Петровичем с благодарностью, а когда он увидел бутылку коньяка, то с изумлением вскинул брови и спросил: «Кем являются твои папа и мама?». Я ответил, что «папа мой учитель труда и машиноведения в суворовской Средней школе №2, а мама - старшая медсестра в инфекционном отделении Суворовской центральной больницы №1».
- Откуда у них такой коньяк? – спросил Евгений Петрович.
- Не знаю, - ответил я. – Просто моих папу и маму люди уважают.
Только потом, много лет спустя, я узнал, что марочный экстрактивный коньяк группы КС «Армения» выпускается с 1940 года, готовится из коньячных спиртов, выдерживаемых свыше 10 лет и выработанных из европейских сортов винограда, выращенного в Армении. Цвет этого напитка тёмно-золотистый, букет гармоничный с хорошо выраженным ванильным тоном. В состав купажа коньяка «Армения» входит родниковая вода из Катнахбюрского источника близ Еревана. Коллекционный коньяк «Армения» получают путём выдержки готового коньяка в бочках в течение 3 лет. Коньяк «Армения» удостоен 5-ти золотых, 4-х серебряных и бронзовых медалей. Содержание спирта в нём - 45% об., сахара - 0,7%.
На мой взгляд, бутылка этого коньяка была самая обыкновенная, только медалей на этикетке было много и буквы названия какие-то замысловатые, а наш командир корабля воспринял эту бутылку коньяка как драгоценность. Подобную реакцию я увидел, когда вручал замполиту, капитану 3 ранга Д.В. Бородавкину гостинец от моих родителей: лимон, подарочный тульский пряник и большую банку бразильского молотого кофе, очень похожую по размерам на ту противотанковую гранату, которую в 60-е годы деревенские ребята во главе с Васькой Шофером взрывали в огне жаркого костра в лесу под деревней Дальнее Русаново…
Вот тогда это было да! – эффектно, а что эти-то радовались бутылке коньяка и банке растворимого кофе? Странные люди – эти «старшие командиры»…